Законопроект о правах лиц, привлекаемых к субсидиарной ответственности: каким ему быть?

В пояснительной записке к законопроекту указано, что он вносится во исполнение постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 16.11.2021 № 49-П (далее – постановление № 49-П).

К истории вопроса

Впервые о правах лица, в отношении которого подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности, зашла речь в пункте 7 статьи 10 Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – закон о банкротстве) в редакции Федерального закона от 28.04.2009 № 73-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Процитируем этот пункт полностью: «Лица, в отношении которых поданы заявления о привлечении к ответственности в соответствии с настоящим Федеральным законом, имеют права и несут обязанности лиц, участвующих в деле о банкротстве (права и обязанности, связанные с рассмотрением указанного заявления, включая право обжаловать судебные акты, принятые в соответствии с настоящей статьей)».

Ввиду наличия текста в скобках закон о банкротстве в соответствующей редакции (действовала с 05.06.2009 по 29.06.2013) ясно и недвусмысленно указывал на то, что лицо, в отношении которого подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности, имеет процессуальные права и обязанности, связанные только с рассмотрением соответствующего обособленного спора. Очевидно, что прав на участие в других обособленных спорах у такого лица не было.

В этом духе высказывается абзац 8 пункта 14 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (ВАС РФ) от 22.06.2012 № 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве» (далее – постановление № 35), в котором подчеркивается, что лица, в отношении которых подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности, участвуют только в конкретном обособленном споре, а в других спорах они каких-либо прав не имеют.

Ситуация изменилась с принятием Федерального закона от 28.06.2013 № 134-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части противодействия незаконным финансовым операциям». В соответствующей редакции закона о банкротстве (действовала с 30.06.2013 по 01.07.2017 - Федеральный закон от 29.07.2017 № 266-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «О несостоятельности (банкротстве)» и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях» в части норм процессуального права вступил в силу 01.07.2017 (пункт 3 статьи 4 указанного закона).) пункт 7 статьи 10 «превратился» в пункт 6 той же статьи и приобрел следующий вид: «Лица, в отношении которых поданы заявления о привлечении к субсидиарной ответственности в соответствии с настоящим Федеральным законом, а также к ответственности в виде возмещения причиненных должнику убытков, имеют права и несут обязанности лиц, участвующих в деле о банкротстве».

Благодаря исключению текста в скобках получилось, что у лица, к которому предъявлено требование о привлечении к субсидиарной ответственности, имеется весь комплекс процессуальных прав лица, участвующего в деле о банкротстве, включая участие в других обособленных спорах. Подобный прием называется квалифицированным молчанием законодателя (с учетом ранее действовавшей редакции закона): в законе о чем-то не говорится намеренно, а не ввиду наличия в нем пробела. Например, постановление АС СЗО от 05.05.2015 по делу № А56-20511/2011.

Казалось бы, на этом история должна была закончиться: лицо, привлекаемое к субсидиарной ответственности, приобрело весь комплекс прав участника дела о банкротстве. Однако затем принимается Федеральный закон от 29.07.2017 № 266-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон “О несостоятельности (банкротстве)”» и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях» (далее – закон № 266-ФЗ), которым в закон о банкротстве вводится глава III.2, а статья 10 закона о банкротстве признается утратившей силу.

В действующей редакции закона о банкротстве анализируемому вопросу посвящен пункт 1 статьи 61.15. Снова процитируем законоположение полностью: «Лицо, в отношении которого в рамках дела о банкротстве подано заявление о привлечении к ответственности, имеет права и несет обязанности лица, участвующего в деле о банкротстве, как ответчик по этому заявлению».

Текст соответствующего пункта повторяет ранее действовавший пункт 6 статьи 10 закона о банкротстве за одним исключением: в нем появилась фраза «как ответчик по этому заявлению». К анализу ее значения мы сейчас перейдем.

Об одном важном правиле толкования закона

Лично мне со времен обучения в Санкт-Петербургском государственном университете известно следующее правило толкования: «В законе не может быть лишних слов и выражений». Оно и понятно: законодатель должен формулировать положения закона емко и четко.

В книге «Основы цивилистики» под редакцией А.В. Егорова и Э.А. Евстигнеева, в которой практически впервые на современном этапе развития российского права предпринята попытка серьезно разобраться в вопросах толкования, прямо о подобном правиле не говорится. Однако авторы пишут о таких приемах, как доведение до абсурда и вывод от противного. Совершенно очевидно, что если в результате избранного нами подхода к толкованию мы пришли к выводу о лишнем характере тех или иных слов в законе, мы пришли к абсурдному, недопустимому выводу (Основы цивилистики : учебное пособие / Р. Х. Абдрашитов, В. В. Алейникова, Э. А. Евстигнеев [и др.] под ред. А. В. Егорова и Э. А. Евстигнеева. М., 2020. С. 67, 68).

При этом подобный подход вполне может быть обоснован с политико-правовой точки зрения (См.: Шевченко И.М. Идеи косвенного и группового исков в делах о банкротстве / Закон. 2021, № 2. С. 79).

Возможно, что, вводя в пункт 1 статьи 61.15 закона о банкротстве спорную фразу, законодатель стремился «назвать по имени» ответчика по соответствующему иску, поскольку лица, участвующие в соответствующих делах, могут испытывать определенное «стеснение» называть ответчиками тех, против кого поданы заявления по обособленным спорам (в том числе, например, в делах об оспаривании сделок по правилам главы III.1 закона о банкротстве). Но тогда подобное «называние» следовало бы сделать более аккуратно: или в заголовке статьи 61.15 или по ходу текста первого пункта. Помещение же соответствующей фразы в конце акцентирует на ней внимание, подчеркивая намерение законодателя придать ей особое значение, а оно, в свою очередь, может пониматься именно как ограничивающее участие КДЛ в других обособленных спорах. Здесь и далее я иногда буду использовать аббревиатуру КДЛ вместо выражения: «лицо, в отношении которого подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности». Это своего рода условность, поскольку контролирующий статус в отношении ответчика лишь предстоит установить.

Судебная практика в целом восприняла подобный вариант толкования обсуждаемого пункта. Так, Арбитражный суд Северо-Западного округа (АС СЗО) достаточно устойчиво признавал за лицами, в отношении которых поданы заявления о привлечении к субсидиарной ответственности, лишь право участвовать в соответствующем обособленном споре, но не более (например, постановления от 10.03.2020 по делу № А56-25296/2018, от 30.10.2020 по делу № А56-19264/2016 и от 17.09.2020 по делу № А21-8559/2016).

Определение ВС РФ от 30.09.2021 № 307-ЭС21-9176 как первый шаг к расширению прав КДЛ

Обстоятельства обсуждаемого дела были следующими. Гражданин Кокурин, в отношении которого было подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности в деле о банкротстве ООО «Финансовая компания “Присцельс”», обратился в суд с жалобой на действия (бездействие) конкурсного управляющего Ибрагимовой. Позиция заявителя состояла в том, что управляющий не принимал должных мер по взысканию дебиторской задолженности и необоснованно привлекал специалистов для обеспечения своей деятельности.

Суды первой и апелляционной инстанций, а также суд округа пришли к выводу о том, что заявление гражданина Кокурина подлежит возвращению, поскольку по смыслу статей 34 и 35, а также пункта 1 статьи 61.15 закона о банкротстве он наделен процессуальными правами только в рамках обособленного спора о привлечении его к субсидиарной ответственности.

Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ не согласилась с подходом, занятым судами, отменила принятые по делу судебные акты и направила дело в суд первой инстанции для повторного рассмотрения вопроса о принятии заявления к производству. Как отметил ВС РФ, на правовое положение контролирующего лица влияют два ключевых обстоятельства: во-первых, размер требований кредиторов к должнику; во-вторых, размер конкурсной массы. Очевидно, что ненадлежащий характер действий управляющего может прямо или косвенно повлиять на то и на другое. В связи с этим лишение ответчика по заявлению о привлечении к субсидиарной ответственности права жаловаться на действия (бездействие) управляющего лишает его права на судебную защиту (часть 1 статьи 46 Конституции Российской Федерации), а это, в свою очередь, не отвечает задачам судопроизводства в арбитражных судах (статья 2 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, АПК РФ).

Между тем, как мне кажется, обсуждаемое определение решило стоящий перед практикой вопрос лишь отчасти. Право лица, привлекаемого к субсидиарной ответственности, обжаловать действия (бездействие) управляющего может быть обосновано и без генерального вывода о наличии у него права участвовать в любых обособленных спорах.

Все дело в том, что статья 60 закона о банкротстве достаточно широко определяет круг лиц, которые могут обжаловать действия (бездействие) арбитражного управляющего: это не только лица, участвующие в деле о банкротстве (статья 34), но и лица, участвующие в арбитражном процессе по делу о банкротстве (статья 35). Разница между первыми и вторыми до конца не прояснена. Остается только довольствоваться практическим последствием выделения лиц двух категорий: первые наделены в делах о банкротстве всей полнотой процессуальных К числу вторых относятся любые иные лица, названные в АПК РФ (абзац 8 пункта 1 статьи 35 закона о банкротстве). В свою очередь, АПК РФ называет в числе участников арбитражного процесса иных заинтересованных лиц (абзац 3 статьи 40 Кодекса). Другими словами, любое лицо, способное обосновать наличие у него правомерного интереса в подаче жалобы на действия (бездействие) арбитражного управляющего, вправе обратиться с соответствующей жалобой. Таким образом, ответчик по заявлению о привлечении к субсидиарной ответственности независимо от вывода об участии его в деле о банкротстве в целом вправе обжаловать действия арбитражного управляющего.

У меня сложилось впечатление, что определение от 30.09.2021 № 307-ЭС21-9176 было своего рода компромиссом: раз контролирующее лицо не вправе участвовать во всех обособленных спорах по делу о банкротстве, то пускай оно будет наделено правом влиять на их исход опосредованно, через действия арбитражного управляющего.

В конце концов подобный подход вполне укладывается в логику группового иска: отдельные члены группы не наделены всей полнотой процессуальных прав, но могут действовать через представителя группы (статья 225.10-2 АПК РФ) (см.: Шевченко И.М. Идеи косвенного и группового исков в делах о банкротстве / Закон. 2021, № 2. С. 79) . Однако Конституционный Суд Российской Федерации (КС РФ) пошел в обсуждаемом вопросе еще дальше.

Постановление КС РФ от 16.11.2021 № 49-П

Обстоятельства дела, дошедшего до КС РФ, были следующими. В рамках дела о банкротстве ООО «Стигл» в реестр требований кредиторов были включены требования ФНС в сумме 13 078 043 руб. 93 коп. Также в рамках дела о банкротстве гражданин Акимов привлечен к субсидиарной ответственности; судом вынесено определение, которым установлено наличие оснований для его привлечения к такой ответственности; производство по делу приостановлено до окончания расчетов с кредиторами.

Гражданин Акимов обжаловал в апелляционном порядке определение о включении требования уполномоченного органа в реестр требований кредиторов, ссылаясь на его необоснованность.     Однако суд апелляционной инстанции прекратил производство по его апелляционной жалобе, указав на то, что судебный акт о включении в реестр требования ФНС не принят о его правах и обязанностях и потому статья 42 АПК РФ не подлежит применению к спорной ситуации. Апелляционный суд подчеркнул, что гражданин Акимов не лишен права ссылаться на необоснованность требований кредиторов при определении размера его субсидиарной ответственности.

Суд округа согласился с подобной позицией, а судья Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ отказал в передаче дела на рассмотрение судебной коллегии.

КС РФ признал не соответствующими Конституции Российской Федерации статью 42 АПК РФ и статью 34 закона о банкротстве в той мере, в которой по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, они не допускали обжалования контролирующими должника лицами определений об установлении требований кредиторов, вынесенных за период, когда они были такими контролирующими лицами (пункт 1 резолютивной части постановления).

КС РФ не согласился с позицией арбитражных судов о том, что вопрос об обоснованности требований кредиторов может заново рассматриваться в рамках обособленного спора о привлечении к субсидиарной ответственности. А раз это так, то единственным способом защиты для лица, привлекаемого к субсидиарной ответственности, является обжалование соответствующих судебных актов. В противном случае размер субсидиарной ответственности может быть определен произвольно, а это не отвечает критериям справедливости и соразмерности. Даже пока судебный акт об определении размера субсидиарной ответственности еще не вынесен, нахождение необоснованных требований в реестре требований кредиторов уже может негативно сказаться на правах лица, привлекаемого к субсидиарной ответственности, поскольку может привести к принятию чрезмерных обеспечительных мер.

Федеральному законодателю предложено предусмотреть механизм обжалования КДЛ определений об установлении требований кредиторов с учетом необходимости обеспечения баланса интересов лиц, участвующих в деле о банкротстве (пункт 6 мотивировочной части постановления).

О проблеме противопоставимости судебных актов

Что меня в первую очередь насторожило в Постановлении КС РФ от 16.11.2021 № 49-П, так это то, что право КДЛ обжаловать судебные акты об установлении требования кредиторов обосновано ссылкой на статью 42 АПК РФ о праве лица, не привлеченного к участию в деле, обжаловать судебный акт, принятый о его правах и обязанностях.

Однако буквальное применение данной статьи таило бы в себе большую ловушку: как только суд апелляционной или кассационной инстанции допускает обжалование по данной статье, это значит, что соответствующий судебный акт подлежит отмене по безусловному основанию как принятый о правах и обязанностях лица, не привлеченного к участию в деле (пункт 4 части 4 статьи 270, пункт 4 части 4 статьи 288 АПК РФ). Однако едва ли такой подход является правильным. В массе своей определения о включении требований в реестр требований кредиторов являются законными и обоснованными, и только в считанных ситуациях действительно имеются основания для их отмены. Так нужно ли отменять весь тот массив судебных актов, которые уже вынесены, только ввиду позднего вступления в дело о банкротстве КДЛ? Конечно, нет! Такой подход будет грубо противоречить принципу правовой определенности.

ВАС РФ, а за ним и ВС РФ всегда стремились подчеркнуть (по крайней мере, в делах о банкротстве) разницу между двумя хотя и близкими, но все же разными явлениями: обязательностью и противопоставимостью судебных актов. Если в первом случае судебный акт высказывается о правах и обязанностях лица непосредственным образом (строго говоря, это может иметь место только в резолютивной части решения), то во втором случае влияет на них косвенным образом или опосредованно. Такое косвенное влияние может быть различным: как скорее экономическим (яркий пример – определения об установлении требований кредиторов, которые влияют на долю других кредиторов в общем «пироге»), так и выражающимся в установлении неких фактов, значимых для других процессов.

В наиболее развернутом виде о понятии противопоставимости судебных актов говорится в постановлении Президиума ВАС РФ от 22.04.2014 № 12278/13. В нем речь идет, в сущности, о том же сюжете, что и в настоящей статье. Суд надзорной инстанции рассуждал о том, могут ли обжаловать судебные акты об установлении требований кредиторов контрагенты по сделкам, оспариваемым по нормам главы III.1 закона о банкротстве. Президиум ВАС РФ ответил на этот вопрос утвердительно. И этот подход абсолютно понятен: если у должника в действительности нет кредиторов (в обсуждаемом деле единственным кредитором являлась ФНС), то отсутствует интерес в конкурсном оспаривании (часть 1 статьи 4 АПК РФ).

В обсуждаемом постановлении суд надзорной инстанции особенно подчеркнул, что механизм обжалования судебных актов, предусмотренный пунктом 24 постановления № 35, является отличным от обжалования по статье 42 АПК РФ в ее «чистом» виде. В последнем случае речь идет о преодолении обязательной силы судебного акта для третьего лица (само по себе наличие такой обязательности спорно, однако мы принимаем подобный подход за данность), а в первом случае – о преодолении противопоставимости судебного акта. Само по себе наличие такой обязательности спорно, однако мы принимаем подобный подход за данность. И если в первом случае суд обязан отменить судебный акт, если признает его принятым о правах и обязанностях лица, не привлеченного к участию в деле, то во втором случае суд может прийти к выводу о законности и обоснованности судебного акта по результатам его проверки по жалобе лица, ранее не привлекавшегося к участию в деле.

С моей точки зрения, практическая реализация правовой позиции, отраженной в постановлении № 49-П, должна идти по пути обжалования судебных актов применительно к пункту 24 постановления № 35, а не по пути применения статьи 42 АПК РФ в ее чистом виде. Судебная практика подтверждает верность этой позиции (например, постановление Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 24.01.2022 по делу № А61-4339/2020).

Рассуждая далее о проблеме противопоставимости, я хотел бы также отметить следующее. Действующей правоприменительной практикой избрана так называемая абсолютная модель противопоставимости: судебный акт признается имеющим значение для третьих лиц. Альтернативой является модель относительной противопоставимости: судебный акт признается имеющим значение только для лиц, участвующих в деле. Соответствующая проблематика обсуждалась в научной литературе применительно к решениям судов, подтверждающим требования кредиторов, вынесенных вне рамок дела о банкротстве (См.: Мифтахутдинов Р.Т. Ограниченная относительность судебного акта при банкротстве: как добросовестным кредиторам защититься от необоснованного требования, подтвержденного судебным актом // Вестник экономического правосудия. 2018, № 4. С. 104-125; Шевченко И.М. О проблеме субъективных пределов законной силы)Отголосок этой дискуссии мы видим в постановлении № 49-П. Арбитражные суды в рамках дела предложили лицу, привлекаемому к субсидиарной ответственности, оспаривать требования кредиторов в рамках обособленного спора о его привлечении к субсидиарной ответственности (относительная модель противопоставимости). КС РФ с ними не согласился, указав, что КДЛ не может оспаривать ранее установленные требования кредиторов в рамках производства о его привлечении к ответственности (абсолютная модель противопоставимости).

Не скрою, что мне весьма симпатична относительная модель противопоставимости, и ранее я уже приводил аргументы в ее защиту (см.: Шевченко И.М. К вопросу о противопоставимости судебных актов на примере производства по рассмотрению жалоб на действия арбитражных управляющих в делах о банкротстве // Арбитражный и гражданский процесс. 2018, № 11. С. 41-46). Однако в заданной проблематике мне кажется вернее применять модель абсолютной противопоставимости.

Аргументы сугубо утилитарны. Если КДЛ будет опровергать ранее установленные требования кредиторов, то в большинстве случаев ему потребуется представлять новые доказательства. Однако эти новые доказательства необходимо будет соотнести с ранее представленными доказательствами, поскольку суд обязан дать оценку всем доказательствам в совокупности (часть 2 статьи 71 АПК РФ).

Следовательно, наибольшая концентрация доказательств и заинтересованных сторон будет достигнута, если рассматривать возражения КДЛ против требований кредиторов в рамках обособленных споров об их установлении. А это весомый аргумент в пользу теории абсолютной противопоставимости.

Поскольку действующая судебная практика исходит из абсолютной модели противопоставимости (пункт 24 постановления № 35 основан именно на ней), далее я буду обсуждать именно эту модель.

Если исходить из модели абсолютной противопоставимости, то далее нас ждет еще одна «вилка»: идти ли нам по привычному пути обжалования лицом судебного акта, который ему противопоставляется, либо придерживаться точки зрения о том, что в данном случае такое лицо вправе просить суд о пересмотре судебного акта по вновь открывшимся обстоятельствам по правилам главы 37 АПК РФ. Последний из названных порядков обладает тем преимуществом, что по общему правилу пересмотр судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам осуществляется судом первой инстанции (статья 310 АПК РФ), а значит, суд не будет каким-либо образом ограничен в принятии новых доказательств.

Применение порядка, предусмотренного главой 37 АПК РФ, обладает еще и тем преимуществом, что она предусматривает, в сущности, два предварительных фильтра для соответствующих заявлений. Первый фильтр применяется на стадии принятия заявления к производству. Если в таком заявлении явным образом не идет речи о каких-либо новых доводах и доказательствах и заявитель только хочет повторить процесс, то суд вправе возвратить соответствующее заявление его подателю (пункт 3 части 1 статьи 315 АПК РФ). Второй фильтр – это собственно стадия отмены ранее вынесенного судебного акта по вновь открывшимся обстоятельствам. Такая отмена производится тогда, когда заявитель обоснует с достаточной степенью убедительности наличие оснований для отмены судебного акта. Однако это не значит, что суд будет лишен возможности принять судебный акт, аналогичный уже ранее вынесенному. По общему правилу дело повторно рассматривается в другом судебном заседании, чем то, в котором был отменен ранее вынесенный судебный акт (по смыслу части 3 статьи 317 АПК РФ), и потому суд даже с учетом доказательств, представленных КДЛ, вправе вынести аналогичное решение.

Подобная многостадийность крайне важна в свете ранее приведенного нами тезиса о том, что в большинстве случаев КДЛ едва ли удастся опровергнуть требования кредиторов, поскольку они и без того при их установлении проходят через достаточно серьезное «сито» (я имею в виду, конечно, пункт 26 постановления № 35).

Судебная практика однажды вроде бы «качнулась» в сторону пересмотра судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам. Так, в определении ВС РФ от 24.12.2015  № 304-ЭС15-12643 содержится следующая формула: если лицо, оспаривающее противопоставимый ему судебный акт, желает привести новые доказательства, то ему надлежит избрать такую правовую форму, как пересмотр, а если его доводы носят лишь правовой характер, то речь должна идти об обжаловании.

Однако в дальнейшем ВС РФ уточнил свою позицию, обратив внимание на приоритет обжалования перед пересмотром. О пересмотре идет речь только в смысле рассмотрения         «второй» апелляционной жалобы применительно к правилам главы 37 АПК РФ (в настоящее время такая возможность предусмотрена абзацем 5 пункта 25 постановления Пленума ВС РФ от 30.06.2020 № 12 «О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при рассмотрении дел в арбитражном суде апелляционной инстанции»). Соответствующий подход отражен в определении от 13.08.2019 № 305-ЭС19-453.

С точки зрения обычной логики процессуального права подобный подход безупречен, поскольку пересмотр судебных актов – экстраординарная стадия процесса, а апелляционное обжалование и, с некоторой натяжкой, кассационное обжалование в суд округа – ординарные стадии процесса.

Однако с точки зрения банкротной специфики пересмотр, на мой взгляд, выглядит предпочтительнее. В качестве конкретного правового основания может быть применен пункт 1 части 2 статьи 311 АПК РФ. При этом нас не должен смущать буквальный текст данного пункта, поскольку он в целом достаточно «каучуковый». Достаточно упомянуть, что данное основание для пересмотра было использовано ВАС РФ в 2008 году для внедрения в отечественный правопорядок элементов прецедентного    права (Постановление Пленума ВАС РФ от 14.02.2008 № 14 «О внесении дополнений в Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 12.03.2007 № 17 «О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при пересмотре вступивших в законную силу судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам // СПС «Консультант-Плюс»).

Более того, ВС РФ в определении от 11.03.2021 № 306-ЭС20-16785 допустил пересмотр судебного акта, если на его вынесение повлияло утаивание одной из сторон спора значимого для дела доказательства.

Использование же институтов обжалования порождает феномен «иска в виде жалобы»(в сущности, о признании задолженности отсутствующей), а это напрочь разрушает наши представления об инстанционном движении дела. Кроме того, едва ли судьи вышестоящих инстанций готовы полностью переключиться на работу по правилам первой инстанции.

Впрочем, представление об «иске в виде жалобы» постепенно находит дорогу в судебной практике (например, определение ВС РФ от 19.05.2020 № 305-ЭС18-5193). Более того, эта идея находит поддержку и в правовой литературе. Так, Д. А. Жестовская пишет о том, что «процессуальные юридические факты могут быть опровергнуты через механизмы обжалования судебного акта ("Паулианова жалоба”) или его пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам ("Паулианов пересмотр”)». Автор считает необходимым построение единой модели конкурсного оспаривания, где судебные акты не отменялись бы полностью, а лишь признавались бы не противопоставимыми кредиторам (Жестовская Д.А. Противопоставимость судебных актов в банкротстве: к единой модели «Паулианова опровержения» // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2022. № 1. С. 162, 163.). Однако как это сделать, не прибегая к традиционному обжалованию, автор до конца не проясняет, и мы снова приходим к чему-то вроде «иска в виде жалобы».

Подводя промежуточный итог, укажем, что действующая российская правоприменительная практика исходит из абсолютной противопоставимости судебных актов, преодолевать которую следует преимущественно через их обжалование.

Законопроект № 132289-8 и его критика

Законопроект предлагает следующую конструкцию: КДЛ обращается в суд с мотивированным заявлением о вступлении в дело о банкротстве, а суд, если признает это заявление обоснованным, выносит определение о его привлечении к участию в деле о банкротстве. Вынесение подобного определения наделяет заявителя правом участвовать во всех обособленных спорах, от исхода которых зависит как само привлечение его к ответственности, так и размер таковой.

Одновременно закон подчеркивает, что подача заявления о вступлении в дело о банкротстве не означает автоматического признания КДЛ своей вины в банкротстве должника.

Остановимся пока на этих положениях законопроекта. Что с ними не так? Для ответа на этот вопрос задумаемся о том, как в процесс вступают истец и ответчик. Истец инициирует процесс, его процессуальные права возникают в связи с обращением его в суд с иском к ответчику. Ответчик же, напротив, вступает в начатый истцом процесс, претерпевая на себе результат его действий.

Отсюда некоторые привилегии для ответчика, например подсудность дела по месту его нахождения (статья 34 АПК РФ). Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации предусматривает норму о взыскании компенсации за фактическую потерю времени, если иск заявлен заведомо неосновательно (статья 99). В арбитражном процессе данная норма может быть применена по аналогии (часть 5 статьи 3 АПК РФ).

Лицо, в отношении которого подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности, – это ответчик, и потому процессуальный статус он должен получать лишь тогда, когда подано заявление о его привлечении к ответственности и такое заявление принято к производству суда. Действующая судебная практика уже признает КДЛ лицом, участвующим в деле – например, постановление АС СЗО от 01.06.2022 по делу № А56-45590/2015).

Следует отметить, что Н. В. Тололаева обращает внимание на отсутствие сущностных различий между солидарной и субсидиарной ответственностью. Применительно ко второй устанавливается лишь порядок предъявления требований (это скорее процессуальный аспект), однако с точки зрения материального права различий между ними нет (Тололаева Н.В. Пассивные солидарные обязательства: российский подход и континентально-европейская традиция // Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М., 2017. С 148-150). Если представить дело о банкротстве как спор с множественностью лиц на стороне истца (это кредиторы), то заявление о привлечении к субсидиарной ответственности означает лишь привлечение к участию в деле второго ответчика.

В законопроекте же получается, что тот, кто является ответчиком, получает средство «нападения» в виде подачи заявления о вступлении в дело о банкротстве. Тогда практически любое лицо, провозгласившее себя КДЛ, может участвовать в деле о банкротстве. Такое участие отнюдь не является чем-то безобидным. Достаточно сказать, что лицо, участвующее в деле, вправе знакомиться с материалами соответствующего дела. А они, в свою очередь, могут содержать, например, информацию, относящуюся к коммерческой тайне как самого должника, так и его кредиторов. Как бы обращение с подобными заявлениями не превратились в «рыболовные экспедиции». В английском праве – злоупотребление правом лицом, участвующим в деле, на раскрытие доказательств перед ним для целей получения полезной информации. Другими словами, процесс вопреки его цели (разрешения спора, недобросовестно). См. Эндрюс Н. Система гражданского процесса Англии: судебное разбирательство, медиация и арбитраж. М., 2012. С. 125.

Если бы вступление КДЛ в дело о банкротстве одновременно означало признание им фактов, значимых для будущего рассмотрения заявления о привлечении к субсидиарной ответственности (но не предопределяло исход рассмотрения подобного заявления полностью), то тогда предоставление такому лицу процессуальных прав было бы уравновешено возлагаемыми на него рисками.

Однако законопроект, напротив, делает акцент на том, что обращение КДЛ с заявлением о вступлении в дело о банкротстве не означает признание им вины в таковом. Подобный подход, безусловно, можно объяснить с политико-правовой точки зрения тем, что КДЛ не должен испытывать страха перед обращением в суд с соответствующими заявлениями. Однако с учетом странности всей предлагаемой конструкции получается, что им предоставляются права без возложения на них каких-либо обязанностей или рисков.     Конструкция получается крайне разбалансированной.

При этом указание в законопроекте на то, что заявление КДЛ о привлечении его к участию в деле должно быть мотивированным, является слабым утешением. Дело в том, что статус КДЛ – это потенциально спорное обстоятельство и «нормальный» порядок его установления – это состязание сторон (статья 9 АПК РФ), когда заявитель по обособленному спору утверждает, что ответчик является КДЛ, а последний отрицает за собой подобный статус. Впрочем, ответчик может избрать и иную линию защиты или не защищаться вообще.

Если же состязаться не с кем, то единственным спарринг-партнером заявителя может быть только суд. Однако это в корне неверно: суд не должен выдвигать возражения против заявленных требований; это не свойственная ему функция. Поэтому велика вероятность того, что в случае принятия законопроекта в предложенном виде «пускать» в дело будут всех. И тогда необходимость мотивирования соответствующего заявления теряется, что также свидетельствует не в пользу предложенной конструкции.

Законопроект отдельно оговаривает, что если КДЛ ранее участвовало в деле о банкротстве в качестве руководителя должника, участника, представителя участников или конкурсного кредитора, то отсутствуют основания для восстановления срока для обжалования определений, которые могут повлиять на размер субсидиарной ответственности. Данное положение не вызывает возражений, за исключением того, что законопроект идет по пути обжалования судебных актов, а не их пересмотра. Выше я уже указывал на преимущества второго подхода. Также я полагаю, что соответствующий вопрос можно урегулировать на уровне судебной практики путем внесения дополнения в постановление Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве» (далее – постановление № 53).

Мои предложения

По результатам вышеизложенного я хотел бы предложить изложить пункт 1 статьи 61.15 закона о банкротстве следующим образом:

«1. Лицо, в отношении которого подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности, будучи ответчиком по такому заявлению, имеет права и несет обязанности лица, участвующего в деле о банкротстве.»

Подобная редакция, с одной стороны, позволяет говорить о КДЛ как об ответчике, а, с другой стороны, не выпячивает соответствующую фразу и не делает на ней акцента, и тогда у нас будет гораздо меньше оснований полагать, что законодатель включил ее в текст обсуждаемого пункта намеренно, для того, чтобы сузить круг процессуальных прав КДЛ.

Можно пойти еще дальше и изменить наименование статьи 61.15 Закона о банкротстве. Тогда ее наименование вкупе с пунктом 1 будут выглядеть следующим образом:

«Статья 61.15. Ответчик по заявлению о привлечении к субсидиарной ответственности Ответчик по заявлению о привлечении к субсидиарной ответственности имеет права и несет обязанности лица, участвующего в деле о банкротстве».

Относительно права КДЛ на пересмотр судебных актов по обособленным спорам, на мой взгляд, данный вопрос следует урегулировать не путем внесения изменений в закон, а путем дополнения постановления № 53 пунктом 8.1 следующего содержания:

«8.1. Лицо, в отношении которого подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности, если оно ранее не имело права участвовать в рассмотрении обособленных споров, от исхода которых зависит привлечение его к субсидиарной ответственности и размер такой ответственности, вправе обратиться в суд с заявлением о пересмотре соответствующих судебных актов применительно к правилам главы 37 АПК РФ.

В таком заявлении должны быть изложены существенные для дела обстоятельства, которые не были раскрыты перед судом лицами, участвовавшими в деле (часть 3 статьи 65 АПК РФ), но которые при их известности суду могли бы повлечь иное разрешение спора, а также приложены соответствующие доказательства.

При явном отсутствии в заявлении о пересмотре судебного акта указаний на обстоятельства, которые при их известности повлекли бы вынесение иного судебного акта, суд возвращает подобное заявление применительно к пункту 3 части 1 статьи 315 АПК РФ. При выполнении заявителем требований к форме и содержанию заявления о пересмотре судебного акта по вновь открывшимся обстоятельствам суд назначает судебное заседание по рассмотрению соответствующего заявления.

В случае обоснования заявителем высокой степени вероятности принятия судом иного судебного акта по результатам рассмотрения обособленного спора в совокупности с доказательствами, представленными лицом, в отношении которого подано заявление о привлечении к субсидиарной ответственности, суд отменяет свой судебный акт по вновь открывшимся обстоятельствами и по смыслу частей 2 и 3 статьи 317 АПК РФ назначает судебное заседание по повторному рассмотрению обособленного спора.

При повторном рассмотрении обособленного спора суд дает оценку доказательствам, уже имеющимся в материалах дела, в совокупности с новыми доказательствами, представленными заявителем (часть 2 статьи 71 АПК РФ), и выносит судебный акт с учетом данных доказательств».

На мой взгляд, следует воплотить в жизнь правовую позицию, отраженную в постановлении № 49-П.