Алихан Яганов

Верховный суд, исправляя нижестоящие суды, совершенно правильно напомнил, что институт индексации направлен на защиту имущественных интересов взыскателя, поэтому ограничение периодов индексации прямо затрагивает право на справедливое правосудие. По итогам 2022 года, согласно информации Росстата, только официальная инфляция в России достигла 12%. То есть господин Егоров, в пользу которого произведено взыскание, из-за недобросовестных действий должника потерял как минимум десятую часть от взысканной суммы, а суды, отказывая Егорову в индексации неполных месяцев, подошли формально и указали, что «дробление» первого и (или) последнего месяца расчета суммы индексации, если решение принято и исполнено в «середине» месяца, официальной методикой Росстата не предусмотрено». Безусловно, такой подход к решению вопроса об индексации недопустим, на что указал Верховный суд в комментируемом определении.

Направив спор на новое рассмотрение, ВС РФ абстрагировался от разрешения спора по существу, поскольку в комментируемом определении не затронуто серьезной правовой проблемы, но при этом судам для рассмотрения заявления Марины Телятниковой пришлось оценивать редкое сочетание фактических обстоятельств. При анализе определения может показаться, что Верховный суд попытался оправдать волокиту судебных приставов и их частое игнорирование закона об исполнительном производстве. Также сложно согласиться с выводом Верховного суда о том, что при наличии сомнений в добросовестности и осмотрительности Телятниковой к последней переходит бремя доказывания невозможности в период с 2016 по 2022 год совершения действий по регистрации за собой права собственности на спорное имущество. Ведь в п. 5 ст. 10 ГК РФ установлена презумпция добросовестности участников гражданских правоотношений, которая, вопреки выводам Верховного суда, опровергается не сомнениями, а достоверными и достаточными доказательствами.

Чтобы разобраться в мотивах Верховного суда, необходимо установить цели указанной нормы. Причины, по которым нижестоящие суды прибегли к расширительному толкованию ст. 7 закона о банкротстве, понятны, ведь в п. 1 «Практики применения законодательства о банкротстве» Обзора судебной практики Верховного суда РФ № 4 (2016) ВС фактически сам допустил расширительное толкование указанной нормы, распространив ее действие на цессионариев по соглашениям об уступке прав с банками. Сегодня, в соответствии со ст. 7 закона о банкротстве, кредитная организация обладает правом на обращение в суд с даты возникновения у должника признаков банкротства, что является исключением из правила п. 3 ст. 40 закона о банкротстве. Содержащееся в ст. 7 закона о банкротстве исключение, по моему мнению, не имеет каких-либо реальных правовых обоснований и обусловлено исключительно экономическими причинами, в числе которых стимулирование кредитования со стороны законодателя. Ведь снижая для банка издержки по дальнейшему истребованию долга, законодатель расширяет круг потенциальных заемщиков, которым банк одобрит кредит, что, в свою очередь, ведет к увеличению расходов потребителей и развитию экономики в целом.

С одной стороны, попытка Верховного суда РФ восстановить справедливость не может не радовать, но с другой, становится грустно от того, что нижестоящие суды элементарно не смогли надлежащим образом проанализировать доказательства, представленные Вадимом Михайловым. Сегодня, к большому сожалению, суды часто становятся заложниками многочисленных презумпций, закрепленных в статьях 61.10 — 61.12 закона о банкротстве, что порой приводит к формальному разрешению споров о привлечении к субсидиарной ответственности. Этим пользуются недобросовестные конкурсные управляющие, которые периодически основывают свою позицию на одних только презумпциях главы III.2 закона о банкротстве, в то время как контролирующим лицам приходится собирать большое число доказательств, чтобы просто заставить суд себя услышать.

Сложно спорить с тем, что ст. 58 закона об ипотеке, к которой апеллировал господин Саулин, «проигрывает» положениям закона о банкротстве и ГПК РФ и как специальным нормам (правило Lex specialis), и как нормам последующим (правило Lex posterior). На мой взгляд, основной целью жалобы в Конституционный суд РФ являлась попытка обойти исключение из исключения, содержащееся в абз. 2 п. 1 ст. 446 ГПК РФ, согласно которому у банкрота нельзя забрать единственное жилье, если только данное недвижимое имущество не находится у банка в ипотеке. И здесь Конституционный суд РФ совершенно правильно через формулировки «о балансе прав и законных интересов» между строк напомнил о целях абз. 2 п. 1 ст. 446 ГПК, а именно о необходимости поддержания системы ипотечного кредитования, на которой негативно бы отразилось отсутствие у банков возможности в случае банкротства физического лица обратить взыскание на недвижимость, находящуюся в ипотеке. Полагаю, что данное определение Конституционного суда РФ не окажет влияния на практику, так как оно соответствует устоявшемуся в арбитражных судах толкованию оспариваемых норм.