Анастасия Азарова

Требование о взыскании с общества «Уник-Бизнес» неосновательного обогащения производно от требований, заявленных конкурсным управляющим «Диалог-ДВ» в деле о банкротстве — о признании сделок недействительными и применении последствий недействительности. А соответственно, является частью требования, направленного на устранение последствий исполнения недействительной сделки. Есть вероятность, что по аналогии с позицией, изложенной Верховным судом в Определении СКЭС от 12.03.2018 года N 307-ЭС17-21349 по делу N А56-8687/2017, такое требование подлежит рассмотрению в рамках дела о банкротстве.

При этом, заявляя об ином порядке расчета срока исковой давности, конкурсный управляющий ООО «Стройэконландшафт» не изобрел велосипед, так как наряду с практикой, сформированной определением от 12.03.2018 года № 307-ЭС17-21349, существует и иная практика (см., например, постановление АС Волго-Вятского округа от 15.02.2022 года по делу № А79-12142/2016), где со ссылкой на пункт 25 постановления Пленума Верховного суда от 29.09.2015 года № 43 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса РФ об исковой давности» суды исчисляют срок исковой давности отдельно по каждому просроченному платежу, определяемому применительно к каждому дню просрочки. Если в нашем споре Верховный суд займет позицию конкурсного управляющего, тем самым он вступит в противоречие с собственной позицией от 2018 года. Однако любое высказывание Верховного суда в любом случае внесет ясность в ход формирования практики по аналогичным спорам. Применение годичного срока, отсчитываемого с момента введения процедуры, ставит арбитражного управляющего в более слабую позицию относительно иных участников небанкротных споров о взыскании процентов за пользование чужими денежными средствами. В этой связи, изменение вектора судебной практики было бы обоснованным и даже справедливым.

Такая позиция, с одной стороны, говорит об усилении гуманистического подхода, что не может не радовать. Однако нельзя противопоставлять гуманизм положениям закона, как бы этого порой не хотелось. Думается, что в рассмотренной ситуации смешались понятия «требование кредитора» и «основание возникновения требования». Действительно, обязательство по возмещению морального вреда и расходов на погребение кредитора образовалось именно в связи с гибелью сына Галины Калмыковой. Однако если расходы на погребение формально могут быть отнесены к требованию первой очереди (формально – в связи с нахождением в разделе 2 гл. 59 Гражданского кодекса «Возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина»), то в свою очередь вред, причиненный жизни и здоровью, о котором идет речь в соответствующей главе и именно в том значении, как это понятие применяется в законодательстве о банкротстве, рассчитывается иначе. О том, чтобы включить в первую очередь требований кредиторов проценты за пользование чужими денежными средствами (хоть речь и идет о невыплате расходов на погребение и морального вреда), думается говорить нельзя.

При этом отказ суда во включении требований в реестр является препятствием для последующего повторного обращения Офицеровой даже после получения судебного акта суда общей юрисдикции. В свою очередь, суд апелляционной инстанции не только оставил акт первой инстанции в силе, но и необоснованно вышел за пределы рассмотрения вопроса о включении требований в реестр и каким-то образом смог констатировать отсутствие физических и нравственных страданий у ребенка, рожденного после смерти отца. Суд округа с данным выводом согласился. Суд апелляционной и кассационной инстанции создали негативную преюдицию, которая создает препятствие не только для включения требования в реестр, но и фактически для взыскания компенсации морального вреда.