Даниил Анисимов

Основной вывод комментируемого определения состоит в том, что для справедливого разрешения спора надлежит установить обстоятельства соблюдения наследником условий договора о праве на списание кредита. Этот вывод для рассматриваемого дела правомерен. При переходе договора в порядке универсального правопреемства условия договора изменяться не могут. Иное возможно, если договор связан с личностью, но в данном случае это не так: договор связан с правовым статусом заемщика. Анализ материалов дела свидетельствует, что наследник, вступив в заемные правоотношения в порядке наследования, получила статус индивидуального предпринимателя, перезаключила трудовые договоры с работниками на свое имя и продолжила ведение бизнеса. С учетом изложенного со ссылками на п. 2 ст. 310 ГК РФ, ст. 29 закона о банковской деятельности Верховный суд РФ расценил действия банка, отказавшего в списании кредита, в качестве недобросовестного поведения.

Допустив применение формального средства доказывания, суды нижестоящих инстанций уклонились от установления действительной причины банкротства, опосредованного не только налоговыми махинациями. Банкротство в данном случае связано с банкротством контрагентов должника, по долгам которых последний выдал поручительства в пользу банка. Именно задолженность перед банком на сумму 2 млрд рублей составляет оставшуюся часть третьей очереди реестра. Судебные акты по этому спору в целом наполнены множеством противоречий (размер взысканных убытков не обоснован; ответственность в виде убытков возложена с нарушением зачетного характера ответственности, установленного п. 6 ст. 61.20 закона о банкротстве и т. д.). Однако поставленный перед Верховным судом РФ вопрос вряд ли носит принципиальный характер и вызван лишь фактической несправедливостью.

Однако, по аналогии со сроком исковой давности, у этого закона также есть срок «защиты» — в данном случае срок предъявления исполнительного листа к исполнению. Президиум ВАС РФ в постановлении от 10.05.2011 по делу № А57-13170/02-13-34 разъяснил, что истечение этого срока завершает стадию арбитражного процесса, что исключает возможность процессуального правопреемства на стороне взыскателя. Эта позиция закрепилась в практике судов и в постановлении Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 54. Теоретически это связано с утратой судебным актом такого свойства, как исполнимость, что вполне справедливо, поскольку потенциал государственного принуждения к исполнению подтвержденного судом обязательства не может быть бессрочным. Иными словами, Верховный суд РФ в очередной раз напомнил нижестоящим судам об устоявшейся в теории и на практике позиции.

В итоге должнику было отказано в исключении жилья из конкурсной массы по основанию недобросовестного придания жилью статуса единственного. Недобросовестность суды усмотрели в том, что должник незадолго до банкротства зарегистрировал в своем жилье своих родственников, а также предпринял неудачную попытку продать жилье. Именно поэтому в рассматриваемом обособленном споре суд принял отказ финансового управляющего от заявления об утверждении порядка приобретения кредиторами замещающего жилья для должника, и утвердил положение о продаже жилья. Доводы должника о необходимости приобретения замещающего жилья были отклонены.

Для правового государства сама идея оспаривания соглашения между адвокатом и доверителем является неприемлемой: адвокат не может быть допрошен в качестве свидетеля об обстоятельствах, защищаемых адвокатской тайной, тогда как в судебном процессе об оспаривании сделки адвоката прямо понуждают к раскрытию таких обстоятельств. Еще в 2017 году в Конституционный Суд РФ поступила жалоба адвоката в отношении статей 61.1, 61.2, 61.3 закона о банкротстве в той части, в которой правоприменительная практика допускает их применение в отношении соглашения об оказании юридической помощи адвокатом. Конституционный Суд РФ определением № 2611-О отказал в принятии жалобы к производству, но интересна сама мотивировка жалобы: деятельность адвоката не является предпринимательской, а соглашение с адвокатом является лишь специфическим поручением, в связи с чем не может быть оценено с точки зрения равноценности. Из этого следует сделать вывод, что и вознаграждение адвоката в принципе не может оцениваться с точки зрения равноценности.

В рассматриваемой плоскости его актуальность вызвана обязательностью наличия судебного акта, подтверждающего задолженность кредитора-заявителя по делу о банкротстве, и отсутствия такого требования применительно к кредитным организациям. Однако еще в пункте 13 обзора судебной практики Верховного суда Российской Федерации N 1 (2022) Верховный суд РФ разъяснил, что правопреемник кредитной организации по требованию, основанному на кредитном договоре, вправе инициировать в упрощенном порядке процедуру банкротства гражданина без представления в суд вступившего в законную силу судебного акта о взыскании долга в общеисковом порядке. В целом логика такого разъяснений применима не только к неторговому банкротству, но и к банкротству торговому, потому что основывается на одной и той же идее: подтверждающий судебный акт необходим в качестве фильтра для подтверждения обоснованности задолженности, тогда как предполагается, что кредитная организация неспособна создавать фиктивную задолженность ввиду осуществления деятельности на основании лицензии.