Юлия Михальчук

На этой неделе мое внимание привлекло дело АО «ОМЗ», в котором кассация отменила формальный подход нижестоящих судов истребовать у руководителя документы и имущество без проверки того, в чьем фактическом владении они находятся. Поэтому в кейсах об истребовании документов или имущества важно выяснить, у кого именно в данный момент все это находится. Ведь, если истребовать у директора имущество, которое в реальности у него не находится, тогда судебный акт будет заведомо неисполним.

На определенный день у компании могут быть неплохие показатели, но это еще не означает, что с бизнесом все в порядке. Надо учитывать обязательства, по которым только начинают созревать платежи или возникают просрочки. То есть важно учитывать «отложенный эффект», который может длительное время не проявляться. И нюанс тут заключается в том, что проблемы у компании могут зародиться при одном директоре, а дозреть уже при другом. И как раз в деле СХ «Мосты и тоннели» Верховный суд разъяснит, как эти нюансы учитывать и как решать вопрос ответственности каждого из директоров. Очевидно, если последний директор начал управлять компанией после того, как был заложен фундамент кризиса, то он не должен за свой счет отвечать по всем долгам перед кредиторами.

Выбирая между тем, чтобы присоединиться к мега фирме и личной компанией, я предпочла собственный путь. Моя мама — одна из главных ролевых моделей в моей жизни — всегда занималась собственным делом. Я много чего видела за время детства и юности — от шикарной жизни до нырка в экономическую яму из-за бизнес ошибки. Поэтому предпринимательский риск меня не пугает, я готова брать обязательства и ответственность за других людей. У меня пока что нету цели растить компанию до сотен наемных людей. По крайней мере пока что таких амбиций нет, но все может поменяться. Мне нравится наш бутиковый формат, когда мы берем в работу те проекты, которые нам нравятся и помогаем приятным нам людям. Сейчас мне хватает времени уделять внимание каждому клиенту и чувствовать собственную важность. Я уже хорошо «поработала на зачетку, теперь она работает на меня» — этот университетский подход проявляется и в моем пока что маленьком юридическом бизнесе. Много лет я отказывала себе в отпуске и отдыхе, стараясь на 110% помочь доверителям. Теперь моя репутация приводит хороших клиентов с крупными проектами без моего активного проявления вовне.

Закон говорит, что субсидиарная ответственность наступает тогда, когда причинен существенный вред, который стал причиной банкротства компании. Если в этом деле включить режим «helicopter view» и посмотреть на всю ситуацию в совокупности, тогда мы увидим разные возможные сценарии от самого негативного, когда директору придется погашать все требования в порядке субсидиарный ответственности, до позитивного, когда он не потратит ни копейки собственных денег. Однако как показывает наблюдение за практикой ВС РФ — если дело передают, то с вероятностью 99% судебные акты отменят, поэтому стоит ожидать, что судьи переквалифицируют вред от налоговых доначислений с субсидиарной ответственности в убытки либо вообще исключат этот эпизод из ответственности.

Для меня кейс недели — это наша победа в московской кассации, где мы смогли после привлечения главбуха и члена правления банка МРД к субсидиарный ответственности добиться снижения размера с 994 млн рублей до 2 млн рублей, то есть почти в 500 раз! В чем соль дела и значение для практики? Суды привлекли к субсидиарный ответственности большое количество ответчиков и сделали приостановку дела для определения размера ответственности. Верховный суд отказал в пересмотре дела. Точка поставлена — ответчики должны отвечать на всю сумму «дыры».

Проблема заключается в том, что судьи не разбираются в конкретных действиях каждого из ответчика, а привлекают всех солидарно. Так проще для судьи, так выгоднее для кредиторов. Но так несправедливо для некоторых из ответчиков. В деле «Диамант» суды взыскали с шести человек и одной компании солидарно 1,07 миллиарда рублей. Судьи не стали вникать, что конкретно делал каждый из них, просто указали восемь эпизодов с убыточными сделками, даже не доказывая их связь друг с другом, а лишь ее предположив. Такой подход с солидарным привлечением выгоден только заявителю и суду. Суду это сильно упрощает работу – не нужно разбираться в тонкостях конкретных действий конкретного лица. А заявителю это выгодно тем, что ответчики отвечают на всю сумму, которую хотят взыскать кредиторы. Конечно, в подходе, когда суды разбирали бы степень вовлеченности каждого, есть минус для заявителя. Может так оказаться, что лицо, которое больше всех причинило вреда, может оказаться самым бедным – и тогда с него реально все взыскать не получится. Потому суды и идут по простому пути, привлекая в равных долях всех. Но это крайне несправедливо по отношению к ответчику, которому сложнее других сторон защищаться. Нередки случаи, когда реально лицо принесло убытки на одну сумму, а отвечать приходится по гораздо большей.

Пока что это самый популярный вопрос по субсидиарке. Исход дела предсказать легко — скорее всего, Верховный суд укажет на неправильное распределение бремени доказывания и обяжет первую инстанцию истребовать ряд доказательств в отношении деятельности должника, как минимум, банковскую выписку, чтобы понять, куда же ушли деньги, которые могли пойти на расчеты с заявителем. В этом контексте интересна эволюция подхода ВС РФ: в 2020 году в делах «Виолет» и «Гранд Пегас» ВС разъяснял, что само по себе исключение из ЕГРЮЛ не является поводом для автоматического привлечения к субсидиарный ответственности. В итоге суды стали слишком часто отказывать в таких требованиях, так как истцы практически лишены возможности доказывать недобросовестность ответчиков из-за отсутствия документов по их хоздеятельности. Видя этот перекос, ВС пытается вернуть баланс и «подсказывает», что надо содействовать истцу в истребовании доказательств. Интересно, дойдет ли ВС РФ до того, что понизит стандарт доказывали для истца? Конечно, хочется надеяться, что ВС на этот раз нас удивит и не просто исправит ошибку нижестоящих судов со ссылкой на свои собственные определения, а даст новые разъяснения, о которых раньше не упоминал в своих актах.

На этой неделе мое банкротное внимание привлек кейс банкротящегося ООО «Водоканал». В 2020 году суды привлекли несколько ответчиков к субсидиарной ответственности и приостановили дело до окончания расчетов с кредиторами, чтобы определить размер ответственности. В конце 2022 года суд утвердил способ распоряжения требованием к ответчикам и завершил процедуру. Эта финальная точка стала большим сюрпризом для ответчиков: суд не уведомлял их о заседании по определению размера ответственности, а значит, лишил возможности заявить свои возражения. В итоге кассационный суд встал на сторону ответчиков и обязал суд первой инстанции рассмотреть вопрос определения размера ответственности субсидиарных ответчиков с их участием. Почему стоит обратить внимание на это дело? Вопрос размера ответственности не может решаться автоматически. Не всегда непогашенные требования равны размеру ответственности. Например, ответчики могут добиться исключения из размера ответственности тех сумм, которые были заявлены аффилированными с ответчиком лицами или теми кредиторами, которые были осведомлены о серьезных финансовых проблемах компании, но все равно вступили с ней в отношения.

Почему это интересно? Потому что в некоторых делах сложился такой подход, что ответчики не могут заявлять требования к другим ответчикам, так как это право принадлежит истцам. Однако в контексте субсидиарной ответственности такой подход вряд ли можно признать справедливым. Освобождение от субсидиарной ответственности одного из ответчиков существенно влияет на размер ответственности привлеченных. Буквально недавно на уровне ВС РФ и КС РФ стал формироваться тренд на расширение объема прав субсидиарных ответчиков. Что ждем от Верховного суда? Очередного разъяснения о том, что, решая вопрос ответственности бенефициара, надо учитывать совокупность разных доказательств и не игнорировать представленные в дело материалы, а также уточнения объема прав субсидиарных соответчиков.

Почему эта позиция кассации имеет значение? Дело в том, что на протяжении очень длительного времени суды весьма ограничивали ответчиков в правах в банкротных делах. И только после дела «Стигл» суды стали давать ответчикам чуть больше прав — например, оспаривать некоторые требования кредиторов. В этом же деле кассационный суд пошел еще дальше — дал ответчику возможность оспаривать отказ конкурсного управляющего «продолжать преследование» иных лиц, которых тоже можно привлечь к ответственности за банкротство компании (Постановление Арбитражного суда Московского округа от 01.03.2023 по делу № А40-230742/17). Интересно, а начнут ли суды давать права ответчикам самостоятельно заявлять требования о субсидиарной ответственности к другим лицам, к которым изначально истцы требования не предъявляли? 

Когда сплошным образом вычитываешь всю практику по субсидиарной ответственности, складывается впечатление, что судье проще привлечь директора, чем объяснять причины для отказа. С одной стороны, закон о банкротстве презюмирует ответственность директора. С другой стороны, 53 постановление говорит, что субсидиарная ответственность – исключительный механизм. Рассматривая такие споры, суды должны досконально анализировать всё, что происходило в компании, исследовать причинно-следственные связи от каждой сделки. И только если компания в действительности стала банкротом из-за поведения директора – наказывать его по всей строгости закона. Иначе есть огромный риск, что из-за формальной презумпции и пассивности судьи будут ломаться судьбы хороших управленцев.

Я – за деловой стиль. Абсолютно уверена, что одежда влияет на то, как тебя воспринимают. В суды хожу в костюмах, неизменный выбор – брюки с пиджаком и блузкой. Мой гардероб состоит не только из классических черных, серых и синих костюмов, я люблю яркую полоску или клетку, а также не боюсь нескучных цветов, главное здесь – умеренность. Майки, цветные рубашки и джинсы – хорошая идея для встречи с друзьями, а не с судьей. Свитер с принтами, кричащие аксессуары, медицинские маски с рисунками во время пандемии – все это на подсознательном уровне может помешать серьезному восприятию человека. Надо ли юристу так рисковать? Конечно, нет. Предпочитаю минимум аксессуаров, только часы. Большие документы ношу в деловой сумке или рюкзаке, никаких пакетов. Не держу в карманах мелочь и прочие предметы, которые могут рассыпаться. Как-то у нас в процессе участвовал представитель. Когда он доставал из маленькой сумки толстую папку с документами ,из нее по всему кабинету рассыпалась мелочь и бумаги, пришлось ползать на четвереньках и все собирать. Комично вышло, потом сложно было воспринимать этого человека всерьез.