Екатерина Пушнова

Тут на лицо явная защита прав несовершеннолетних детей, которые могут остаться без единственного жилья в случае возможного дефолта Натальи Просековой. Да, сейчас дети зарегистрированы и проживают в квартире общей площадью около 29 кв. м вместе со своей матерью, что логично. Дети должника в силу своего возраста и в соответствии со ст. 20 ГК РФ не могут определять место регистрации отдельно от своего родителя. Однако ничего не мешает наследникам при достижении 14-летнего возраста воспользоваться правом на раздельное проживание с матерью. Что априори станет невозможным при попадании спорного имущества в конкурсную массу и реализации с торгов. Конечно, реализация такого имущества с банкротных торгов в любом случае была бы обременена правами наследников. Однако кто может гарантировать дальнейшую защиту прав несовершеннолетних на достойное проживание в доме в случае его реализации? Как в этом случае реализовать гарантии беспрепятственного доступа? Предвидятся возможные судебные споры в данном направлении.

Проделана интересная и большая работа. Команда Екатерины Шаповаловой в этом отношении большие энтузиасты своего дела — они радеют за административную ответственность арбитражных управляющих. С учетом увеличенного количества таких заявлений от Росреестра в суды их опасения не лишены оснований. Само Положение содержит разумное ограничение в частоте проведения Росреестром проверок деятельности арбитражных управляющих. Направлено такое предложение на ограничение роста бесконтрольных жалоб на АУ со стороны «Пушкиных» и «Достоевских», а также на «выбивание из профессии» арбитражных управляющих. К сожалению, случаи фактического использования административного инструмента Росреестра в таких «войнах» не редки. Понятно, что весь поток жалоб не только добавляет работы государственной структуре, лишает арбитражных управляющих профессии, но и преследует иные цели.

Извечный вопрос в стиле классики «быть или не быть». И как бы не понятен был мотив кредитора, который и так вроде потерпевшая сторона, недополучившая «свое», но все-таки согласие на финансирование процедуры — это негласный договор с управляющим. Исходя из буквы закона, в случае отсутствия у должника средств, достаточных для погашения расходов по делу о банкротстве, заявитель обязан погасить указанные расходы в части, не погашенной за счет имущества должника, за исключением расходов на выплату суммы процентов по вознаграждению арбитражного управляющего. Иного не предусмотрено. И это правильно. Если кредитор не предполагал возмещение расходов более перечисленной суммы, логично было бы обратиться в арбитражному управляющему с требованием о подаче заявления о прекращении производства по делу о банкротстве. Либо подать такое заявление самостоятельно, отказаться от финансирования в письменном виде.

Пока сложно предположить причину передачи данного дела на рассмотрение СКЭС. Исходя из фабулы дела, с точки зрения стороннего наблюдателя достаточно простой, не усматривается причин для рассмотрения. Заявитель не настаивает на «умышленном введении в заблуждение» действиями конкурсного управляющего. Да и действий таких у конкурсного управляющего не было, как установили суды. Есть фактическая несправедливость в распределении конкурсной массы, к которой привели действия самого же кредитора-заявителя и, немного, третьих лиц. Однако, в случае распределения поступивших денежных средств из конкурсной массы в том числе и на заявителя, может возникнуть неосновательное обогащение последнего. Так как появится возможность получить «свое» сразу из двух источников: из конкурсной массы и от субсидиарки контролирующих лиц. Если не уменьшать при этом сумму «погашенных требований» получится перекос в распределении конкурсной массы. Исходя из тенденций последних рассмотренных СКЭС дел (в том числе и по «возврату» бывших дольщиков, выбравших денежное возмещение, в реестр дольщиков) есть шансы, что суд вернет и требования данного заявителя в РТК с пропорциональным уменьшением погашенного требования. В этом есть и свои плюсы. Зная, что останется возможность вернуться в РТК, кредиторы смогут уверенней принимать решение о распоряжении зачастую невыгодной субсидиарной ответственностью контролирующих должника лиц в виде уступки конкурсному кредитору требования/части требования. Ведь возможность реального погашения задолженности ставило под сомнение правильность выбора в сторону принятия такой уступки.

Надеемся, в этом вопросе поставлена точка. И это постановление поможет арбитражным управляющим со схожими жалобами. Знаю, что данный случай не единичный и уже «пошли» в суды заявители с требованием привлечь к ответственности арбитражных управляющих и взыскать с них убытки. Апеллируя данным судебным актом, все арбитражные управляющие обрели шанс признать правомерными свои действия по неразмещению денежных средств из конкурсной массы на депозитах банков.

Ситуация понятная — государство защищает интересы слабой стороны — бывших сотрудников банкрота. Но при отсутствии денежных средств и/или имущества в конкурсной массе погашение задолженности практически нереально. Именно поэтому вдохновила новость об инициативе прокуратуры по погашению долгов по зарплате за счет средств из бюджета с одновременной уступкой права требования долга в пользу государства. В приказе также сделан упор на изучение прокуратурой признаков преднамеренного банкротства и вывода денег с должников, а также сомнительных операций с участием фирм-однодневок. Почему это важно? Акцент прокурорского надзора будет правомерно смещен на причины возникновения такой задолженности. Для меня это индикатор глубины изучения самого процесса банкротства, его сути. Смею надеяться, что «показательная порка» арбитражных управляющих канет в историю благодаря данному проекту приказа. А инициатива погашения долгов с уступкой права требования в пользу государства поможет защитить наиболее пострадавших из-за банкротства кредиторов — работников должника.

Принятие данного спора на рассмотрение СКЭС — это сигнал должникам о невозможности спрятать имущество. Суд целенаправленно и планомерно выводит все «темные пятна» в истории должников, все то, что ранее было недоступно «взору» арбитражного управляющего. Тенденция последних решений ВС РФ — усиление роли и значимости арбитражного управляющего в процедуре банкротства. Все больше полномочий и прав, установленных законодательно, трактуется судебной практикой. Конечно, это большой плюс. Законодатель не все может включить в строки нормативного акта. Отрадно, что тенденция последнего времени меняет восприятие личности арбитражного управляющего. О чем это может сигнализировать должникам, их руководителям и бенефициарам? В случае признания СКЭС незаконным отказа ГИБДД в предоставлении арбитражному управляющему копий документов, контролирующим должника лицам следует принять возможные последствия в виде оспаривания арбитражным управляющим сделок должника. Любых сделок, о которых станет известно управляющему.

Это посыл всей системе: арбитражный управляющий имеет право на получение информации напрямую у лиц, имеющих доступ к такой информации, без предварительного обращения в арбитражный суд. Думаю, в дальнейшем можно обращаться за наложением штрафа на лиц, препятствующих осуществлению законного права арбитражного управляющего в получении необходимых сведений. Такая практика сильно ускорит процесс получения документов и данных, приведет к непосредственному ускорению и самой процедуры банкротства, а также разгрузит судебную систему.

Готова подписаться практически под каждой представленной ТПП РФ фразой. По моему глубокому убеждению, данный проект автоматизации отбора АУ – это практически «внесение изменений в закон о банкротстве без его фактического изменения». Сейчас саморегулируемая организация несет материальную ответственность за неправомерные действия арбитражных управляющих в процедурах банкротства. Предложенный проект постановления большей частью лишает СРО возможности исполнять возложенные законом функции, а также практически приведет к истреблению сферы саморегулирования. То саморегулирование, к которому так долго и непосредственно стремился законодатель, реорганизуя и ликвидируя определенные функции на уровне государственной власти за последние 20 лет, придет с принятием таких изменений, к огромному сожалению, к постепенному разрушению.

Скорей всего позиция Верховного суда РФ останется прежней: финансовому управляющему через обращение в суд надо будет доказать, почему именно эти сведения нужны для дальнейшего проведения процедуры банкротства. Как бы не хотелось этого признавать, но это устойчивое и правильное отношение к ситуации. Это поможет избежать не только конфликтов интересов (конфронтации между группами кредиторов, непорядочными арбитражными управляющими), но и купирует любые жалобы на АУ по признакам «недобросовестности в получении информации», которая, возможно, не будет относится к конкретному банкротному делу. Как видится, на практике финансовый управляющий будет подавать соответствующее заявление об истребовании сведений и/или документов в суд, а суд без проведения судебного заседания будет выносить определение об истребовании, которое может быть обжаловано сторонами. Да, возможно такой порядок немного затратен по времени, зато, повторюсь, поможет избежать большого потока жалоб в судах, что, соответственно, не прибавит судебной нагрузки, а также исключит наказания (финансовое, административное и уголовное) для арбитражного управляющего при получении таких сведений. Разумеется, разглашение таких сведений должно во прежнему остаться недопустимым.

При системном истолковании норм ст. 20.3., 213.9 закона о банкротстве следует, что финансовый управляющий обязан действовать добросовестно и разумно в интересах лиц, участвующих в деле о банкротстве (кредиторов, должника), общества в целом. Вместе с тем категории «добросовестность» и «разумность» во многом являются оценочными, не получившими должной легальной конкретизации. В общем виде при разрешении вопроса о соответствии поведения арбитражного управляющего данным принципам суд должен исследовать обстоятельства того, какую модель действий избрал бы «обычный» арбитражный управляющий в аналогичных условиях. Процедура реализации имущества гражданина во-многом является аналогом процедуры конкурсного производства, которая преследует цель соразмерного удовлетворения требований кредиторов (ст. 2 закона о банкротстве). Таким образом, за управляющим закреплена комплексная обязанность по выявлению имущества, его реализации и последующему распределению полученных денежных средств между кредиторами в порядке очередности. Однако суд расширительно истолковал указанные нормы (что недопустимо по отношению к императивно сформулированным нормам), возложив на финансового управляющего обязанность по приращению конкурсной массы путем внесения денежных средств во вклад в кредитную организацию.

Судом отмечено, что личности детей могут быть использованы в качестве инструмента для сокрытия принадлежащего родителям имущества от обращения на него взыскания по требованиям кредиторов о возмещении вреда, причиненного родителями данным кредиторам. Тут очень тонкий момент. С одной стороны, суды установили цель бывшего руководителя вывода собственных активов из-под удара субсидиарной ответственности, возникновение которой вызвано противоправным поведением Хайчука С. М. в отношении общества (что установлено судом). А с другой стороны, суды проигнорировали тот факт, что по общему правилу малолетние не являются субъектами имущественной ответственности, за их действия на основании ст. 28 ГК РФ отвечают законные представители. Хотя это опять-таки подтверждает общую тенденцию правоприменителя в необратимости взыскания с семьи всех сокрытых доходов и активов. 

Кейс интересен возможным расширением субъектов дела о банкротстве своей неоднозначностью. Это как две стороны одной медали: с одной стороны — этически положительно, с другой стороны — юридически противоречиво. Соглашусь с мнениями коллег, высказывающих недоумение о природе данного вида «компенсации». В конкретном случае, по моему мнению, лучше подошла бы «компенсация по потере кормильца», нежели такое достаточно оценочное понятие, как «моральный вред». Трудноопределимый, зачастую устанавливаемый только по экспертизе. Предвидится, что по аналогии пойдут иски по взысканию алиментов с умерших должников, которых зачастую банкротят банки, установление в реестре требований кредиторов первоочередных выплат на компенсацию морального вреда. А сами требования могут затянуться по времени в случае возникновения сомнений в отцовстве и установлении/оспаривания факта отцовства в судах.

Новость интересная. Проблема страхования арбитражных управляющих поднимается профессиональным сообществом из года в год вот уже почти на протяжении десяти лет — после того, как крупные страховые организации покинули рынок страхования арбитражных управляющих. Камнем преткновения становится дуализм ситуации: когда для арбитражного управляющего договор страхования ответственности своей деятельности является обязательным, а для любой страховой организации, к сожалению, нет. Более того, страховые компании открыто говорят о том, что даже за десять лет профессиональное сообщество не добьется перевода этого вида страхования в обязательные для страховщиков. А если и добьется, то именно на этот вид деятельности страховые организации просто не будут получать лицензии. Сейчас на рынке всего шесть страховых компаний, готовых заключать такие договоры. Именно поэтому в целом профессиональное сообщество не против замены фактически всего одного словосочетания в законе о банкротстве (страховые организации на страховщиков). Но вызывает обоснованное опасение, что не все арбитражные управляющие до конца понимают суть и смысл работы ОВС. Именно поэтому необходимо обязательное участие в управлении ОВС профессионального сообщества в лице СРО или объединения СРО. Это будет гарантировать стабильность и прозрачность работы таких ОВС.