Финансовый университет при правительстве Российской федерации

Довольно обычная спорная ситуация в делах о несостоятельности. Такие операции нарушают ключевой принцип равного распредления конкурсной массы между кредиторами, конкурирующими между собой. Необычно в данном деле лишь то, что кредитор вернул должнику часть полученных денежных средств как излишне полученных. А главное, этот факт был проигнорирован судами трех инстанций, благодаря чему в дело пришлось вмешаться Верховному суду. Не смотря на представленные отзывы, суды оставили без надлежащего внимания расчет кредитора, из-за чего с него было взыскано обратно в конкурсную массу больше средств, чем он реально получил.

В таком случае неустойка, начисленная как в связи с неисполнением финансового обязательства, например, такого как возврата займа, так и неустойка за неисполнение обязательств о передаче товара или о выполнении работы, будут в равной степени затронуты мораторием. Скорее всего, ВС РФ займет именно такую позицию в данном споре. Этот подход соответствует букве закона, и его нельзя назвать революционным.

ВС РФ обращает внимание на то, что банкротство прекращено именно по ходатайству заявителя, которым в данном деле был налоговый орган. Тем самым заявитель признал бесперспективность взыскания дебиторской задолженности, то есть прав требований, которые были на балансе должника. Поэтому обосновывать отказ покрыть расходы конкурсного управляющего возможностью последнего взыскать такую дебиторскую задолженность по меньшей мере непоследовательно. Последнее обстоятельство о противоречивом поведении некоторых налоговых органов, как заявителей по делам о банкротстве, наиболее интересно. Если ранее налоговые органы не обращались с заявлениями о банкротстве компаний, у которых заведомо отсутствовало ликвидное имущество, то в последнее время тенденция поменялась и теперь уполномоченный орган стал чаще обращается с заявлением о признании несостоятельными организаций, которые не имеют имущества.

Согласно определению суда первой инстанции, открываются некоторые факты, например, то, что речь идет о платежах, совершенных по договору возмездного оказания услуг, то есть контрагент оказывал какие-то услуги должнику. Контрагент ссылается на необходимость применения к спорным отношениям п. 3 ст. 61.4 закона о банкротстве. На первый взгляд ссылка на эту норму может оказаться ошибочной, поскольку она, по замыслу разработчиков закона, была предназначена для защиты разовых сделок, например, совершаемых при покупке товара на рынке, когда деньги и товар передаются сторонами одномоментно. В данном же случае речь идет об оспаривании нескольких платежей за оказанные услуги, которые, в зависимости от обстоятельств, могут оказываться как «непосредственно после заключения договора» (п. 3 ст. 61.4 закона о банкротстве), так и в другое время, в том числе в какой-то определенный период времени. От такого рода обстоятельств и будет зависеть квалификация оспариваемых отношений.

Далее спор скатился к программно-процессинговым отношениям, которые излагаются в весьма запутанной форме, а разбирательство кончилось тем, что суд пришел к выводу, что «ответчик» (по тексту судебного определения этот термин не определен) занял противоречивую процессуальную позицию. Это и послужило одним из аргументов в пользу признания операций недействительными сделками и взыскания денег с ООО «Татнефть-АЗС-Запад». Между тем, спорные операции имеют признаки обычной хозяйственной деятельности и слабо напоминают подозрительные сделки. Последнее видимо и заинтересовало Верховный суд. При изучении судебного акта первой инстанции трудно избавиться от мысли, что суд был введен в заблуждение умелым использованием программно-технических знаний, однако утверждать что-либо наверняка без знания материалов этого дела, конечно, нельзя. В этой проблеме предстоит теперь разобраться Верховному суду.

Как вообще можно достоверно установить факт исчезновения какого-либо документа, в данном случае — исполнительного листа? Совершенно очевидно, что установив повышенный стандарт доказывания, можно запросто нейтрализовать любого заявителя, воспрепятствовав ему в доступе к правосудию. Именно это и произошло в нижестоящих арбитражных судах, которые предложили заявителю предоставить «дьявольское доказательство», то есть нечто большее, чем просто справку от ФССП о непредъявлении исполнительного листа и объяснение ответчика об отсутствии исполнения. Надеюсь, что Верховный суд поддержит заявителя и поставит точку в сложившейся абсурдной ситуации.

Совершенно неясным остаются мотивы апелляционной инстанции, которая все же решила признать сделку недействительной со ссылкой на якобы имевшуюся осведомленность юристов о плачевном финансовом положении своего клиента, при том, что эти самые юристы не только были призваны помочь своему клиенту выиграть спор о взыскании с него внушительной суммы, но и выиграли его. Хочется верить в то, что Верховный Суд поддержит юристов в данном деле, поскольку в противном случае люди, которые попали в тяжелую жизненную ситуацию, могут остаться еще и без квалифицированной правовой помощи. Ведь если практика оспаривания сделок с юристами и адвокатами по не вполне ясным мотивам устоит, то это станет большой угрозой для российского права в целом, поскольку заставит юристов отвернуться от таких граждан.

Другими словами, принципал по банковской гарантии (подрядчик по договору подряда) вступил в юридическую связь как с заказчиком, так и с банком, а впоследствии и с поручителем, исполнившим за него долг перед банком. Очевидно, что поручитель, оплативший долг, получает право обратиться в порядке личной суброгации (не в порядке регресса) к должнику и к сопоручителям. Однако, видимо, поскольку должника объявили банкротом, то поручитель решил обратиться с иском не к сопоручителям и должнику, а к лицу, к которому не имел никакого отношения, то есть к заказчику, получившему покрытие по банковской гарантии.

Особый интерес представляет мотивировочная часть судебного акта, которая является по сути разгромной. Судьи ВС РФ фактически не стесняясь в выражениях подвергли жесткой критике судебные акты нижестоящих инстанций, которые вменили должнику получение конкретных денежных средств как одно из оснований для оспаривания вывода неконкретного имущества. И действительно аргумент о том, что денежные средства, полученные должником, имеют транзитный характер может быть поводом для требования об их возврате с того, кто их получил, но уж точно не с того, кто их должнику перевел.

Есть основания полагать, что судьи Экономколлегии ВС РФ заняли формальную позицию, первоначально отказав в истребовании дела для пересмотра. Дело в том, что ссылки судей на отсутствие письменного алиментного соглашения, термина «алименты» в основании оспариваемых платежей, а тем более на нарушение должником валютного законодательства свидетельствуют о нежелании разбираться в вопросе по существу отношений. Между тем, признавая платежи недействительными, следовало прежде всего соотнести их размер с возможной суммой алиментов, которые установил бы суд при наличии соответствующего спора. Этого не было сделано. Не проявление сущностного подхода в таком социально важном аспекте как алименты и привело, по моему мнению, к вмешательству зам. председателя ВС РФ в дело, которое может быть пересмотрено, если факты, на которые ссылается должник, найдут свое подтверждение.

В данном случае суды установили, что договоры инвестирования и долевого участия в строительстве заключены между должником и аффилированными к нему кредиторами, а полученные должником денежные средства были выведены из его конкурсной массы и вернулись в группу связанных с ним лиц. То есть формально юридически возмездные сделки превратились для должника в экономически безвозмездную передачу должником своих прав (на получение в будущем построенной недвижимости).

Дело в том, что произвольное жонглирование фактами в рамках обозначенных трех проблем в последнее время все больше подрывает гражданский оборот, необоснованно расширяя рамки и возможность оспаривания сделок. Мы с вами свидетели того, как положение о недопустимости злоупотребления правами пожирает гражданское право, поскольку практика применения ст. 10 ГК РФ растягивается, подминая под себя специальные банкротные основания «торпедирования» подозрительных сделок. Верховный Суд РФ в данном деле в очередной раз справедливо напоминает о недопустимости такого подхода, призывая суды не подменять оспоримость по закону о банкротстве ничтожностью по ст. 10 ГК РФ только на том основании, что оспариваемая сделка совершена за пределами периода подозрительности, т.е. раннее, чем за 3 года до принятия судом заявление о банкротстве. По моему мнению, учитывая огромное количество подобных судейских ошибок, давно назрели специальный разъяснения на счет ограничения применения ст. 10 ГК РФ в процедурах банкротства.

Банк признан заинтересованным лицом на основании того, что приобрел право залога на долю в уставном капитале должника. Наличие залога доли само по себе не является основанием для признания заинтересованности залогодержателя и залогодателя по закону о банкротстве. Вместе с тем, установление фактической аффилированности банка к должнику в случае заключения между такими лицами сделки с предпочтением могло бы основываться на обязательных указаниях, если бы банк имел возможность голосовать на общем собрании участников должника. Последствия признания банка заинтересованным в таком деле действительно может иметь важное значение не только в вопросе оспаривания сделок, но и в отношении возможной субсидиарной ответственности банка по долгам должника, хотя к такой ответственности привлекают за доведение до банкротства должника, а не за сам факт аффилированности.

Самое интересное, когда имущество продается, а должник продолжает им пользоваться: живет в уже не принадлежащей ему квартире, его фамилия значится в документах по ОСАГО. Не стоит пытаться обмануть кредиторов. Прежде чем принимать решение о том, чтобы избавиться от имущества, стоит посмотреть арбитражную практику: как часто оспариваются такие сделки и должник не достигает желаемого результата.

Суды, частично отказавшие банку во включении в реестр кредиторов поручителя, руководствовались странной логикой. Они исходили из того, что включение в реестр требований поручителя спорных сумм нарушит принцип недопустимости увеличения объема обязательств поручителя по отношению к объему обязательств самого заемщика. Поскольку должник стал банкротом раньше поручителя, то в реестр кредиторов должника банк обоснованно предъявил требование на сумму меньше, чем к поручителю, который стал несостоятельным позднее, а потому за счет набежавших процентов сумма требований к нему увеличилась. Дело в том, что помимо акцессорной ответственности поручитель может нести перед кредитором и свою, самостоятельную, ответственность за несвоевременный возврат долга. Мало того, мораторий на начисление процентов по долгам банкрота – это законодательное исключение из принципа pacta sunt servanda, поэтому его применение к поручителю, пока тот не стал банкротом необоснованно, ведь кредитор и поручитель действуют в рамках договора, а не в рамках процедуры банкротства. Хотя в таком случае и происходит некий разрыв акцессорности основанного и дополнительного обязательства в части начисленных процентов, однако, если основной должник в будущем погасит частично свое требование за счет дохода от реализации своей конкурсной массы, это все же будет основанием для уменьшения долга поручителя, включенного в реестр требований кредиторов поручителя.