Персоны PRO банкротство: Дмитрий Перепечин

Я, честно говоря, искренне убежден, что это следствие определенного кризиса среднего возраста, и совпал вот этот кризис определенно как раз с пресыщением судебными процедурами, только судебными процедурами. Вот эти свободные действия, они немножко, может быть, даже привели, ну, к расхолаживанию себя. Ну, как-то не было такого ощущения драйва, удовольствия в профессии, потому что все стало понятно. Проигрыш, выигрыш — никаким образом сильно не влиял на мое психологическое, состояние, на самоуважение. Более того, это даже никаким образом не влияло на взаимоотношения с клиентом. И здесь поступило просто совершенно случайно такое, на мой взгляд, блестящее предложение из Росбанка. Если бы дело касалось не департамента судебной практики — ну, подозреваю, что я бы не пошел бы в другой какой-то департамент.

По сути, моя деятельность с точки зрения юридизма несильно поменялась. Она поменялась именно с точки зрения вот именно этапов работы штата, трудовых вопросов и т. д., и т. д., чего я, собственно, не знал. И мой работодатель, ну, действительно по этому поводу, думаю, сильно переживал. И сейчас я бы сказал, что я получаю удовольствие, но, конечно, все равно, ну, есть определенные такие ностальгические нотки, когда я встречаюсь со своими коллегами, которые занимаются, остаются в адвокатуре, остаются в консалтинге. Ну, действительно там, наверное, повеселее с точки зрения каких-то всплесков. Но в целом по жизни, по драйву я бы сказал, что сейчас я более счастлив, чем… Ну, даже не буду говорить «окончание», да, мы же не знаем, как там повернется.

Да, в том этапе, в каком я, собственно, был тогда.

Ну, вот считаю, что вот неправильный посыл — «что ты можешь сказать?». Вот мне кажется, что мое одно из самых таких больших, значимых качеств — я умею устать себя слушать. То есть вот я могу наступить на свое горло, на свое юридическое…

Да, и заткнуться, и послушать. И принять решение, которое предложил там мой коллега. То есть в данном случае 100%, еще раз говорю вот: могу устать себя слушать. И вот это помогает.

Ну, здесь мы просто не соревнуемся. Да у нас есть внутренние клиенты, с которыми мы работаем. Мы не можем их выбирать, да, они наши. У нас задача — сделать хорошо, у нас задача — не продать себя в большей степени, по крайней мере, на уровне директоров — там люди не продают, они пытаются сделать качественный продукт. Если они понимают, что этот качественный продукт можешь сделать не ты, а твой условно коллега, который находится под тобой, — вот сделай так, как говорит он, и будет результат. И, собственно, и тебе будет отлично, департамент на хорошем счету, ну и данного сотрудника тоже, не знаю там, премируешь, отметишь и т. д. У нас есть соответствующие традиции — всегда отмечать, мы пользуемся лин-инструментами. И вот отмечание успеха — оно вот неотъемлемая часть. Мы каждые две недели отмечаем победы.

Для юриста даже не обязательно победить что-то, вот что-то сделал, что-то предложил. Это надо отметить. И вот считаю, что у нас в этом плане командный дух, он такой, на очень хорошем уровне.

Есть интересные моменты, они касаются юридизма, неюридизма. У нас, безусловно, расширяется портфель проблемки. Но я бы сказал, что так, как мы его ожидали, готовились еще вот год назад, — он не реализовался, такого бурного, взрывного роста не произошло, то есть не все юристы занимаются сейчас проблемкой Росбанка. Все мы осуществляем в рамках обычной работы. Постепенно приходит, безусловно, и расширяется этот портфель. На мой взгляд, залогом является тот факт, что банк всегда разумно подходил к «раздаче» денег, поэтому к нашим клиентам, да, к нашим заемщикам и другим потребителям продуктов. Поэтому, несмотря на то, что, например, сейчас, ну, раскрылся определенный шлюз и пошли в проблемку должники, которые так или иначе связаны с иностранными юридическими лицами…

Да, открылся шлюз — пошли. Причем если год назад даже мы не могли подумать, что у нас такие клиенты… могут упасть в банкротство, и надо готовиться к пышным похоронам. Ну это был абсурд. Но, тем не менее, это произошло, но еще раз говорю: не взрывной рост, абсолютно в спокойном режиме, мы готовы, там, условно к худшему. Но сейчас вот спокойно отрабатываем, спокойно работаем. Здесь как раз интереса больше, да, потому что с точки зрения юридизма, потому что появились 248.1, да, вот эта возможность изменить подсудность, процессуальное право.

Взгляд — он оказался подвижный, потому что, безусловно, когда… Более того — он подвижен от кейса к кейсу.

Нет, про кейсы я точно не расскажу.

Да. Когда в 2020 году появились эти две статьи — точка 2, точка 1 (ст. 248.1 и 248.2 АПК РФ. — Прим. ред.), ну, были, конечно, определенные сомнения, вопросы, опасения. Напомню, тогда мы были частью французской банковской группы и не знали, как смэтчить вот эти две странные статьи с нашими проектами, не понимали, насколько будет сложно и проблемно со стороны наших клиентов использование возможное вот этих статей. То есть были вопросы, мы не стали это использовать и не смэтчили. Но в течение прошлого года, буквально от месяца к месяцу, изменялось отношение к 248.1. И сегодня это полностью открытое окно, буквальное содержание уже не имеет никакого значения. Суд теперь понимает, что, если хоть какое-то отношение, санкция, ограничение и правоотношение конкретное между сторонами, — можно принимать на рассмотрение. Другой разговор, что, конечно, тема интересная, тема, возможно, волюнтаристская, да, с точки зрения там западных партнеров, но при этом она, конечно, ограничена тем, что с этим решением по этой статье мы придем только к себе. А туда невозможно, ну, скорее всего, нигде.

Да, у нас вот в течение года, вот я и говорю, что две разные жизни.

Согласен, да.

Сейчас я готов слушать тебя вечно. Я никогда не думал, что вот поэтому, но — да, я согласен. Я хочу в это верить.

Ну, тяжело сказать. Просто если мы говорим…

Согласен, но просто вот хочешь не хочешь ты все равно в конечном итоге оказываешься на одной стороне.

Вот люди, которые вот условные должники, да, или вот наши оппоненты в судах, ну, они тоже не дремлют.

Ну, возможно. Возможно, в конечном счете я могу сказать, потому что приходили клиенты, ставят задачу: «Нужно нам, чтобы пышные похороны длились как можно дольше», — да, и ты, соответственно…

Инструменты, они понятны, да.

Ну, мораторий — это вторая серия моратория ковидного, с опаской, безусловно, относились к этому явлению с учетом того, что мы как бы оказались на двух стульях как минимум. Почему — потому что боялись, что мораторий полностью остановит коллекшен.

Ну потому, что было понимание, что ну вот все, сейчас приставы уйдут в отпуск, и ничего не будет происходить. И будут приходить деньги по коллекшену, да. Опасения не оправдались, коллекшен наш не останавливался ни на секунду. Буквально отдельные только проявления в разных регионах были, хотя, на удивление, даже только сейчас в кассационной инстанции буквально два дня назад признали незаконным…

И здесь мы вот единым порывом с банками остальными заняли позицию, что нет, мы, собственно, не исполняем. Если приходят иски, мы с ними боремся. И я бы сказал, что в этой ситуации тоже было, — ну вот единый вектор развития — мы исполняли, отбивались в суде. Мы — я имею в виду в широком смысле банки. И, собственно, соблюдали как раз правила, предусмотренные мораторием. То есть здесь нам удалось усидеть на тех самых двух стульях. Как бы это вот, собственно, не противоречащие какие-то действия, да, но, тем не менее, друг другу.

Ну, тут просто каждый занимался своим делом, да. Коллекшен — это не я этим занимаюсь, это соответствующий департамент, у них своя работа, свои KPI, и, соответственно, они топили за свое. Более того, кстати, интересно — они вздрогнули немножко, когда в марте появились письма из региональных управлений ФССП в отделы о том, что просьба не перечислять денежные средства коллекторам, взыскателям, у которых акционеры — иностранные юридические лица из недружественных стран. А на тот момент мы же были как бы французский банк, да. И немножко напряглись. Деньги вот наши, а забрать их нельзя. И, с нашей точки зрения, безусловно, это в противоречии с указом президента было, слишком широкое толкование. Мы доказывали — мы российские юридические лица, платим налоги и т. д., и т. д. Везде побежали ко всем регуляторам. Безусловно, прямого ответа не получили, но, тем не менее, это схлынуло. То есть буквально вот неделя-две, может быть, вот этого ступора было: ну как же так. Вот. Но коллекшен и в этой истории не остановился. То есть он не остановился ни после вот таких писем, ни после, соответственно, введения моратория. Ну, а исполнением у нас занимается другое подразделение — тоже, соответственно, проконсультировалось с юридической вертикалью, получило ответ и стало действовать так, как стало действовать и откладывать. Другой разговор, что там очень много при этом было арестов, потому что приставы вправе были накладывать аресты. И арестов было много, а по сути деньги у тебя заблокированы на счете. Ну, хорошо, сейчас у тебя их не забрали, да. Но при этом ты не можешь ими пользоваться. То есть в принципе люди достигали…

Достигали, да.

Ну, сразу скажу, да, что это не моя ежедневная работа.

В суде я не появляюсь каждый день, но поймал себя на мысли… Ну, во-первых, мне жалко того опыта и тех навыков, которые я зарабатывал там лет 17–18.

Вот эти навыки надо прокачивать хочешь не хочешь с известной степенью регулярности. И да, так или иначе, разными путями приходят ко мне дела. Да, есть участие в процессах, в которых, ну, в принципе, цена вопроса, предмет иска достаточно большой, цена иска большая. Ну, вроде как надо брать ответственность на себя. Ок, я беру эту ответственность и хожу в процесс, отсуживаюсь, беру в полном объеме эту ответственность. И есть другая история, не знаю, в принципе, для меня интересная — дела, в которых я никогда не участвовал, несмотря на то, что был адвокатом, но у всех все равно есть своя специализация — это условно споры по авторскому праву. К нам пришли наследники одного известного писателя с тем, что мы якобы — ну, я до сих пор уверен — что мы якобы нарушили авторское право, с определенными денежными требованиями, в конечном счете обратились в суд. Мы посчитали необходимым все-таки отсудиться самим. Так как у нас этого опыта нет, я взял этот процесс на себя, и с моим коллегой участвовали в суде, во всех инстанциях, включая кассационную инстанцию. Мы, безусловно, в конечном счете это проиграли, хотя я не согласен с этим, но, по-моему, в четыре или в пять раз мы снизили этот размер требований.

Ну, это был идеальный вариант, потому что эти денежные средства, уже банк точно бы не заметил их потерю. Это, безусловно, было приятно, почему — потому что мы столкнулись с профессиональными коммерционализаторами с той стороны. И они, конечно, в зале суда так разводили руки и говорили: «Подождите, ну вот банк, Франция. А кто будет вас представлять?»

Где консалтеры, за бешеные деньги, которые в этом разбираются? Ну, мы как бы развели руками: «Ну, вы знаете, мы сами попробуем». Ну, было приятно, что мы заслужили их уважение. Я не знаю, насколько мы сломали им бизнес. Вот, по крайней мере, по этому вот авторскому праву, наверное, по этому автору, вернее, да. Наверное, тоже где-то чуть-чуть подсломали, но было приятно, мы уважение заслужили. Вот. Ну, не знаю. По ширине, да. Огромный там, сотни миллионов. Но не далее как две недели назад я отсудился в районном суде города Владивостока. По иску. Абсолютно нормально съездили. Причем ездили мы уже в течение года, потому что процесс достаточно большой. Ну, по первой инстанции выиграли. Ну и для меня это реально интересно. То есть попробовать. Я должен говорить в том числе и со своими коллегами на одном языке. И мне кажется, что в какой-то части они могут устать меня слушать, потому что они поймут, что: «А он уже в процессе-то давно был, он давно не дышал этим воздухом и не понимает». И хотелось бы все-таки, чтобы вот этот авторитет, он оставался. И мне кажется.

Да, вот первый среди равных, часть команды. Если часть команды, если ты департамент судебной практики, ты должен быть в суде.

Не знаю. Мне кажется, что судья понял. Ну, мне тоже было приятно. Мне кажется, что мы относимся серьезно к этому процессу, мы относимся серьезно к этому вопросу. И да, может быть, где-то на какую-то долю процента это и помогло выиграть дело.

Я понял. Ну мы знаем множество примеров, разных, и в плюс, и в минус. Если говорить относительно моей дочери — не знаю, насколько пример оказался заразительным, да, потому что она с детства — как-то у меня были клиенты в банке — и она с детства говорила: «Ну, я буду там работать в совете директоров».

То есть, в принципе, она, безусловно, прикладывала к себе, да, то, чем я занимаюсь. И здесь, наверное, приложила тоже. Результат, конечно, я сказать не могу. Знаю точно, что она гораздо более усидчивая, чем я. Я столько никогда не учился в жизни. Она получила там золотую медаль, поступила в МГУ. Я этого не смог сделать, поэтому как бы я говорю: «Ну вот ты для меня пример». С точки зрения наставничества — безусловно, по каким-то практическим вопросам даже сейчас она приходит, я ей что-то говорю. Но с точки зрения вот теории права у меня такое ощущение, что у нас его меньше гораздо, чем у студентов. Поэтому она даст фору именно с точки зрения теории права — то что сейчас они проходят как раз. Вот.

А может, это надо просто набрать, то есть это как бы определенные навыки…

Язык такой уже стал твоим. Теория государства и права, история государства и права, то есть все должно быть…, то есть это довольно-таки «птичий» язык, он должен стать твоим. И, может быть, это и правильно, что с самого начала вот так вот ба-бах.

Практиками все рано или поздно становятся, да, даже наши большие там ученые иногда становятся практиками. А вот обратной истории, когда практик вдруг уходит в теорию — ну вот как бы редко. Поэтому — да, пусть здесь в этом плане трудится.

Да, а практику потом рано или поздно получит. Ну, удастся или нет — ну вот очень трудно прогнозировать.

Наверное, просто я не могу уже остановиться, поэтому мне специально каких-то вот сбоку интересов не нужно, да. То есть, безусловно, важно там — семья, важен спорт, не знаю, там — развлечения, но я бы не сказал, что…

Это очень часто бывает. Я думаю, что это не совсем правильно, поэтому вот идеальный вариант, когда действительно не шуткой воспринимаешь на компьютере, когда там: «Если вы после отпуска не можете вспомнить свой пароль, напишите вот сюда». Вот когда вот это не шутка, а это правда, тогда вот, я считаю, что так и должно быть. Но, безусловно, в нашей профессии вот реальных больших высот достигают люди, которые ну просто вот повернуты на этом.

Ну, про перспективу сказать не могу. Я думаю, что никаких формальных поводов как-то считать, что она будет другой, чем она есть сейчас…

…Нельзя. Она сложная была история всегда. Так случайно сложилось, что я уже на стадии там помощника адвоката как раз занимался вот такими делами. Безусловно, их не так много, это, ну, объективно. В основном как раз… И, безусловно, были победы в судах с исками о защите чести и достоинства, деловой репутации. И в большей части как раз здесь идет консультационная работа с клиентом, ну, на уровне личного психолога, например, да, консультанта, ментора, вот что-то такое. Почему — потому что, ну, прибегает клиент, говорит, что «про меня там в средствах массовой информации написали…» — Ну написали что-то типа: «Ну, все же знают, что такой-то такой-то — земляной червяк». Вот это неприятно? Ну, безусловно, это неприятно. 

Вот! И ты начинаешь говорить: «Ну, ты понимаешь, здесь должно быть утверждение о факте, мы здесь должны найти тогда какое-то имплицитное утверждение, скрытое. Но в конечном счете мы можем проиграть. И ты понимаешь, что решение суда потенциальное, оно будет использовано вот твоими врагами…»

Вот именно так. Были и забавные истории, там, например, один футбольный клуб пришел в свое время как раз проконсультироваться и с потенциальным иском к журналисту. Но я понимаю, что журналист, он профессионал, он обложился этими — «с моей точки зрения», «я так считаю» и т. д. Говорю: «Нет, это будет мнение, в суде мы проиграем».

Не согласился, пошел дальше. Я не знаю, каким образом, в первой-второй инстанции в апелляционной они выигрывали. Апелляционная инстанция сказала, что: «Нет, давайте практику, вот так даже в угоду уважаемому клубу футбольному менять не будем». Или другая история — прибежала барышня, когда еще в «Пепеляев Групп» я работал старшим юристом: «Дело в том, что в СМИ написали про меня — другая барышня про меня написала, что я пришла к ней домой, оголила свою пятую точку и сказала: "А вот у тебя такой никогда не будет!" Надо что-то делать! Я хочу иск».

Вот. Кейса не случилось, потому что мы покрутили, не пятую точку, мы покрутили, мы покрутили обстоятельства дела, вот барышню саму с точки зрения ее реноме, увидели, что в социальных сетях она — ну, она действительно в хорошей спортивной форме, а она действительно не стесняется ее показывать, поэтому говорить о порочащем характере, вот, будет здесь достаточно тяжело. И получить решение суда, которое станет мемом, да, это гораздо хуже, чем просто вот это останется все на мусорном сайте, да, который там кто-то прочтет.

Она успокоилась: «Ну, согласна, да. Ладно, я лучше как раз поеду в Дубай, отдохну и обо всем забуду».

Ну, наверное, так. Я как-то больше не заходил на ее страницу, но уверен, что у нее в этом плане все хорошо. 

По моему опыту — да.

Ну, есть определенная традиция — да, причем, ну, большей частью у нас, соответственно, никакого морального, время здесь ты не взыщешь, да. И плюс — ну да, у нас есть определенные волюнтаристские действа, что никто не верит и в то, что это в принципе интересно, — ни одни, ни другие, да. Безнаказанность в принципе не приводит к абсолютной…

Безнаказанности, вот, честно говоря. То есть какой-то вот средний уровень безнаказанности, даже на мусорных сайтах, он примерно один и тот же. Не знаю, я здесь не вижу специфики, вот честно скажу, страны, именно, что мы там в чем-то плохие или хорошие. 

Вот, так есть, да.

Мне тоже было интересно, потому что получил возможность посмотреть на себя со стороны, многое даже в себе открыть. Поэтому спасибо тебе большое за интервью тоже!