Конкурсное оспаривание отказа от принятия наследства: дьявол в деталях

В современной российской правовой действительности есть три аспекта при обсуждении вопроса об оспаривании отказа от наследства:

Допустимость оспаривания

Аргументы по поводу допустимости конкурсного оспаривания отказа от наследства обсуждаются в статье Д. Борейшо ( Борейшо Д. Оспаривание кредиторами отказа от наследства в современном российском праве // Цивилистика. 2022. № 1), и нет смысла повторять их. В мировой практике известны оба подхода: и допускающий оспаривание, и не допускающий оспаривания. Исторически подход, не позволяющий осуществлять такое оспаривание, поскольку отказ от наследства не уменьшает наследственную массу, восходит к решению римских юристов. Два крупных правопорядка (как минимум) следуют этому решению – Германия и США (в большинстве штатов, при том в некоторых из них, где судебная практика склонялась к возможности такого оспаривания, были приняты специальные законодательные установления, преодолевающие подходы судебной практики).

В то же время есть и другая позиция, отступающая от римской традиции. Ссылки на французский, итальянский и испанский правопорядки приведены в упомянутой работе Д. Борейшо и его блоге. При этом сложно сказать, что французы или итальянцы находят какие-то дополнительные политико-правовые аргументы, которые были неизвестны римлянам и которые по каким-то причинам предпочитают не замечать ни немцы, ни американцы. Понятно, что в основу франко-испано-итальянского решения положена идея целесообразности дополнительной защиты конкурсных кредиторов. Но эта идея лежит на поверхности, и отказ от нее как римских, так и современных германских, американских юристов никак не связан с тем, что они не знали этого аргумента.

Таким образом, глобальное расхождение в подходах состоит в следующем.

Первый подход полагает, что такое случайное обстоятельство, как открытие наследства, не может складываться в пользу кредиторов во всех случаях. Иными словами, этот счастливый случай является таковым для должника, это ему выпадает счастливый билет – возможный прирост его имущества, и он волен сам решать, как ему распорядиться этим неожиданным (или даже долгожданным) «счастьем». Примерно так же должник волен отклонить предложение третьего лица подарить ему что-то, если он понимает, что подарок неизбежно окажется продан ради расчетов с его кредиторами.

По словам С. Изосимова, американский правопорядок описывает это следующим образом: «Базовым принципом является то, что кредиторам причиняется вред только передачей интереса в имуществе, которое действительно принадлежит должнику и оно должно влиться в конкурсную массу (In re Frank Funaro, Inc., 263 B.R. 892 (8th Cir. B.A.P. 2001)).

Главным является вопрос, уменьшает ли передача имущественный комплекс должника (estate). Если estate не уменьшается, то не может быть и банкротного оспаривания. Если должник отказывается от наследства, то, по версии права большинства штатов, умаления estate не происходит, а, следовательно, подобные действия не причиняют никакого вреда кредиторам. Должник в данном случае не распоряжается своим имуществом. Для того чтобы вред кредиторам был причинен, необходимо, чтобы должник уменьшил свое имущество, а то, что он отказывается брать не свое, никоим образом не уменьшает его estate .

В большинстве штатов исходят из той простой теории, что наследство является даром, а принудить к получению дара нельзя.

Передача собственности по завещанию требует не только позитивного действия завещателя, но также и согласия наследника, и если тот, кому завещано имущество, отказывается принять его, нет законченного дарения, но есть только попытка. Хотя принятие наследства может презюмироваться при отсутствии выраженного намерения противоположного, у лица, которому завещано имущество, нет обязанности принять подарок и титул не может перейти к нему без его воли (Tompkins State Bank v. Niles)» (Изосимов С.В. Указ. соч.).

Второй подход говорит, что раз уж должнику такое «счастье» выпало, но он все-таки должник, ему придется принять наследство и раздать его кредиторам. Таким образом, «везение» перемещается из сферы контроля должника в сферу контроля его кредиторов. Фактически это наследство открывается уже как бы для них, а не для него.

При помощи юридических аргументов можно обосновать как первый, так и второй подход. Подход, отрицающий возможность оспаривания отказа от наследства, основан на том, что текущая конкурсная масса должника не уменьшается и под конкурсной массой понимаются именно актуальные активы должника. Преобразовательное право на принятие наследства не рассматривается как самостоятельная ценность, которая может быть запущена в оборот, и т.п. Акцент делается не на самом праве, а на активах, которые это право может в будущем добавить в конкурсную массу должника , если оно будет реализовано. И эти активы, взятые в конкретный момент времени, не входят в сферу досягаемости для кредиторов должника.

Второй подход обосновывает имущественную ценность указанного преобразовательного права, т.е., по сути, гласит, что это право имеет такую же ценность, как и те активы, которые могут поступить в конкурсную массу впоследствии (мы рассматриваем сейчас простейшую ситуацию, когда в наследственную массу входят только активы, долги не включаются, чтобы не заниматься дополнительными вопросами, усложняющими и без того непростое положение).

По-видимому, логически развивая второй подход, кредиторы могут также оспаривать и неакцепт должника на оферту третьего лица по заключению договора дарения в пользу должника, поскольку в этой ситуации у должника образуется такое же преобразовательное право (право на акцепт), как и право на принятие наследства. Однако заходят ли итальянские, испанские и французские авторы так далеко, автору настоящей статьи неизвестно. Но в блогах такие параллели между правомочием на акцепт и правомочием на принятие наследства устанавливаются (см. позицию С. Изосимова и комментарии Р. Репина в указанном блоге С. Изосимова).

Возьмем дополнительно лишь один пример. Допустим, наследство откроется через месяц после того, как завершены расчеты с кредиторами, и должник освобожден от долгов. Можно ли переходить к распределению имущества должника, если наследство откроется через месяц после завершения процедур банкротства и списания долгов наследника перед его личными кредиторами? Надо полагать, что на этот вопрос отрицательно ответят даже апологеты оспаривания отказов от наследства, поскольку этот «счастливый случай» точно должен достаться именно должнику. И это будет подчеркивать случайность соответствующего блага для кредиторов, о котором пишет в блоге С.В. Изосимов.

А как должны решаться пограничные примеры? Допустим, наследодатель умер, не оставив завещания; пока в отношении должника идет дело о банкротстве, должник не является наследником первой очереди, но спустя некоторое время в его пользу из чувства сострадания к его тяжелому положению отказывается от наследства наследник предшествующей очереди.

Надо полагать, апологеты оспаривания отказов от наследства решат этот казус следующим образом: если должника призвали к наследованию в то время, как идет производство по его делу о банкротстве, то наследство «выпало» его кредиторам, а если после, то наследство достается только ему. Но тогда основной наследник постарается растянуть время на принятие наследства, пока не будет завершено дело о банкротстве должника. А кредиторы должника, наоборот, будут тянуть с завершением процедур, надеясь на такой отказ. Стоит ли устраивать такое соревнование между ними? И не показывает ли сама возможность такого соревнования, что не все гладко в постулируемой модели оспаривания отказов от наследства?

Некоторые специалисты рассуждают в таком ключе. Они считают недобросовестными действия должника, когда он отказывается от принятия дара или наследства: «А в обычной ситуации, если бы у него долгов не было, отказался бы он от дара? А иное лицо, некий обезличенный добросовестный участник правоотношений отказался бы от дара?»

Эта логика представляется ошибочной. Правопорядок может отрицать значение воли должника только в том случае, если он может обязать должника что-то делать. Но есть ли такая обязанность у должника? Есть ли у должника обязанность предпринимать все усилия для увеличения конкурсной массы, например переходить на более высокооплачиваемую работу, трудиться в две смены, устраиваться на подработку и т.п.?

Видим мы такие обязанности в Федеральном законе от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – закон о банкротстве)? Автор этих строк их там не обнаруживает и поэтому не считает допустимой подмену воли должника ссылкой на абстрактную добросовестность. Обида кредитора на то, что должник  не постарался заработать дополнительные средства, в данном случае не должна иметь большее значение, чем воля должника.

Напротив, правы те, кто пишет, что у должника отсутствует установленная законом обязанность совершать действия, направленные на увеличение объема своего имущества и, как следствие, конкурсной массы. Должник не обязан денно и нощно думать о том, что бы такое предпринять (или принять), чтобы кредиторы стали богаче. Добросовестность должника должна проявляться в первую очередь в том, чтобы не уменьшать того, чем он уже обладает.

Любое посмертное распределение имущества по завещанию или по закону является дарственной передачей. Право никого не принуждает принимать дар. Принятие иного подхода может расстроить планы наследодателя, который имел намерение облагодетельствовать наследника, но никак не частных или публичных кредиторов.

Далее перейдем к анализу действующего российского права.

Очевидно, что единственным подходящим основанием для конкурсного оспаривания отказа от принятия наследства является п. 2 ст. 61.2 закона о банкротстве (умышленное причинение вреда кредиторам). Согласно данной норме,«сделка, совершенная должником в целях причинения вреда имущественным правам кредиторов, может быть признана арбитражным судом недействительной, если такая сделка была совершена в течение трех лет до принятия заявления о признании должника банкротом или после принятия указанного заявления и в результате ее совершения был причинен вред имущественным правам кредиторов и если другая сторона сделки знала об указанной цели должника к моменту совершения сделки (подозрительная сделка). Предполагается, что другая сторона знала об этом, если она признана заинтересованным лицом либо если она знала или должна была знать об ущемлении интересов кредиторов должника либо о признаках неплатежеспособности или недостаточности имущества должника. Цель причинения вреда имущественным правам кредиторов предполагается, если на момент совершения сделки должник отвечал или в результате совершения сделки стал отвечать признаку неплатежеспособности или недостаточности имущества и сделка была совершена безвозмездно или в отношении заинтересованного лица…»

С умыслом на причинение вреда кредиторам действует тот, кто понимает, что кредиторы не получат полного удовлетворения за счет его активов. Таким образом, в момент отказа от принятия наследства лицо должно быть уверено в том, что не сможет расплатиться по своим долгам в обозримом будущем (прямой умысел), или допускать такую возможность с высокой степенью вероятности, но относиться к ней терпимо (косвенный умысел).

В России не распространены сделки продажи права на принятие наследства (Соловьёва (Поветкина) Е. К вопросу о направленном отказе от наследства: компаративный анализ // Цивилистика. 2022. № 1), отказ от принятия наследства некоторыми авторами рассматривается как односторонняя сделка. Это означает, что он всегда и по определению является безвозмездным. Это создает презумпцию наличия цели причинить вред кредиторам, если должник-наследник отказывается от наследства, находясь в состоянии неплатежеспособности или грозящей неплатежеспособности (и при этом мы считаем, что право на принятие наследства имеет самостоятельную имущественную ценность, которая пропадает в момент отказа от данного права).

 Эта презумпция становится очень жесткой применительно к наследникам. По-видимому, это имеет в виду Д. Борейшо, когда пишет, что презумпция безвозмездности не должна применяться, если речь не идет о направленном отказе. В этом с ним можно согласиться, хотя вероятность того, что судебная практика сама настроит разные подходы к направленному и ненаправленному отказам от наследства, можно оценивать как крайне низкую. И потому лучше принимать решение, что отказ от принятия наследства в российском праве может оспариваться не на уровне судебной практики, а на уровне закона, как и поступают романские правопорядки.

Таким образом, на стороне должника мы не сталкиваемся с особыми проблемами при проверке фактического состава конкурсного оспаривания фраудаторной сделки, за исключением ключевого вопроса о том, причиняет ли такая сделка вред конкурсной массе. Но по данному вопросу уже было сказано достаточно, и поэтому   мы останемся в рабочей гипотезе, свойственной романским правопорядкам, о том, что такой вред причиняется. В противном случае все остальное изложение просто потеряло бы смысл.

А вот с другими элементами состава оспаривания фраудаторной сделки все обстоит гораздо сложнее.

Важной предпосылкой оспаривания по закону является недобросовестность другой стороны сделки. Кто является другой стороной, о которой говорится в данной норме? Можно, конечно, сказать, что, использовав термин «другая сторона», законодатель сузил состав фраудаторной сделки, ограничив его только двусторонними сделками. Однако такой буквальный вывод был бы поспешным ввиду его полного противоречия цели соответствующего регулирования. Очевидно, что односторонние сделки должника могут оспариваться (заявление о зачете, отказ от договора и проч.). Поэтому мы должны осуществить поиск того, кого можно признать другой стороной для целей п. 2 ст. 61.2 закона о банкротстве.

Как правило, для иных односторонних сделок в качестве другой стороны выступает бенефициар по данной сделке, лицо, которому выгодно совершение такой сделки. Например, это другая сторона договора при одностороннем отказе должника или бенефициар по независимой гарантии, выданной должником в преддверии банкротства, и т.п.

Самый простой пример другой стороны мы обнаруживаем при направленном отказе от наследства (Соловьёва (Поветкина) Е. Указ. соч.), т.е. когда в самом волеизъявлении об отказе от наследства должник называет то лицо, которому он как бы передает право на принятие наследства.

Но и в том случае, когда отказ от принятия наследства не является «направленным», на роль другой стороны никого, кроме как того иного наследника, который фактически вступил в наследство вместо должника, мы найти не можем. Поэтому должна устанавливаться именно его недобросовестность.

Необходимо подчеркнуть, что речь в норме идет не о простой субъективной недобросовестности иного лица (выгодоприобретателя), а о ее квалифицированной разновидности: проверяется именно позитивное знание; обязанности знания или вмененного знания (незнания по грубой небрежности) недостаточно.

 Таким образом, очень маловероятно, что истцу удастся доказать понимание со стороны иного наследника цели должника причинить вред его кредиторам, когда отказ от наследства происходит до попадания должника в процедуру банкротства и особенно, когда в составе наследства есть не только активы, но и долги, ввиду чего создается видимость логики в поведении должника, не пожелавшего принимать наследство.

Настоящей палочкой-выручалочкой для истца в таком случае является перераспределение бремени доказывания отсутствия его недобросовестности на ответчика, когда ответчик является заинтересованным лицом по отношению к должнику.

  Таким образом, отказ от принятия наследства, если наследство «подхвачено» сыном, внуком, сестрой, племянником должника и т.п., будет презюмировать знание другой стороны о намерении должника причинить вред своим кредиторам.

А если речь пойдет о каком-то совершенно постороннем лице (новом наследнике), можно будет доказать, что оно знает о неплатежеспособности должника. В этом случае вступит в силу другая презумпция недобросовестности данного лица (нового наследника). К знанию о самой неплатежеспособности приравнивается знание об обстоятельствах, с необходимостью свидетельствующих о неплатежеспособности.

Д. Борейшо в упоминаемой публикации стремится уйти от проверки недобросовестности иного лица, принявшего наследство, и подталкивает к автоматическому оспариванию безвозмездных предоставлений. Однако такая модель в настоящее время  в российском праве не представлена (возможно, зря).

Очень показателен и еще один момент в работе Д. Борейшо. Он пишет, что современная испанская доктрина (и, судя по всему, практика) отходит от понимания ст. 1001 ГК Испании как проявления Паулианова иска. Автор ссылается на работу испанского ученого, который указывает, что норма ст. 1001 ГК Испании не предоставляет кредиторам наследника права стать правопреемниками наследодателя, но в то же время не требует и мошеннического умысла со стороны должника, что отличает его и от Паулианова оспаривания. В его работе подчеркивается, что норма ст. 1001 ГК Испании является институтом sui generis, которая не похожа ни на суброгацию, ни на кредиторское оспаривание.

Что это означает? То, что в Испании принято совсем иное регулирование. Оно специальное и не производно от Паулианова иска (оспаривания умышленных действий в ущерб кредиторам). Таким образом, российская судебная практика, выводя подобное основание для оспаривания из п. 2 ст. 61.2 закона о банкротстве, не может опереться ни на какой зарубежный опыт!

Те страны, которые решили отойти от римской модели ограничения конкурсного оспаривания только наличным имуществом должника, избрали дополнительное регулирование, отступающее от модели конкурсного оспаривания и дополняющее ее специальным институтом sui generis.

Напротив, в России сохраняется классическая модель конкурсного оспаривания, и, значит, она ближе в данном вопросе к практике Германии и США, чем к романским правопорядкам.

Затруднения и дополнительные вопросы при оспаривании

Итак, если предположить, что кредиторы наследника должны иметь право на оспаривание его волеизъявления на отказ от наследства или бездействие по непринятию наследства, с чем автор настоящей работы не согласен по догматическим соображениям, восходящим как к германскому, так и к американскому праву, то неизбежно потребуется решать ряд практических вопросов, которые будут рассмотрены ниже.

Она становится актуальной в том случае, если наследник вправе претендовать на имущество, которого заведомо больше, чем не хватает для расчетов с его личными кредиторами.

В этом случае романские правопорядки предлагают кредиторам частичное принятие наследства:

«Если наследник отказывается от наследства в ущерб своим кредиторам, то последние могут попросить судью разрешить им принять наследство от имени наследника. При этом кредиторы могут обратить взыскание только на ту часть наследства, которая достаточна для покрытия их требований. Превышающая (объем требова- ний. – Д.Б.) часть наследства не будет считаться принадлежащей отказавшемуся наследнику, а перейдет лицам, имеющим право на него (иным управомоченным лицам. – Д.Б.)» (ст. 1001 ГК Испании) (перевод Д. Борейшо см.: Борейшо Д. Оспаривание кредиторами отказа от наследства в современном российском праве // Цивилистика. 2022. № 1).

В целом похожие нормы содержатся и в ФГК (ст. 779), и в ГК Италии (ст. 524).

Задумаемся, какие проблемы повлечет за собой такое решение в российском наследственном праве, если его попытается рецепировать отечественный законодатель (или – хуже того – российская судебная практика).

Во-первых, в России нет общей модели принятия наследства в части. Наследство может быть принято либо целиком, либо не принято вовсе (п. 1 ст. 1110 ГК) (Наследственное право: постатейный комментарий к статьям 1110–1185, 1224 Гражданского кодекса Российской Федерации. М., 2018. С. 45 (автор комментария к ст. 1100 ГК – Е.Ю. Петров)). Поэтому совершенно непонятно, как это частичное принятие будет происходить фактически. Например, у наследника есть личные долги на 10 млн рублей, и ему достается три объекта (квартиры) предположительной стоимостью 6, 7 и 11 млн рублей. Как будет работать принятие наследства «в части»?

 Допустим, наследник прямо заявит об отказе. Что будет означать «частичное» оспаривание? Кредиторы (и финансовый управляющий) смогут принять как собственность должника первые две квартиры или третью (по их выбору). Если будут приняты две квартиры, которые будут проданы за 13 млн рублей, то куда поступят 3 млн рублей остатка? В собственность должника? То есть он приобретает бонус, который он никак не планировал получить? Или он обязан отдать эти деньги тому, кто стал наследником после него (на третью квартиру, например)?

На чем будет основана такая обязанность?

В основе этого вывода будет лежать обязательственная модель конкурсного оспаривания, против которой так последовательно выступает тот же О. Р. Зайцев? Но тогда это верх непоследовательности и полная путаница. Более того, при обязательственном оспаривании кредиторы не могут опровергнуть собственность иных наследников на объекты (квартиры в рассматриваемом примере), кредиторы могут лишь потребовать от наследников уплаты в свою пользу 10 млн рублей.

Приходилось слышать и такой вариант – недействительность отказа от наследства в части 10 млн рублей. Но тут одна беда: принятие наследства не имеет никаких частей по определению. Те, кто отстаивает в данном случае применение ст. 180 ГК, к сожалению, забывают основы теории частичного оспаривания сделки, например о том, что оспорена может быть только сделка, которую допустимо разложить на части. Однако рассматриваемая сделка имеет единый предмет – наследство в целом. В этой сделке нет стольких предметов, сколько объектов права собственности входит в состав наследства. Принятие наследства не рассматривается в наследственном праве как составная сделка. Таким образом, сделка принятия наследства не может быть разложена даже на три части, по каждой из квартир. И тем более недопустимо рассматривать в качестве части сделки какой-то денежный эквивалент или его часть.

Еще один гипотетический казус. Предположим, кредиторы выберут оспаривание отказа от принятия наследства «в части» третьей квартиры (гипотетической стоимостью 11 млн рублей), но в дальнейшем на торгах эта квартира будет продана только за 7 млн рублей (или вообще окажется, что она принадлежит другому лицу и будет истребована им). Смогут ли кредиторы продолжить оспаривание «в части» иных квартир (если им позволит срок исковой давности)? Или оспаривание отказа должно быть однократным?

Если остановиться на варианте с однократным отказом, то думается, что кредиторы во всех случаях будут стремиться к тому, чтобы не оспаривать отказ от принятия наследства в части, поскольку это будет крайне неудобно для них. Они будут пытаться оспорить такой отказ в целом.

 Напротив, должник и иные наследники (подлинные заинтересованные лица) будут настаивать на частичном оспаривании отказа. Как суд должен решить этот вопрос? Оспорить отказ в целом или все-таки применить ту норму, которая имеется в отмеченных правопорядках романской правовой семьи, как будто она есть в российском праве?

Мы видим эти вопросы, но не видим российских публикаций, которые давали бы вразумительные ответы на них или хотя бы воспроизводили ответы из французского, итальянского или испанского правопорядков. Не происходит ли так, что германский и американский правопорядки стремятся избежать, кроме прочего, и таких неудобных вопросов и в этом подлинная причина их отказа от оспаривания непринятия наследства?

 Выше рассмотрен пример, когда наследство открылось в ходе процедуры банкротства должника. Но давайте тот же пример попробуем рассмотреть в ситуации, когда наследство открылось ранее и было принято иными наследниками, т.к. будущий банкрот от принятия наследства отказался. В наиболее сложном варианте каждая из трех квартир досталась разным наследникам. Предлагается для разбора именно этот вариант. Что в этом случае вправе сделать кредиторы? В данном случае мы жестко связаны моделью оспаривания сделок при банкротстве. Рассмотрим обе из них – и относительную, и абсолютную.

 При относительном оспаривании, которое представляется единственно верным, у кредиторов появляется право требования передачи им денежного удовлетворения от тех лиц, которые получили имущество должника в ущерб интересам кредиторов. Получается, кредиторы смогут потребовать выплаты им 10 млн рублей, например, от наследника третьей квартиры, создав очевидное неравенство между ним и наследниками – получателями первой и второй квартир. Должно ли в дальнейшем состояться обязательственное уравнивание между всеми наследниками (т.е. раскладка выплаченных 10 млн рублей на всех), решительно непонятно.

При абсолютном оспаривании дело обстоит еще радикальнее. Раз мы считаем, что  ни у одного из наследников не возникло право на наследство, то все три полученные ими квартиры не являются их собственностью. Поскольку при оспаривании отказа от наследства считается, что как будто именно должник принял наследство, то имущество, полученное иными наследниками (они становятся псевдонаследниками), должно быть передано ими в конкурсную массу.

Опять же потребуется прибегнуть к какому-то неписаному правилу об оспаривании непринятия наследства «в части», чтобы избежать возврата в конкурсную массу всех трех квартир (6, 7, 11 млн рублей), чтобы избежать несправедливого обогащения должника.

Непринятие наследства возможно в двух формах – активное действие (волеизъявление об отказе) и пассивное бездействие (несовершение действий, которые могли быть расценены как конклюдентное принятие наследства). Логично, что оспариваться должны обе указанные формы. В этом можно поддержать Д. Борейшо.

Однако пока примеры оспаривания бездействия по банкротным основаниям в российском праве не встречаются. Виной тому текст закона о банкротстве, где используется термин «сделка», и подход Высшего арбитражного суда (ВАС) РФ, который в постановлении Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)”» установил однозначную корреляцию между сделками по смыслу ГК и сделками по смыслу закона о банкротстве. Это привело, в частности, к ошибочному распространению годичного срока исковой давности, присущего оспоримым сделкам по ГК, на конкурсное оспаривание и на многие другие неточные решения.

Это проявляется, в частности, в вопросах оспаривания бездействия. Бездействие не является сделкой по смыслу ГК. Лишь в очень редких случаях, когда в силу закона или соглашения сторон с бездействием связана фикция волеизъявления (например, акцепт посредством молчания, невозражение против оферты), волевое бездействие может рассматриваться как сделка и даже оспариваться по признаку порока воли. Однако реальных примеров такого оспаривания в российской практике пока не встречалось.

 По этой причине сегодня бездействие не оспаривается по конкурсным основаниям и не рассматривается как сделка для целей закона о банкротстве. Можно сколько угодно говорить о том, что это плохо и неправильно, но это факт. И этот факт создает неравенство между двумя формами непринятия наследства – отказом и невступлением в него. По этой причине, видимо, вводится допустимость отказа от наследства; если бы российский законодатель решился на это по примеру романских правопорядков, ему следовало бы прямо урегулировать и возможность оспаривания бездействия (непринятия наследства).

 В этом плане в России гораздо более сложное положение, чем, например, в Германии, поскольку там наследство считается перешедшим к наследнику независимо от его волеизъявления или конклюдентных действий по принятию, но наследник может заявить отказ от наследства. Таким образом, всегда есть пример полноценной сделки, и не приходится ломать голову над тем, каким образом оспаривать бездействие в виде непринятия наследства.

Кстати, относительно ссылок на работу А.Х. Гольмстена, которые приводятся в вышеуказанной статье Д. Борейшо, можно отметить, что А.Х. Гольмстен исходит из германской системы: в пользу лица открылось наследство, и возникло предполагаемое право. Никакого дополнительного акта вступления в наследство в Германии (и по А.Х. Гольмстену) не требуется. Поэтому А.Х. Гольмстену оказалось проще доказывать, что отречение от наследства причиняет вред наличному имуществу должника.

 Но удивительно, что германских юристов (равно как и американских) даже такое положение с автоматическим поступлением наследственного имущества в актив наследника не наводит на мысль о необходимости оспаривания сделки отречения от наследства. Причина в том, что отказ от принятия наследства имеет ретроспективное действие: если он сделан в разумный срок (в США – в пределах 180 дней), то он считается произошедшим с момента смерти.

Возвращаясь к предыдущей мысли об оспаривании бездействия (непринятия наследства), следует подчеркнуть, что если оставить все как есть (не регулировать оспаривание бездействия), то большинство людей, желающих юридически действительным образом отказаться от наследства, освоят нехитрый прием: они не будут делать заявление об отказе от принятия наследства (во избежание его возможного оспаривания), они просто не будут принимать наследство конклюдентными действиями.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что Верховный Суд (ВС) РФ сделал первый важный шаг в направлении оспаривания по банкротным основаниям не только сделок по смыслу ГК, но и иных юридических действий.

В определении Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 24.06.2021 № 305-ЭС21-1766(1,2) указано: «По смыслу статьи 61.1 закона о банкротстве перечень юридических действий, которые могут быть оспорены в рамках дела о банкротстве, не ограничен исключительно понятием “сделки”, предусмотренным статьей 153 Гражданского кодекса Российской Федерации. В целях защиты кредиторов от недобросовестного поведения должника и части его контрагентов, а также в целях соблюдения принципов очередности и пропорциональности удовлетворения требований всех кредиторов потенциально могут оспариваться любые юридические факты, которые негативно влияют на имущественную массу должника (определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации от 18.12.2017 № 305-ЭС17-12763(1,2)). К числу подобных фактов могут быть отнесены действия, направленные на исполнение любых обязательств должника; совершенные третьими лицами сделки за счет должника (пункты 1 и 2 постановления № 63); ненормативные правовые акты, оформляющие сделки по отчуждению имущества или прекращению имущественных прав должника (постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 18.11.2008 № 10984/08) и проч. Разрешая вопрос о допустимости оспаривания кредитором отказа находящегося с ним в обязательственных отношениях несостоятельного лица от иска к контрагенту, необходимо определить, может ли такое действие негативно повлиять на конкурсную массу и, как следствие, на имущественные права кредиторов».

Однако даже в этом акте, являющемся во многом прорывным для вопросов конкурсного оспаривания, в числе примеров юридических действий, которые могут оспариваться, мы не находим бездействия. И поэтому вывод о том, что оспаривание отказа от принятия наследства должно вводиться не судебной практикой, а законом, чтобы получился должный баланс интересов наследников и кредиторов, а также были закрыты все элементарные способы обхода этих правил (в т.ч. в виде оспаривания бездействия), как говорится, лежит на поверхности.

  Допустим, что оспаривание отказа от наследства произойдет спустя значительное время после того, как он состоялся (например, спустя два года после того, как отказ был сделан). Строго говоря, этот срок может составлять даже пять лет: три года – период подозрительности до возбуждения дела о банкротстве плюс несколько месяцев на назначение финансового управляющего; несколько месяцев на то, чтобы он установил основания для оспаривания отказа; год исковой давности и, например, год на рассмотрение дела в суде. Иными словами, решение суда о признании недействительным отказа от принятия наследства может вступить в силу через пять лет после такого отказа. Но наследство уже пять лет как было принято другими наследниками, часть из наследуемого имущества могла быть отчуждена третьим лицам.

Д. Борейшо считает неприемлемой концепцию, в соответствии с которой оспаривание отказа от наследства означало бы, что должник как будто бы все-таки принял наследство (например, пять лет назад). По его мнению, надо считать, что принятие наследства происходит одновременно с оспариванием отказа от наследства.

Тут, конечно, возникает вопрос: что именно может принять конкурсная масса (как наследник) сегодня? Например, в наследственную массу входил дом, который за прошедшие пять лет разрушился, или деньги, и они пропали при банкротстве какого-то банка. Наконец, предметы могли быть существенно переоборудованы, автомобиль продан, и куплен новый взамен него и т.п. Поэтому ни тот (принятие наследства с обратной силой), ни другой (принятие наследства в момент оспаривания отказа) вариант не представляется удачным.

Конкурсное оспаривание должно устанавливать обязательственное требование конкурсной массы к тем, кто получил необоснованное преимущество (или соучаствовал в выводе активов в ущерб кредиторам), в зависимости от избранной нами теории конкурсного оспаривания. Таким образом, в результате оспаривания отказа от принятия наследства может существовать только обязательственное требование к наследникам, вступившим в наследство вместо должника, и только в тех пределах, в которых они реально обогатились в ущерб конкурсной массе.

Важное уточнение: обязательственное требование будет исчислено в деньгах, оно не адресуется к конкретным вещам (как полагает Д. Борейшо). Если наследнику досталась квартира стоимостью 7 млн рублей и долг по ипотеке в размере 3 млн рублей, который наследник погасил, то иск к нему будет всего на 4 млн рублей, даже если квартира впоследствии подорожает и будет стоить уже 14 млн рублей.

 Российское наследственное право базируется на идее ответственности в пределах стоимости наследства (pro viribus hereditatis), а не на системе ответственности в пределах наследственного имущества (cum viribus hereditatis) (Наследственное право: постатейный комментарий к статьям 1110–1185, 1224 Гражданского кодекса Российской Федерации. М., 2018. С. 498 (автор комментария к ст. 1175 ГК – Е.Ю. Петров)).

Это правило работает против наследника, когда стоимость наследственного имущества может снизиться по сравнению с тем, какой она была при вступлении в наследство. Следовательно, наследнику должен доставаться и прирост данного имущества в случае, описанном выше. И основа этого вывода состоит в том, что именно фактически принявший наследство субъект и является наследником, а должник, который не принял наследство, имеет лишь обязательственное право требования в интересах его кредиторов (конкурсной массы) по отношению к наследнику.

Но главное в любом случае то, что долги наследодателя, которые были погашены наследниками после вступления в наследство, должны обязательно учитываться. В рамках обязательственного оспаривания можно как-то учесть «частичное» оспаривание, о котором шла речь выше (т.е. взыскивать с наследника в конкурсную массу не больше того, сколько не хватает для расчетов со всеми кредиторами).

Иными словами, требуется перенастройка последствий оспаривания юридических действий при банкротстве. Никакие правила о реституции (классические правила ГК) и отсылающие к ним п. 2 и 3 ст. 61.6 закона о банкротстве не могут эффективно применяться в таком случае. Следовательно, для того чтобы обсуждать вопрос о переходе на романскую систему, в соответствии с которой можно оспаривать отказ от принятия наследства, надо сначала выстроить нормальную систему последствий конкурсного оспаривания.

А она сейчас в России совсем ненормальная, о чем свидетельствует, в частности, постановление Конституционного суда РФ от 03.02.2022 № 5-П «По делу о проверке конституционности положений пункта 1 статьи 61.2 и пункта 11 статьи 189.40 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)” в связи с жалобой гражданина С.В. Кузьмина»: «Сказанное свидетельствует о нарушении баланса интересов лиц, участвующих в деле о банкротстве, в связи с тем, что оспариваемые положения – с учетом особенностей регулирования последствий признания по этому основанию сделки недействительной (пункт 3 статьи 61.6 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)”) и отношений, складывающихся при банкротстве, – не гарантируют реального возвращения уплаченных по недействительной сделке денежных средств гражданину, для которого соответствующее жилое помещение было единственным пригодным для проживания, при том что этого жилого помещения он лишается».

Собственно, ненормальность ситуации подтверждает и Д. Борейшо, по мнению которого, возврат имущества от других наследников осуществляется посредством требования о неосновательном обогащении на основании п. 3 ст. 1155 ГК. При этом он характеризует данное регулирование как спорное для целей признания недействительным отказа от наследства и сожалеет о том, что «российский правопорядок не предлагает нюансированного подхода для способа истребования имущества у других наследников в зависимости от основания такого требования».

Таким образом, введение на уровне судебной практики оспаривания отказа от наследства влечет за собой довольно безответственную адресацию участников оборота к отсутствующему или непродуманному регулированию. По-видимому, это не тот случай, когда именно судебная практика должна вводить подобного рода институт, тем более что есть значимые правопорядки (германский и американский), которые не считают необходимым его введение.

Исходя из этого нельзя утверждать, что оспаривание отказа от наследства «нельзя не вводить», т.е. судебная практика не может ждать, пока по данному вопросу определится законодатель. На самом деле все происходит в точности до наоборот, и можно считать очевидным, что законодатель не продумал ничего из того, что следовало бы продумать при введении модели конкурсного оспаривания отказа от наследства.

 Таким образом, нельзя согласиться с Д. Борейшо в том, что «ограничение пределов оспаривания остается единственной проблемой, решения которой не хватает для установления баланса между интересами кредиторов, должника и других наследников. Решив этот вопрос, можно прийти к справедливому регулированию».

На наш взгляд, ничего подобного! Отсутствие в российском праве модели частичного оспаривания отказа от наследства лишь вершина айсберга. В подводной своей части этот айсберг скрывает ошибочный подход к оспариванию юридических действий при банкротстве с абсолютным эффектом (ретроспективно, как будто таких действий никогда не происходило). Переход на обязательственный эффект конкурсного оспаривания – вот обязательная предпосылка для обсуждения вопросов допустимости оспаривания отказа от принятия наследства. Без нее ни о каком справедливом балансе интересов кредиторов и наследников говорить не придется, и свидетелями этому мы станем в скором будущем, если набирающая обороты практика оспаривания отказов от принятия наследства не будет остановлена ВС РФ.

Как установил Д. Борейшо, романские правопорядки решают проблему при помощи явного предоставления кредиторам наследника права принять наследство за него. Например, в ст. 779 ФГК указывается: «Кредиторы лица, воздерживающегося от принятия наследства или отказывающегося от наследства в ущерб своим правам, могут быть уполномочены судом принять наследство от этого лица. Принятие наследства происходит только в пользу этих кредиторов и в пределах суммы их требований».

  Аналогичная норма содержится и в ст. 1001 ГК Испании (была процитирована выше). В ст. 524 ГК Италии говорится: «Если кто-либо отказывается, хотя и без обмана, от наследства в ущерб своим кредиторам, то они могут быть уполномочены принять наследство от имени отрекшегося с целью довольствоваться унаследованным имуществом в пределах суммы их требований. Право кредиторов прекращается через пять лет после отказа».

Д. Борейшо оставляет без внимания вопрос о праве кредиторов принять наследство от имени должника, сосредоточившись на доказывании таких полномочий в лице финансового управляющего. Однако его аргументы, отсылающие к компетенции финансового управляющего, не могут быть признаны убедительными. Согласно п. 1 ст. 213.25 закона о банкротстве, все имущество гражданина, имеющееся на дату принятия решения арбитражного суда о признании гражданина банкротом и введения реализации имущества гражданина и выявленное или приобретенное после даты принятия указанного решения, составляет конкурсную массу, за исключением имущества, определенного п. 3 данной статьи.

Что понимается под имуществом, которым вправе распоряжаться финансовый управляющий, в данном случае? Д. Борейшо спокойно включает в состав имущества и все преобразовательные права должника, однако данное решение видится далеко не столь однозначным. Очевидно, что в данной норме законодатель имеет в виду прежде всего классические активы должника: вещи, имущественные права. Например, это следует из указания на стоимость имущества в п. 2 ст. 213.25 закона о банкротстве (а преобразовательные права не имеют стоимости, поскольку не служат предметом меновых сделок) или из рассмотрения вариантов исключения имущества из конкурсной массы через отсылку к имуществу, на которое не может быть обращено взыскание по исполнительным документам (понятно, что преобразовательные права таковыми не являются).

 Конечно, трудно спорить с тем, что некоторые преобразовательные права должны включаться в конкурсную массу, например право на отказ от договора, право выбора в альтернативном обязательстве, право оспаривания сделки должника (по общегражданским основаниям) и некоторые другие.

 Но некоторые преобразовательные права, очевидно, сюда не попадают, например право на принятие дара или на акцепт какой-либо оферты. Допустим, третье лицо выставит какую-то оферту должнику на выполнение последним какой-либо работы. У должника появится право акцепта данной оферты (преобразовательное право). Может ли финансовый управляющий акцептовать данную оферту и установить обязанность должника выполнять данную работу? Представляется однозначным отрицательный ответ на данный вопрос. Поэтому вопрос с преобразовательными правами следует считать подвешенным, а не решенным в ст. 213.25 закона о банкротстве, и норма абз. 2 п. 5 данной статьи не может использоваться в качестве обоснования права финансового управляющего на принятие наследства в интересах и от имени должника.

 Таким образом, если должник находится в банкротстве и для него открывается наследство, финансовый управляющий не компетентен принять это наследство вместо должника, равно как он не компетентен вместо должника принять какой-либо дар в его пользу. Далее необходимо признать, что в волеизъявлении об оспаривании отказа от наследства содержится и позитивное волеизъявление прямо противоположной направленности. То есть, признавая отказ недействительным, суд не создает вакуум, а фактически признает наследство принятым по требованию истца.

И тогда возникает следующий вопрос: когда же наследство считается принятым?

Общее правило абсолютного оспаривания сделок гласит, что оспоримая сделка считается недействительной с момента ее совершения (п. 1 ст. 167 ГК). Таким образом, фингированное принятие наследства провозглашается судом одновременно с оспариванием отказа от принятия наследства и вступает в силу тогда же. Все неблагоприятные последствия такого решения были изложены нами выше и не нуждаются в повторении.

Является ли российская модель оспаривания отказа от принятия наследства работоспособной?

С догматической точки зрения оспаривание отказа от принятия наследства является крайне неочевидным. Римская традиция, которой придерживаются в Германии и США, не допускает подобного оспаривания, ввиду того что непринятие наследства не ухудшает имущественное положение кредиторов. В этом аспекте непринятие наследства должно рассматриваться вместе с отказом от принятия дара, который также не может оспариваться по банкротным основаниям, поскольку у должника нет обязанности предпринимать действия по получению дополнительных активов в интересах его кредиторов.

В тех странах с романской системой права, где допускается оспаривание отказа от наследства (Испания, Италия, Франция), по мнению ученых, такое оспаривание не восходит к Паулианову иску, а является самостоятельным институтом, закрепленным в законе. Это означает, что в отсутствие такого института в отечественном законодательстве оспаривание отказов в принятии наследства не может базироваться на п. 2 ст. 61.2 закона о банкротстве. В противном случае максимально широкие презумпции, расставленные в данной норме, способны сделать оспаривание практически любого отказа от принятия наследства де-факто автоматическим.

Однако наибольшее число возражений против утверждения о возможности оспаривания отказа от принятия наследства по действующему российскому праву восходит даже не к догматическим, а к прагматическим соображениям.

Во-первых, обязательной предпосылкой подобного оспаривания является избрание модели обязательственного (относительного) оспаривания в противовес абсолютному оспариванию, за которое высказываются многие ученые. В модели абсолютного оспаривания, от которой следует отказываться чем скорее, тем лучше, рождается большое количество трудноразрешимых вопросов.

 Признание принадлежности наследственной массы должнику с ретроспективным эффектом, которое имеет место в результате оспаривания отказа от наследства, повлечет за собой дестабилизацию гражданского оборота. Перспективный эффект оспаривания (с даты оспаривания на будущее) также не помогает, поскольку состав наследственной массы может существенно измениться и решения относительно того, что делать в таком случае, не имеется. Нельзя забывать о том, что с момента отказа до его оспаривания в деле о банкротстве наследника может пройти более пяти лет.

Таким образом, в российском праве нет понимания того, как применять последствия недействительности отказа в таком случае. Суды будут вынуждены искать эти последствия, блуждая в потемках, без каких-либо доктринальных критериев. Это существенный политико-правовой довод против введения института оспаривания отказа от наследства на уровне судебной практики, а не закона.

  Во-вторых, проявлением первой проблемы оказывается потребность признания отказа от наследства недействительным в части, если у лица долгов меньше, чем стоимость наследственного имущества, от которого оно отказалось. Этот вопрос регулируется во всех романских правопорядках и пропущен в отечественном праве.

  Более того, даже сама по себе возможность оспаривания отказа от наследства в части императивно предполагает переход на обязательственное (относительное) конкурсное оспаривание; при абсолютном оспаривании частичное оспаривание не может работать уже по той причине, что волеизъявление об отказе от наследства само по себе не может быть разделено на части. Это признают и сторонники оспаривания отказа от наследства по российскому праву. Д. Борейшо пишет, что «de lege lata, российское право вряд ли позволит оспорить отказ от наследства лишь в части, необходимой для удовлетворения кредиторов должника. Такое положение дел представляется крайне неудачным, но решение этой проблемы невозможно без вмешательства законодателя или ВС РФ».

         В-третьих, сегодня бездействие не рассматривается в российской правоприменительной практике как сделка для целей закона о банкротстве. Однако в этом случае рождается элементарный способ обхода правил о конкурсном оспаривании отказа      от принятия наследства, поскольку, в отличие от многих иностранных государств, в России от наследника требуется волеизъявление на принятие наследства (в т.ч. конклюдентными действиями), т.е. по умолчанию наследство признается непринятым.

Таким образом, для запуска таких сложных конструкций, как оспаривание отказа от наследства, российскому правопорядку следует предварительно освоить такой базовый инструмент, как оспаривание бездействия должника в ущерб кредиторам (например, незаявление о пропуске срока исковой давности, о недостатках товара и т.п.).

 В-четвертых, при банкротстве финансовый управляющий может распоряжаться только наличным имуществом должника-гражданина. Вхождение преобразовательных прав в данное имущество является неочевидным. Могут быть названы как примеры, когда преобразовательные права должны включаться в имущество (право на отказ         от договора), так и противоположные примеры (право акцепта оферты, выставленной контрагентом относительно договора дарения). Поэтому данный вопрос не может быть признан удовлетворительно решенным, и, следовательно, финансовый управляющий не вправе принимать наследство вместо должника (хотя такие примеры имеют место на практике).

 На наш взгляд, наличие таких существенных пробелов в регулировании не дает возможности для принятия в России романской модели (Италия, Испания, Франция) оспаривания отказа от принятия наследства без изменения действующего законодательства. В России действует система оспаривания юридических актов при банкротстве, восходящая к римскому праву и принятая в Германии и США. В ней несовершение должником действий, которые могли бы увеличить конкурсную массу, не может быть оспорено. И отказ от наследства относится к числу таковых неоспариваемых юридических действий наряду с непринятием дара и иными подобными явлениями.

Статья опубликована в № 1 журнала Цивилистика за 2022 год.