Вадим Ихвишенко

Так, с одной стороны, такой подход вполне согласуется с ранее принятым высшей судебной инстанцией выводом о том, что положение участников строительства является равным независимо от того, в какой из реестров включены их требования, поскольку тем самым преследуется один и тот же материально-правовой интерес (см. определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 7 марта 2024 г. № 306-ЭС21-25335(2) по делу N А57-27952/2018). Исходя из данного тезиса, сумма возмещения, полученная гражданином от Фонда, не должна отличаться от суммы убытков, на которую был вправе рассчитывать участник долевого строительства при предъявлении денежного требования. Стоит сказать, что такой подход уже получил распространение и в судебной практике. Однако необходимо учитывать, что согласно Закону о банкротстве возмещение представляет собой встречное представление за передаваемое Фонду имущество застройщика, а сама такая передача рассматривается Конституционным Судом РФ как некая реабилитационная процедура.

Традиционно право пользования недрами рассматривается в отечественной доктрине и практике как публично-правовое дозволение, в то время как во многих зарубежных правопорядках оно относится к ограниченным вещным правам. В связи с этим комментируемое Определение Верховного Суда ставит вопрос о межотраслевых приоритетах, а именно о том, насколько публичное дозволение может вступать в противоречие с правомочиями частного собственника после прекращения обязательственной связи арендодателя и арендатора: с одной стороны, отсутствие прав на земельный участок может привести к фактической невозможности реализации права пользования недрами, несмотря на то что такое право, по сути, имеется по причине действующей лицензии, с другой – нарушение обязательств по внесению платы за пользование земельным участком серьезно подрывает принцип “Pacta sunt servanda".

Впервые такой подход был изложен в п.15 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума ВАС РФ от 8 октября 1998 № 13/14 "О практике применения положений Гражданского кодекса РФ о процентах за пользование чужими денежными средствами" и  в дальнейшем нашел активное применение у нижестоящих инстанций. Между тем в  редких случаях можно встретить и обратные выводы: так, в одном из дел ВС РФ поддержал выводы нижестоящих инстанций о том, что повышенные проценты  являются платой за кредит, а не мерой ответственности, а данное положение кредитного договора не может рассматриваться как нарушающее правила ГК РФ о договоре займа (Определение Верховного Суда РФ от 23.06.2020 № 305-ЭС20-8886 по делу № А40-112204/2019.

Однако окончательные выводы можно будет сделать лишь при повторном рассмотрении дела, поскольку суду первой инстанции еще только надлежит выяснить, был ли в действительности  причинен вред кредиторам, что является квалифицирующим признаком фраудаторных сделок, в том числе применительно к мировому соглашению (Определение ВС РФ  от 14.06.2023  по  делу № А56-3724/2020).

Представляется, что суд кассационной инстанции пришел к верному выводу относительно обоснованности  требования кредитора, поскольку ссылка  нижестоящих судов на "искусственное создание подконтрольной задолженности" не находит своего подтверждения в силу следующего: даже в том случае, если между аффилированными лицами и имело место быть перераспределение средств внутри единого бизнеса, это еще не свидетельствует о том, что оно было совершено  в целях создания фиктивной задолженности на случай банкротства. Следует не согласиться с выводами судов, сделанными в рамках обособленного спора о признании платежей недействительными, поскольку в данном случае отношения сторон можно квалифицировать как заемные, но не  как отношения из договора дарения, не предполагающие возмездность. При таком подходе встречное обязательство по возврату спорной денежной суммы было исполнено кредитором в полном объеме, в связи с чем последствия недействительности сделки не подлежали применению.

Такая позиция получила развитие в определении Верховного суда РФ от 05.12.2016 № 305-ЭС16-10852. Между тем комментируемое постановление Арбитражного суда Волго-Вятского округа существенно отличается по фактическим обстоятельствам от вышеназванного определения ВС РФ. ​Во-первых, выводы относительно нарушения публичного порядка в деле 2016 года были сделаны по заявлению конкурсного кредитора, непривлеченного ранее к участию в деле, в то время как инициатором пересмотра судебных актов нижестоящих инстанций в постановлении арбитражного суда Волго-Вятского округа стал сам должник, что размывает основное назначение института пересмотра задолженности, подтвержденной решением третейского суда, — обеспечение интересов иных конкурсных кредиторов, ранее не привлеченных к участию в третейском разбирательстве, путем предоставления им возможности противопоставить другому кредитору факты, касающиеся возникновения, действительности и обоснованности задолженности.