Дмитрий Авдеев

После этой даты в Законе о банкротстве появилась отдельная глава III.2 о субсидиарной ответственности, где срок давности увеличился до трех лет. Однако правила для переходного периода не были достаточно четко и ясно сформулированы, поэтому с вопросами о применимой материальной норме суды сталкивались и еще сталкиваются довольно часто. Правило-то на самом деле очень простое – если события имели место до 30 июля 2017 г., применяется ст. 10 Закона о банкротстве с годичным сроком, если после 30 июля 2017 г., применяется глава III.2 с трехгодичным сроком. Но в первое время многие попадали в ловушку, включая банки и других профессиональных участников рынка, когда они исходили из того, что по новому закону у них есть 3 года для подачи «субсидиарки», а оказывалось, что, ее основанием были события до 30 июля 2017 г. с подлежащей применению ст. 10 Закона о банкротстве, поэтому суды отказывали в исках по пропуску срока давности.

Что мы тут видим – конкурсный управляющий продал на торгах несуществующее (погашенное) требование, покупателю это не понравилось и он потребовал с управляющего упущенную выгоду в размере номинала купленного требования, суды нижестоящих инстанций иск удовлетворили, однако Верховный Суд с ними не согласился, указав в обоснование отказа в иске на то, что, хотя такие действия управляющего и незаконны (он виноват), но невозможность получения покупателем “дебиторки” денег с контрагента не является следствием этих действий управляющего (но не виноват), в подобных ситуациях убытки обычно выражаются в компенсации “за потерю времени”, но таких требований истец не заявлял – подытожил суд.

Институт субординации требований в законе о банкротстве прямо не прописан, но широко применяется на практике, особенно после выпуска Верховным судом в январе 2020 года обзора судебной практики по этому вопросу, который фактически восполнил пробел в правовом регулировании. Что мы видим в данном деле? Метробанк кредитовал группу заемщиков и продолжал это делать даже тогда, когда ему стало очевидно, что они не могут обслуживать кредиты. При этом топ-менеджмент банка был весьма глубоко интегрирован в руководство заемщиков. С учетом этого и такого противоречивого поведения банка суд пришел к выводу, что он, по сути, кредитовал собственный инвестпроект. Стало быть, это финансирование носило не гражданско-правовой (возвратный и возмездный) характер, а корпоративный (невозвратный) характер.

После того, как КС РФ в прошлом году сформулировал подход с соблюдением преимущественного права при продаже в банкротстве долей в жилом помещении, сообщество ожидало, что это подход распространится на все случаи продажи имущества с преимущественным правом, чтобы исключить путаницу. Но нет, этого не случилось, для долей в ООО появился совершенно иной путь. Давайте попробуем разобраться, чем схематично отличается выплата участниками общества кредиторам несостоятельного участника действительной стоимости его доли (сформулированный ВС РФ в рассматриваемом определении подход) от покупки ими этой же самой доли в порядке преимущественного права (как это было широко распространено в практике после появления упомянутой позиции КС РФ))? В обоих случаях источником денег на погашение требований или выкуп доли будут средства остальных участников, тут различий нет. Также в обоих случаях у несостоятельного участника прекратится участие в обществе, только по разным основаниям.

В чем парадокс конкретно этого спора? В марте 2018 года суд признает должника банкротом, несколько месяцев спустя утверждает конкурсного управляющего. Как вы знаете, в соответствии с законом о банкротстве признание должника банкротом влечет переход всех полномочий его руководителя к конкурсному управляющему, в том числе полномочий по формированию и подаче финансовой отчетности. И вдруг, через несколько лет ведения процедуры, утвержденный в 2018 году конкурсный управляющий, который в том числе в 2023 году должен был сформировать, подписать и подать бухгалтерскую отчетность за 2022 год, сам обращается в суд с заявлением о несогласии с данными этой отчетности в части оценки стоимости активов и просит суд утвердить эти показатели по проведенной тем же управляющим оценке. То есть управляющий намеревался через суд разрешить разногласия с самим же собой. И суды трех инстанций на протяжении полугода занимались разрешением этого спора.

На практике же это не всегда так. Верховный суд нередко вынужден исправлять банальные ошибки, допущенные или пропущенные предшествующими ему тремя инстанциями. Данное дело является ярким примером такой ситуации, и вот почему. В соответствии с законом, если отменяется исполненное (!) решение, когда исключена последующая «легализация» оставления исполненного у получившей его стороны (отказ в иске, прекращение производства), то все исполненное суд должен «взыскать обратно». То есть для поворота исполнения (обратного взыскания) нужно не только подтвердить факт отмены решения с последующим отказом в иске или прекращением производства, но и доказать, что оно реально исполнено и в каком объеме, в этом объеме и будет произведен поворот. Именно на это простое правило и указал Верховный суд.