Банкротство группы лиц: с чего начать?

Стремясь внести свою лепту в разработку этой темы, я хотел бы поделиться некоторыми своими мыслями по данному вопросу. Начну с того, что уже было написано другими авторами ранее.

1. Обзор литературы

1.1. Статья Л.Е. Семиковой

Эта статья, вышедшая в журнале «Вестник гражданского права» в 2011 г., стала первой известной в России работой, посвященной банкротству группы лиц. В целом автор достаточно благосклонно относится к идее материальной консолидации, во всяком случае не отвергает принципиально данный институт.

Проанализировав судебную практику США за период с 1941 по 2000-е гг., Л.Е. Семикова выделяет следующие предпосылки для применения института материальной консолидации:

В то же время в завершение своей статьи Л.Е. Семикова указывает на то, что институт консолидации нужно использовать с большой осторожностью и лишь тогда, когда есть цели, которые невозможно решить при помощи иных институтов. В противном случае материальная консолидация способна существенно затруднить процесс кредитования в экономике (Семикова Л.Е. Институт substantive consolidation в США как модель материальной консолидации в банкротстве // Вестник гражданского права. 2011. № 1. С. 160–198.).

1.2. Кандидатская диссертация И.В. Горбашева

Диссертация И.В. Горбашева была защищена в Екатеринбурге в 2022 г. перед диссертационным советом, образованном при Уральском государственном юридическом университете. Автор сосредоточился на анализе материальной консолидации в делах о банкротстве в сравнительно-правовом аспекте. Под такой консолидацией он понимает осуществляемое для целей банкротства объединение активов и пассивов участников корпоративной группы в одну конкурсную массу, в результате которого к нескольким юридическим лицам относятся так, как если бы это было одно лицо.

И.В. Горбашев в своей работе уделил достаточно много внимания ответам на критику, звучащую в адрес концепции материальной консолидации. Эта критика, главным образом, состоит в том, что материальная консолидация нарушает разумные ожидания кредиторов относительно статуса и платежеспособности лица, с которым они вступают в отношения, а также влечет дискриминацию в отношении отдельных групп кредиторов.

На аргумент критиков материальной консолидации о нарушении самостоятельной правосубъектности, ограниченной ответственности лиц, входящих в группу, автор отвечает тем, что: 

На довод критиков консолидации об увеличении стоимости кредита ввиду возрастания неопределенности на случай банкротства И.В. Горбашев отвечает, что подобный риск является умозрительным тезисом экономистов, не подкрепленным какими-либо экономическими исследованиями. Правовая система не может строиться только на защите интересов банков; нельзя забывать о том, что поставщики и подрядчики зачастую лишены возможности выговорить себе условия о плате за кредит, а также о предоставлении обеспечения.

Относительно нарушения разумных ожиданий кредиторов в части статуса и платежеспособности лица, с которым они вступают в отношения, автор обращает внимание на то, что контрагенты банкротящегося должника при вступлении в отношения с ним, как правило, полагаются как раз на платежеспособность группы в целом. Риски материальной консолидации не больше, чем риски, связанные с применением судами таких оценочных категорий, как «добросовестность», «разумность» и т.п. 

При наличии возможности бесконтрольного перемещения активов внутри группы к непредсказуемым результатам может привести именно отсутствие в правопорядке материальной консолидации. Применительно к обеспеченным кредиторам автор обращает внимание на то, что такие кредиторы требуют предоставления обеспечения по причине известности им внутригрупповых связей должника.

Наконец, по поводу возможной дискриминации в отношении отдельных кредиторов И.В. Горбашев указывает на то, что этот аргумент умозрителен по причине неизвестности размера конкурсной массы каждого из членов группы «на входе» в банкротство. Поэтому довод о том, что материальная консолидация влечет перераспределение активов от богатых в пользу бедных, основан на предположениях. Консолидация, напротив, позволит минимизировать расходы всех кредиторов на оспаривание сделок, привлечение к субсидиарной ответственности и т.п.

По мнению автора, главные критерии для применения материальной консолидации: 

Факультативно могут применяться и такие критерии, как воля собрания кредиторов и злоупотребление корпоративной формой.

Несомненным плюсом материальной консолидации, по видению И.В. Горбашева, являются прекращение всех внутригрупповых обязательств, а также конвертация обязательств со множественностью должников (включенных в консолидацию) в одно обязательство. 

Последняя призвана нивелировать преимущество финансовых организаций перед другими кредиторами, поскольку для них обычной практикой является требовать от всех или некоторых членов группы предоставления поручительств или имущества в залог.

Автор обосновывает преимущества материальной консолидации перед институтом субсидиарной ответственности следующим образом. 

Первая не является наказанием за деликт и потому для ее осуществления не требуется устанавливать наличие противоправности, вины и т.п. Консолидация, в отличие от субсидиарной ответственности, защищает кредиторов не только подконтрольных лиц, но и контролирующего лица (Горбашев И.В. Особенности несостоятельности (банкротства) корпоративных групп на основе материальной консолидации: сравнительно-правовое исследование / диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Екатеринбург, 2022. С. 14, 15, 99–120).

1.3. Статья А.И. Шайдуллина

В своей статье, вышедшей в сборнике, посвященном 20-летию действующего Закона о банкротстве, А.И. Шайдуллин однозначно высказался в пользу допустимости материальной консолидации.

Примечательно, что автор отвечал на примерно те же возражения против института материальной консолидации, что и И.В. Горбашев, а именно: несовместимость с принципом отделения имущества юридического лица; увеличение стоимости кредита для должников; дискриминация против отдельных кредиторов.

А.И. Шайдуллин отвечает на эти аргументы следующим образом:

В итоге автор приходит к выводу о допустимости применения материальной консолидации в исключительных случаях, когда:

Далее хотел бы поделиться некоторыми собственными соображениями относительно материальной или процессуальной консолидации, а также остановиться на отдельных проблемах, которые могут возникнуть при их имплементации.

2. Процессуальная консолидация

Понятие процессуальной консолидации, равно как и отдельные вопросы ее применения, находится «в тени» материальной консолидации. Авторы, пишущие про банкротство группы лиц, как правило, проскакивают мимо темы процессуальной консолидации и обращают свое внимание на возможность объединения активов и обязательств отдельных членов группы лиц.

Стремясь охарактеризовать процессуальную консолидацию, начну с вопроса о том, предполагает ли такая консолидация рассмотрение дела одним судом или одним судьей. Четкого ответа на этот вопрос в литературе нет.

Так, Л.Е. Семикова со ссылкой на право США (Federal Rules of Bankruptcy Procedure) указывает на то, что процессуальная консолидация предполагает единую процедуру. Однако единая процедура означает, что дело рассматривает один судья, имущество разных должников находится в ведении одного управляющего (Семикова Л.Е. Указ. соч.).

И.В. Горбашев, анализируя законодательство Германии, отмечает, что в нем предусмотрена передача всех дел о банкротстве членов группы на рассмотрение одного суда. Одновременно в праве США речь идет об одной процедуре, т.е. об одном суде (Горбашев И.В. Указ. соч. С. 64, 66). Собственную точку зрения по данному вопросу автор не высказывает.

А.И. Шайдуллин обращает внимание на то, что процессуальная консолидация предполагает единое место юрисдикции суда и общего управляющего (Шайдуллин А.И. Указ. соч. С. 201). Из этого можно заключить, что должен быть один суд, а не судья.

На мой взгляд, правы те авторы, которые полагают, что один должен быть именно судья (или состав суда при коллегиальном рассмотрении), а не суд.

Поясню свой тезис. Достаточно серьезный положительный эффект для дела о банкротстве получается тогда, когда есть некий единый «познающий центр» и одновременно единый центр принятия решений. Деятельность судьи во многом сводится к познанию окружающей действительности: как прошлых, так и текущих событий (в этом состоит результат доказывания). И чем больше информации имеется у судьи, тем объективнее будет принятое решение.

Поскольку полноценных дел о банкротстве групп в судебной практике пока не было, приведу пример, подкрепляющий данный тезис, из обособленных споров о признании сделок недействительными по банкротным основаниям. 

В моем производстве находится дело о банкротстве достаточно крупного в прошлом подрядчика – ООО «Стройновация» (дело № А56-19962/2017). Несколько лет назад в рамках этого дела было оспорено больше ста сделок на основании ст. 61.3 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – Закон о банкротстве).

Обстоятельства соответствующих обособленных споров, как правило, сводились к тому, что поставщики и подрядчики ООО «Стройновация» получали платежи за реально поставленные товары или выполненные работы от самого должника или от аффилированных с ним лиц, но с просрочкой. В ситуациях, когда соответствующие платежи были выполнены менее, чем за один месяц до даты возбуждения дела о банкротстве, принципиальное значение имел вопрос о том, может ли платеж считаться совершенным в рамках обычной хозяйственной деятельности (п. 2 ст. 61.4 Закона о банкротстве).

Здесь важно обратить внимание на то, что согласно абзацу 4 п. 14 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 23 декабря 2010 г. № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)”» не может считаться совершенным в рамках обычной хозяйственной деятельности платеж со значительной просрочкой.

Когда передо мной были все более 100 обособленных споров, я постарался исходить из некоего единого подхода относительно того, когда просрочка может считаться значительной, а когда – нет. Например, просрочки в 2–3 месяца я не считал значительными, а больше 6 месяцев – напротив, признавал таковыми.

Когда же эти обособленные споры дошли до суда кассационной инстанции, цельная картина распалась: просрочки в 8–11 месяцев в некоторых случаях стали считаться незначительными, а просрочки в 5–6 месяцев – значительными.

Почему так произошло? А произошло так ровно потому, что в суде первой инстанции был единый познающий и координирующей центр для более, чем 100 обособленных споров, а при обжаловании его уже не было, поскольку отдельные обособленные споры были рассмотрены разными составами судей. 

Вот, каково значение единого познающего и координирующего центра.

Вместе с тем признание необходимости рассмотрения всех дел о банкротстве отдельных членов группы одним судьей приведет к возникновению следующего вопроса.

На первых порах внедрения идеи процессуальной консолидации (впрочем, и материальной консолидации тоже) наиболее вероятным сценарием будет такое развитие событий: сначала будут возбуждены в отдельности дела в отношении отдельных членов группы, а затем произойдет их объединение в одно производство.

К слову, именно такая модель предусмотрена в настоящее время для дел о банкротстве супругов в абзаце 2 п. 10 постановления Пленума ВС РФ от 25 декабря 2018 г. № 48 «О некоторых вопросах, связанных с особенностями формирования и распределения конкурсной массы в делах о банкротстве граждан»: дела о банкротстве супругов, возбужденные разными судьями, объединяются в одно производство по правилам ст. 130 АПК РФ.

Сейчас в ситуации, когда происходит объединение двух дел в одно производство, обсуждение данного вопроса между судьями, дела которых объединяются, происходит во внепроцессуальном порядке.

Однако процессуальное право не терпит тайности и кулуарности. Разбирательство дел в арбитражных судах должно быть открытым за редкими исключениями (ч. 1 ст. 11 АПК РФ). В связи с этим, как мне представляется, вопрос об объединении дел должен разрешаться совместно всеми судьями, дела которых объединяются.

Для формирования соответствующей судебной коллегии может быть применен п. 5 ч. 2 ст. 17 АПК РФ, позволяющий председателю арбитражного суда принять решение о коллегиальном рассмотрении дела в связи со сложностью дела на основании мотивированного заявления судьи.

При таком подходе неизбежны будут ситуации, при которых в состав судебной коллегии по вопросу объединения дел войдет четное число судей. При таком раскладе при равенстве голосов решение должно быть принято против объединения, поскольку консолидация представляет собой исключение из общего правила о раздельном рассмотрении дел о банкротстве каждого из должников. При этом по общему правилу все объединенные дела должны передаваться в производство того судьи, который первым возбудил дело о банкротстве одного из членов группы.

Если число судей, рассматривающих вопрос об объединении дел, окажется чрезмерным, то председатель суда может сформировать коллегию по вопросам объединения дел из некоторых из них.

Если речь будет идти о нахождении дел о банкротстве отдельных членов группы в производстве судей разных судов, то соответствующее судебное заседание может быть проведено с использованием веб-конференции (ст. 153.2 АПК РФ). При этом в данном случае система веб-конференции будет использоваться не только для обеспечения участия в судебном заседании лиц, участвующих в деле, но и для совещания коллегии судей.

Вот как видятся мне первоочередные вопросы, которые потребуется решить для внедрения процессуальной консолидации.

3.1. Собственный аргумент в пользу материальной консолидации

Помимо того, о чем написали вышеупомянутые авторы, хочу привести еще вот какой аргумент в пользу материальной консолидации.

По меньшей мере в одном из рассмотренных дел ВС РФ рассмотрел ситуацию, при которой в рамках группы аффилированных лиц был создан «центр прибыли» и «центр убытков».

Так, в определении ВС РФ от 25 сентября 2020 г. № 310-ЭС20-6760 установлено, что в группе компаний «Рудгормаш» была реализована бизнес-модель, в рамках которой прибыли аккумулировались в одних организациях – членах группы, а убытки – в других. При этом «центры убытков» периодически направлялись в процедуры банкротства для списания долгов. Должник по конкретному делу – ЗАО «УГМК-Рудгормаш» – был одним из череды «центров убытков». До него таковым было ЗАО «РудГорМаш», а после него – ООО «РГМ-Комплект».

Из определения ВС РФ следует, что в подобной ситуации к субсидиарной ответственности могут быть привлечены как физические лица, контролирующие группу, так и «центр прибыли».

Само то, что ВС РФ раскрыл подобную «схему» ведения бизнеса в конкретном деле – это, безусловно, большой плюс. Однако не ошибусь, утверждая то, что сотни или даже тысячи подобных «схем» ведения бизнеса не выявляются судами при рассмотрении дел о банкротстве ввиду тщательного сокрытия фактов со стороны бенефициаров соответствующих должников.

Ценность отдельного юридического лица в российском праве невелико ввиду крайне незначительных требований к размеру уставного капитала (10 000 руб. для обществ с ограниченной ответственностью – абзац 2 п. 1 ст. 14 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», далее – Закон об ООО).

В таких условиях бенефициары бизнесов едва ли будут иметь достаточные стимулы для реструктуризации долгов путем инициирования реабилитационных процедур банкротства. А зачем? Ведь гораздо проще сваливать все долги в одно юридическое лицо – «помойку», а затем избавляться от него через процедуру банкротства.

Только риск утратить бизнес в целом (или как минимум потерять контроль над ним) будет способствовать развитию инициатив по применению реабилитационных процедур. И, конечно, таковые более правильно было бы применять в отношении бизнеса в целом, т.е. группы лиц.

Конечно, не только отсутствие в отечественном правопорядке института материальной консолидации препятствует применению реабилитационных процедур.

Таким препятствием является, например, заградительная по своей сути норма абзаца 1 п. 3 ст. 75 Закона о банкротстве, в силу которой участники должника для преодоления воли собрания кредиторов и введения в отношении должника процедуры финансового оздоровления должны предоставить банковскую гарантию на сумму, превышающую на 20% размер требований кредиторов, включенных в реестр требований кредиторов.

Думаю, излишне объяснять, что подобную гарантию не всегда сможет предоставить платежеспособная организация, а про неплатежеспособную организацию и говорить не приходится.

Следовательно, движение в сторону поощрения реабилитационных процедур должно происходить по двум направлениям: с одной стороны, либерализации условий для их введения, с другой – стимулирования бенефициаров бизнеса именно к реструктуризации задолженности под риском материальной консолидации.

Поощрение развития реабилитационных процедур, на мой взгляд, и является серьезным аргументов в пользу становления института материальной консолидации.

3.2. Как определить состав группы?

Как я уже указывал выше, внедрение в отечественный правопорядок института материальной консолидации принесет много плюсов в нашу правоприменительную практику в виде отсутствия необходимости: устанавливать требования отдельных членов группы друг к другу; рассматривать дела об оспаривании сделок, опосредовавших движение товаров и денежных средств внутри группы; рассматривать дела о привлечении одних членов группы к субсидиарной ответственности по обязательствам других членов группы и т.д.

Однако эти плюсы будут «на выходе». На «входе» же нас будет ждать, пожалуй, самый сложный вопрос о том, как определить состав группы.

Понятно, что к составу группы с высокой степенью вероятности будут отнесены лица, указанные в ст. 9 Федерального закона от 26 июля 2006 г. № 135-ФЗ «О защите конкуренции». Или, например, заинтересованные лица, указанные в п. 1 ст. 45 Закона об ООО.

Но далее пойдут более сложные случаи. Например, в двух обществах с ограниченной ответственностью один и тот же участник, но в одном ему принадлежит доля в размере 50% уставного капитала, а в другом – 5%. Относятся ли эти общества к одной группе? Вроде бы нет. Но что если во втором обществе участники, обладающие остальными 95% в уставном капитале, – номинальные и подконтрольные участнику, у которого 5%? Ответ на вопрос становится менее очевидным, тем более что «номинальность» еще нужно установить.

Другой пример. Допустим, есть два юридических лица, в одном из которых некое физическое лицо является участником с долей в размере 50% уставного капитала, а во втором оно же являлось участником с долей в размере 50% уставного капитала, но продало свою долю другому лицу. Казалось бы, аффилированности нет. Но что если новый участник второго юридического лица является «номинальным» и доля ему была реализована лишь для того, чтобы скрыть аффилированность. И здесь снова ответ становится менее очевидным. Отмечу, что в определении от 5 октября 2017 г. № 309-ЭС17-6308 ВС РФ указал на возможность учитывать аффилированность, существовавшую в другой период времени, для определения того, совершена ли сделка с заинтересованным лицом или нет.

Кроме того, в нескольких судебных актах ВС РФ использовал понятие фактической аффилированности (например, определения от 15 июня 2016 г. № 308-ЭС16-1475 и от 26 мая 2017 г. № 20056). И хотя использование этой категории подвергается справедливой критике ввиду возможности ее неограниченного применения (см.: Егоров А.В. Влияние аффилированности на банкротство // Цивилистика. 2021 № 2. С. 20-67), все же она безусловно нужна правопорядку. Не сомневаюсь в том, что в тексте закона никогда не будут отражены такие аффилированные лица, как однокурсники, одноклассники, личные водители, кипрские оффшоры и т.п.

Тем не менее использование данной категории существенно усложняет установление границ группы.

Наконец, самые сложные вопросы возникнут в связи с включением в состав группы физических лиц. То, что их следует включать в материальную консолидацию, у меня сомнений не вызывает. Вполне мыслима ситуация, при которой ключевые активы группы как раз будут находиться формально в личной собственности бенефициаров.

Однако при введении в отечественное законодательство норм о банкротстве граждан в 2015 г. законодатель сознательно пошел по пути создания для граждан процедур иных, чем для юридических лиц – реструктуризации долгов гражданина и реализации имущества должника (§ 1.1 главы X Закона о банкротстве).

Но эта проблема не так значительна, как может показаться. Процедуры банкротства, применяемые в отношении граждан, обладают большими сходствами, чем отличиями, с процедурами, применяемыми в отношении юридических лиц. Так, процедура конкурсного производства аналогична процедуре реализации имущества гражданина. Например, при установлении требований кредиторов в процедуре реализации применимы некоторые нормы главы VII «Конкурсное производство» (п. 24 постановления Пленума ВС РФ от 13 октября 2015 г. № 45 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие процедур, применяемых в делах о несостоятельности (банкротстве) граждан»).

Процедура реструктуризации долгов гражданина напоминает своеобразный микс из процедуры наблюдения (до момента утверждения плана реструктуризации или введения процедуры реализации имущества гражданина) и процедуры финансового оздоровления (если утвержден план реструктуризации долгов гражданина).

Уместно вспомнить то, что до 1 октября 2015 г. банкротство индивидуальных предпринимателей осуществлялось по тем же правилам, что и банкротство юридических лиц, на что было обращено внимание в п. 8 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 30 июня 2011 г. № 51 «О рассмотрении дел о банкротстве индивидуальных предпринимателей» (это следовало из ст. 214–216 Закона о банкротстве в ранее действовавшей редакции).

По этим причинам мне кажется, что при консолидации имущественных масс юридических и физических лиц будет правильней взять за основу нормы закона о юридических лицах, но учесть при этом специальные нормы, применимые при банкротстве граждан.

Например, необходимо будет исключить из конкурсной массы прожиточный минимум, единственное жилье гражданина (п. 3 ст. 213.25 Закона о банкротстве, ч. 1 ст. 446 ГПК РФ). Сложнее будут обстоять дела с выделением супругу должника половины выручки от продажи имущества (п. 7 ст. 213.26 Закона о банкротстве), так как возникнет вопрос о том, включать ли супруга должника в группу или нет (например, жена может принимать участие в бизнесе мужа, а может и нет).

Я не считаю эти вопросы непреодолимыми, но поиск ответов на них будет весьма мучительным.

4. Механизм введения банкротства группы лиц в отечественный правопорядок: законодательно или через судебную практику?

Обсуждая возможные пути внедрения института банкротства группы лиц в отечественный правопорядок, хотел бы остановиться на опасении Р.Т. Мифтахутдинова, высказанном в ходе дискуссии «Закон о банкротстве – что не так с главным законом отрасли?», проведенной в ходе III Казанского международного юридического форума.

Как указал спикер, банкротство группы лиц нецелесообразно предусматривать в Законе о банкротстве, поскольку если это произойдет, то банкротство группы станет не исключительным, а обыденным явлением. 

Именно так, по мнению Р.Т. Мифтахутдинова, произошло с субсидиарной ответственностью, которая была прямо предусмотрена банкротным законодательством: соответствующие заявления подаются примерно в половине дел о банкротстве юридических лиц и удовлетворяются тоже примерно в половине случаев. Тогда как если бы субсидиарная ответственность была креатурой только судебной практики, степень ее распространенности была бы гораздо меньше (III Казанский международный юридический форум, день 1 // Видеохостинг «Rutube» / https://rutube.ru/video/4ee93fdb8f6e0b5d99c9543c306e6168/; отметка 2:07).

Такая позиция подтверждается и другими примерами. Так, в 2016 г. ВС РФ допустил рассмотрение в совместном судебном заседании нескольких заявлений о признании должника банкротом (определение ВС РФ от 15 августа 2016 г. № 308-ЭС16-4658), что прямо не предусмотрено действующим законом.

С 2016 г. можно пересчитать по пальцам определения о введении наблюдения, принятых по результатам рассмотрения сразу нескольких заявлений (поданных раздельно) о признании должника банкротом. Мне доводилось выносить подобные определения (например, определение от 24 мая 2018 г. по делу № А56-19962/2017).

Однако подобный подход все же не стал распространенной практикой, хотя имеются некоторые, в том числе свежие, примеры его применения: определение Арбитражного суда Саратовской области от 2 ноября 2024 г. по делу № А57-7541/2024, определения Арбитражного суда Красноярского края от 3 марта 2020 г. по делу № А33-20120/2018 и от 29 мая 2019 г. по делу № А33-515/2019.

Как представляется, такой подход в большей мере соответствует групповой природе производства по делу о банкротстве, чем установленное в настоящее время п. 8 ст. 42 Закона о банкротстве последовательное рассмотрение поступающих в суд заявлений о признании должника банкротом (См.: Шевченко И.М. Идеи косвенного и группового исков в делах о банкротстве // Закон. 2021. № 2. С. 71–82).

В этом состоит недостаток урегулирования определенного вопроса только на уровне судебной практики: соответствующий подход не находит широкого распространения, хотя он может быть по существу правильным. И это, безусловно, аргумент в пользу законодательного регулирования банкротства группы лиц.

С другой стороны, законодательное регулирование того или иного института может быть иногда слишком подробным. В некоторых случаях чрезмерная заурегулированность мешает работе той или иной нормы: участники гражданского оборота, как правило, выбирают наиболее короткие и быстрые пути к цели.

Например, в определении ВС РФ от 27 апреля 2023 г. № 305-ЭС22-9597 была сформулирована правовая позиция о том, что должник для сохранения у него единственного пригодного для постоянного проживания жилого помещения, являющегося предметом залога, вправе при содействии третьего лица предложить залоговому кредиту заключить мировое соглашение, по условиям которого обязательства, обеспеченные ипотекой, исполняются третьим лицом на первоначальных условиях кредитного договора, само помещение исключается из конкурсной массы, а должник по итогу процедуры реализации имущества гражданина не освобождается от исполнения обязательства перед залоговым кредиторов.

При отказе кредитора заключить такое соглашение в отсутствие разумных экономических причин суд может утвердить подобное соглашение и вопреки его воле (п. 4 ст. 213.17 Закона о банкротстве).

Спустя непродолжительное время в определении от 26 июня 2023 г. № 307-ЭС22-27054 ВС РФ ввел в отечественный правопорядок понятие эластичности исполнительского иммунитета, сущность которого состоит в том, что при продаже в деле о банкротстве единственного пригодного для постоянного проживания жилого помещения должника, являющегося одновременно предметом залога, излишек выручки от продажи данного помещения передается должнику.

Объяснение этой идеи понятно: коль скоро исключение из правила об иммунитете единственного жилья действует только в отношении залогового кредитора, другие кредиторы не могут участвовать в распределении этой выручки.

Однако при законодательном воплощении этих двух идей в ст. 213.10.1 Закона о банкротстве появился ряд спорных положений. Так, достаточно сложно объяснить норму, содержащуюся в п. 6 данной статьи, о том, что для утверждения локального плана должны быть погашены требования кредиторов первой и второй очередей (или должно быть достаточно средств для этого), поскольку для этих кредиторов не предусмотрено исключений из исполнительского иммунитета.

В абзаце 2 п. 2 рассматриваемой статьи предусмотрена возможность преодоления несогласия финансового управляющего с заключением мирового соглашения, но ничего не сказано о преодолении несогласия кредитора. А именно это является ключевым для эффективного функционирования реабилитационных процедур (в иностранных правопорядках преодоление несогласия отдельных кредиторов с реабилитационным планом именуется cram down).

В результате, как мне кажется, закон создал более жесткие условия для утверждения локального плана реструктуризации, чем это сделал в своей практике ВС РФ.

Возможно, что компромиссным вариантом было бы такое развитие событий, при котором сначала возможность банкротства группы лиц было бы допущено на уровне судебной практики, а затем спустя некоторое время, когда судебная практика уже успеет сформироваться, урегулирована на законодательном уровне. Думаю, именно такой сценарий развития событий наиболее вероятен.

5. Вывод. С чего начать?

Итак, выгоды от применения института банкротства группы лиц очевидны. Однако все они сосредоточены «на выходе». На «входе» же нас ждет сложнейший вопрос о том, как определить состав группы. Этот вопрос, тем не менее, решаем, и сам по себе не является непреодолимым препятствием к становлению процессуальной и материальной консолидаций в отечественном правопорядке.

Мое предложение состоит в том, чтобы на первом этапе предусмотреть обязанность должника раскрывать сведения обо всех своих аффилированных лицах (в том числе о фактически аффилированных лицах) в заявлении о признании банкротом или в отзыве на заявление кредитора о признании банкротом (п. 2 ст. 37, п. 2 ст. 47, п. 3 ст. 213.4, п. 6 ст. 213.5 Закона о банкротстве).

Именно это в дальнейшем облегчит установление состава групп лиц, объединенных общими экономическими интересами.

Конечно, такие нормы не будут всегда добросовестно исполняться (как сейчас должники часто пренебрегают обязанностью представить отзыв на заявление кредитора). Однако законодатель все же должен стремиться вырабатывать у должников привычку раскрывать подобные сведения.

Таким видится первый шаг на пути к становлению института банкротства группы лиц.

Позиция, отраженная в настоящей статье, является личным мнением автора и не может рассматриваться как официальная позиция Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области.