Анастасия Фролкина

Убытки — довольно упрямая категория. Истцу нужно доказать, какие именно действия директора привели к убыткам и в чем состояла их противоправность. Рассматриваемое дело интересно тем, что «вновь открывшиеся обстоятельства», по сути, затрагивают весь состав убытков. Оказывается, что в деле имела место не крупная сделка, а притворная. Деньги обществу не принадлежали. Из этого возникает вопрос, а была ли причинно-следственная связь между действиями директора и неспособностью общества расплатиться по долгам. На мой взгляд, дополнительной ревизии должно подвергнуться также поведение истца. Судя по фабуле, он знал и не мог не знать, что притворная сделка носила транзитный характер. Следовательно, его действия также неправомерны и направлены на необоснованное обогащение. Из этого можно сделать вывод, что обстоятельства, которые не были учтены судом при рассмотрении спора существенны. Остается вопрос в том, мог ли ответчик сообщить и подтвердить их суду при первоначальном рассмотрении дела. На этом и сконцентрируется Верховный суд при рассмотрении жалобы.

Ликвидация является крайней мерой, которая зачастую экономически не оправдана, так как приводит к прекращению деятельности компании и потере рабочих мест. Поэтому исключение участника становится практически единственным доступным и эффективным инструментом для сохранения бизнеса, особенно в ситуациях, где один из участников саботирует процесс управления общества. Однако на практике реализация исключения участника сталкивается с рядом проблем. Суды часто не готовы признавать действия участника как нарушение его обязанностей, ссылаясь на то, что разногласия по поводу управления компанией являются нормальным явлением. Констатируя наличие корпоративного конфликта, суды снимают с себя необходимость анализировать поведение ответчика и тем самым лишают добросовестных участников общества эффективного способа защиты.

Несмотря на то, что Обзор практики Верховного суда РФ, устанавливающий данный стандарт, существует с 2017 года, суды не всегда приходят к выводу о необходимости его применения при наличии процедуры банкротства ответчика. Кассационный суд, следуя сложившейся в Московском регионе практике, подтвердил, что для применения повышенного стандарта достаточно совокупности двух обстоятельств: наличия процедуры банкротства в отношении ответчика и обоснованных сомнений в реальности спорной сделки. Об обоснованности сомнений, в частности, может свидетельствовать фактическая или юридическая аффилированность истца и ответчика, пассивное поведение ответчика или прямое признание иска, представление минимального набора внешне безупречных доказательств при том, что иные факты указывают на невозможность исполнения договора (например, отсутствие собственных ресурсов для выполнения работ).

Несмотря на то что кредитор, заявляя требование о взыскании страхового возмещения, ссылался на банкротство должника, Верховный суд обратил внимание, что указанное требование не было предъявлено кредитором во время действия договора, в связи с чем справедливо отказал в его удовлетворении. Банкротство хотя и обладает определенной спецификой, но не может служить безусловным основанием для удовлетворения любого требования, особенно когда сам кредитор действует неосмотрительно или неразумно, преследуя собственный интерес. Верховный суд однозначно заключил: после прекращения действия договора кредитор теряет право на получение выплаты даже в отсутствие надлежащего исполнения обязательств со стороны должника. Данная практика интуитивно понятна. К подобным выводам уже приходили как арбитражные суды, так и суды общей юрисдикции (см., например, решение Арбитражного суда Москвы по делу № А40-129082/2021, апелляционное определение Калужского областного суда по делу №33-2574/2021).

Позиция кассационного суда видится обоснованной, поскольку в основе любой жалобы должен лежать основанный на законе интерес. Дела о банкротстве, в целом, славятся большим числом заявлений и жалоб, которые далеко не всегда имеют под собой реальное основание и конкретную цель. В данном случае, хотя арбитражный управляющий и осуществлял свою деятельность с отступлением от правил, это не сказалось негативным образом на конкурсной массе или правах кредиторов. Нарушения не были связаны с настолько ненадлежащим способом исполнения обязанностей, который мог бы привести к искажению сути деятельности управляющего. Об этом, в частности, свидетельствует отсутствие жалоб других кредиторов. Необходимо отметить, что арбитражный процесс по своей сути носит компенсаторный, восстановительный характер, что и было подчеркнуто судом округа в комментируемом постановлении.

Продолжительное время судебная практика в принципе придерживалась позиции, исключающей автоматический переход права собственности на землю в силу закона. Отход от этой тенденции наметился в 2016-2017 годах, когда Верховный суд стал с разной периодичностью высказываться о том, что отсутствие прямого указания в договоре на продажу земли не означает, что такого намерения у сторон не было. Договор нужно оценивать, учитывая принцип единства судьбы земельного участка и зданий на нем, а также то обстоятельство, что цена на недвижимость по общему правилу включает в себя стоимость земли, которая передается вместе с этим имуществом (определения СКЭС ВС РФ от 31.03.2016 № 303-ЭС15-13807, от 23.11.2017 № 307-ЭС17-5707, от 10.09.2018 № 305-ЭС18-5945, № 304-ЭС22-2566 от 21.06.2022). Комментируемая позиция Верховного суда еще более конкретна — при приобретении в собственность строения покупатель становится собственником земельного участка (или доли в нем) в силу закона. Однако это не решает вопрос публичной регистрации такого права.

Это важно, поскольку на практике суды периодически допускают смешение гражданско-правовой и процессуальной ответственности, преследуя цель эффективного исполнения судебного акта. Исходя из смысла ст. 308.3 ГК РФ, судебная неустойка является дополнительной мерой косвенного (опосредованного судом) принуждения, когда речь идет об исполнении обязательства в натуре перед кредитором. Именно это наличие исходной гражданско-правовой обязанности должника делает астрент институтом материального, а не процессуального права. Напротив, судебный штраф, хотя и стимулирует участников спора поступать определенным образом, предназначается для охраны процессуальных, то есть публично-правовых по своей природе отношений. Таким образом, Верховный суд справедливо указывает на невозможность применения астрента в случае, когда за неисполнение соответствующих обязанностей нормами процессуального права предусмотрено взыскание штрафа. Это позволит не только внести определенность в судебную практику, но и избежать возможных злоупотреблений со стороны кредиторов, которые захотят извлечь выгоду из процессуального поведения другой стороны.