Артем Антонов

Такую практику необходимо всячески приветствовать: она напрямую способствует повышению качества правосудия и интеллектуальной честности судебных актов. Происходит долгожданное сближение юридической науки и практики, где доктрина помогает «достраивать» право в ответ на новые вызовы. Решения, подкрепленные научным авторитетом, выглядят более убедительно и устойчивы к обжалованию. Это важный шаг от формального позитивизма к содержательному праву. Хочется верить, что столь смелый подход станет новой нормой, а не единичным случаем.

Однако наибольший интерес в данном деле представляет детальная проверка и установление судом, во-первых, реального бенефициара по совокупности косвенных доказательств, таких как пересечения с другими контролерами банка в разных компаниях, владение общим имуществом либо последовательное владение одним и тем же имуществом и т.д. Данный акт должен послужить вдохновением для заявителей, где и как искать доказательства для установления теневого владельца; во-вторых, степени вовлеченности формальных КДЛ, которые участвовали в заключении сделок либо одобряли их. Они были также проверены на стандартные критерии степени участия в принятие решений: 1) наличие полномочий; 2) фактическое участие в заключении/одобрении сделок (так, одна из сторон представила метаданные фотографий, билеты и т.п., что член кредиторского комитета был на отдыхе и не принимал участие в заседании комитета, что позволило избежать ответственности); 3) фактические периоды полномочий.

Отдельный интерес вызывает вопрос допустимости доверительных действий представителя в период завершения деятельности. Дело также осложнено аргументами о подложности подписей, отсутствии корпоративного одобрения и признаках конфликта интересов. Все это создает комплексную правовую ситуацию, в которой сложно выделить одно основание как определяющее.

В юридической практике нередки случаи, когда профессиональные участники дел о банкротстве, такие как арбитражные управляющие или АСВ, неверно интерпретируют свои процессуальные преимущества в других делах, отличных от тех, в которых они были назначены. Например, в одном из недавних случаев в моей практике кредитор, представленный своим управляющим, попытался включиться в реестр требований, пропустив установленный двухмесячный срок. При этом он ссылался на то, что «окно» для включения должно быть открыто, так как в своем деле о банкротстве он оспорил сделку, послужившую основанием для требования. В рассматриваемом деле суды справедливо отметили, что кредитор не воспользовался доступными механизмами для своевременного предъявления требования и приостановки производства, в частности, предусмотренными постановлением № 35.

Для кредиторов достаточно доказать наличие разумных сомнений в добросовестности действий контролирующих должника (КДЛ) лиц, после чего бремя доказывания переходит на этих лиц. Кроме того, если имеются признаки «брошенного» юридического лица и КДЛ не сотрудничают в предоставлении сведений о финансовом состоянии юридического лица, бремя доказывания отсутствия причинно-следственной связи между действиями КДЛ и банкротством переходит на самих КДЛ, а не на кредитора. Этот акт ВС РФ не является типичным, так как часто суды занимают противоположную, прокредиторскую позицию, возлагая избыточное бремя доказывания на ответчиков, вплоть до доказывания отрицательных фактов.

Из простого: условиями мирового суды неправомерно понизили очередность удовлетворения банка “Развитие”, поскольку это противоречит судебным актам, где требование банка учтено в третьей очереди, как обеспеченное залогами. По данному вопросу ничего инновационного. Более интересным видится вопрос порядка голосования кредитора за утверждение мирового соглашения, если требование такого кредитора является предметом обеспечения требований перед другим лицом, которого условия мирового не устраивают. Вероятно, если суд придет к выводу о том, что фактический размер залоговых требований снизится в результате заключения мирового, то голосование за такое мировое требует одобрение залогодержателя. Между тем сам по себе озвученный тезис, что уменьшение стоимости залога на мораторные проценты кажется слабым, так как реальное получение мораторных процентов в деле о банкротстве стремится к нулю.

В определениях ВС РФ отметил, что при внутригрупповых сделках необходимо учитывать: 1) не только наличие или отсутствие встречного представления по реальным сделкам с конкретным аффилиатом, но и поступления каких-либо активов от иных компаний из группы лиц; 2) преследовали ли сделки общую бизнес-цель; 3) возник ли одновременно имущественный кризис у всей группы. С одной стороны, можно приветствовать более сбалансированный подход к внутригрупповым отношениям, которые ранее с высокой степенью вероятности карались в делах о банкротстве. С другой — вызывает опасение, что станет затруднительно признавать недействительными транзитные сделки с аффилированными лицами ввиду недораскрытия невыгодной информации ответчиками. Кроме того, возможен потенциальный конфликт судебных актов в разных делах о банкротстве лиц из одной группы.