Максим Лухманов

Ранее уже высказывалась правовая позиция о том, что в предмет доказывания по такой категории споров входит (1) установление заинтересованности заявителя в введении процедуры; (2) наличие у ликвидированного лица активов и (3) наличие у него неисполненного обязательства (п. 14 Обзора практики ВС РФ № 1 2022, определение СКЭС ВС РФ от 02.06.2022 по делу № 305-ЭС21-28884). Причем последний признак также понимается широко: не только в смысле наличия обязательств перед внешними кредиторами, но и в смысле необходимости реализации права участников на ликвидационную квоту в отсутствие не исполненных перед третьими лицами обязательств. Это следует из выводов судебной коллегии в комментируемом деле, в рамках которого с заявлением о введении процедуры обратился участник ликвидированного лица, и наличие у последнего обязательств перед иными лицами судами не проверялось, поскольку это, очевидно, не требуется.

Во-первых, определение демонстрирует довольно высокий стандарт доказывания, который нужно выполнить директору для опровержения презумпции причинения корпорации убытков в результате заключения директором сделки в условиях скрытого конфликта интересов. Опровергнуть указанную презумпцию возможно, доказав необходимость заключения такой сделки, соответствие ее условий сложившемуся рынку и интересам корпорации. Но каждый элемент необходимо доказывать с повышенной степенью убедительности, например, как в рассмотренном деле, подтверждая изменившуюся бизнес-модель деятельности общества конкретными документами. Во-вторых, ВС РФ снова повторил, что для обоснования размера упущенной выгоды истец не обязан предоставлять доказательства принятия мер и приготовлений к ее получению. Размер упущенной выгоды от сделки на нерыночных условиях может быть доказан отчетом об оценке, против которого не было представлено сопоставимых доказательств и не заявлялось ходатайство о проведении судебной экспертизы.

Данный порядок был установлен постановлением КС РФ от 21.07.2022 года № 34-П, и, как видно из судебной практики, до сих пор встречает сложности в применении нижестоящими судами. Введенная указанным постановлением так называемая «первоначальная компенсация» рассчитывается и выплачивается бывшему залоговому кредитору до и независимо от продажи фондом помещений в достроенном объекте, вследствие самого факта передачи региональному фонду предмета залога. Вопреки выводу нижестоящих судов, выплата первоначальной компенсации не влечет оказания предпочтения залоговым кредиторам по денежным требованиям перед гражданами-дольщиками, которые являются залоговыми кредиторами по требованию о передаче им помещений в натуре. Первоначальная компенсация является функциональным эквивалентом утраченного обеспечения и представляет собой ex-ante-реконструкцию распределения определенной части выручки в модельной ситуации продажи предмета залога на торгах в общем порядке вместо применения механизма приобретения прав и обязанностей застройщика фондом защиты дольщиков.

Законодательный пробел в этом вопросе в прошлом году был предметом рассмотрения Конституционного суда РФ и в настоящее время восполнен временными правилами, установленными в Постановлении КС РФ от 21.07.2022 № 34-П и Определении СКЭС ВС РФ от 29.08.2022 № 309-ЭС18-13770(4-6) по делу № А50-10848/2014. В кассационных жалобах по комментируемому делу федеральный и региональный фонды защиты прав дольщиков просят суд об уменьшении первоначальной компенсации на сумму операционных расходов фонда на содержание и обеспечение сохранности объекта незавершенного строительства (бывшего предмета залога). Данные доводы заслуживают внимания, поскольку соответствующее правило применительно к расчету размера выплат, причитающихся залоговым кредиторам из выручки реализованного на торгах предмета залога, установлено в п. 4 ст. 201.14 закона о банкротстве.

Между тем мораторий лишь приостанавливает применение мер ответственности на период его введения, но не устраняет эту ответственность целиком. В конкретном споре это проявилось особенно явно, поскольку в пользу второго кредитора на другую часть основного долга нижестоящие суды обоснованно взыскали проценты, в том числе за период после прекращения моратория по день фактической уплаты денежных средств, однако отказали в аналогичной защите кассатору. Хотя последний мораторий прекратил свое действие с октября 2022 года, его применение к прошлым долгам продолжает создавать крайне противоречивую судебную практику. Очевидно, что нижестоящие суды до сих пор испытывают многочисленные трудности с определением его пространственно-персональной сферы действия, несмотря на принятие еще в 2020 году Постановления Пленума ВС РФ от 24.12.2020 № 44 «О некоторых вопросах применения положений статьи 9.1 Федерального закона от 26 октября 2002 года N 127-ФЗ «‎О несостоятельности (банкротстве)»»‎‎.

Мотивировка итогового судебного акта ВС РФ, вероятно, будет идентичной определению ВС от 05.05.2023 года. Данные споры являются частью практики ВС РФ по отграничению зачета от сальдирования, не являющегося сделкой и не создающего предпочтение в пользу кредитора, а потому неспособного к оспариванию по правилам гл. III.1 закона о банкротстве.

Прежде всего следует отклонить вывод апелляционного и кассационного судов о том, что в случае аффилированности кредитора-залогодержателя, заемщика и залогодателя и отсутствия в договоре залога согласованного срока его действия годичный пресекательный срок (п. 6 ст. 367 ГК РФ, абз. 2 п. 1 ст. 335 ГК РФ) должен заменяться трехлетним сроком исковой давности. Этот вывод не основан на законе и противоречит руководящей судебной практике. В частности, как следует из п. 42 Постановления Пленума ВС РФ от 24.12.2020 № 45, пресекательный срок поручительства не является сроком исковой давности и исчисляется объективно, в данном случае – после наступления срока исполнения основного обязательства. Это означает, что к требованию залогодержателя из договора залога, заключенного с третьим лицом, в принципе не может применяться срок исковой давности, поскольку его применение исключает пресекательный срок, установленный договором или законом. Истечение пресекательного срока не запускает действие срока исковой давности, а прекращает поручительство или залог третьего лица.

Во-первых, ВС РФ продолжает линию разъяснений, начатых еще в п. 16 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)"», о том, что при наличии нескольких судебных актов, хотя и принятых в различных делах по различным требованиям против разных лиц, но направленных на удовлетворение одного и того же интереса кредитора, последний вправе добиваться исполнения каждого из них вплоть до полного восстановления нарушенного права. Координация этих требований должна осуществляться по правилам исполнительного производства, в том числе с участием судов, принимавших судебные акты (прекращение остальных исполнительных производств после получения кредитором удовлетворения, поворот исполнения в случае неоднократного взыскания, и т.д.). В Постановлении Пленума ВАС РФ речь шла о конкуренции требований о реституции стоимости вещи у одного лица и виндикации вещи у другого лица, в комментируемом деле между собой конкурировали денежные требования о реституции и взыскании в том же размере убытков с контролирующих должника лиц. Поддержанное ВС РФ требование о признании не подлежащим дальнейшему исполнению судебного акта после получения кредитором полного удовлетворения по другому судебному акту как способ защиты соответствует смыслу и цели приведенных разъяснений.

В рассмотренном деле ВС РФ не только сохранил действие договоров залога без учета оспоренных дополнительных соглашений к ним, но и допустил восполнение недостающих условий за счет диспозитивной нормы (к договору залога, предоставленному третьим лицом, применяются правила о поручительстве (абз. 2 п. 1 ст. 335 ГК РФ), в силу которых срок действия залога не может быть описан как «до исполнения всех обязательств должником», в связи с чем недостающий срок восполняется за счет диспозитивной нормы п. 6 ст. 367 ГК РФ). Такое значительное вторжение суда в свободу формирования сторонами условий собственного договора стало возможным прежде всего благодаря преюдициальным выводам в пользу действительности основного договора, сделанным судами в другом споре. Но и при оценке ситуации по существу, действительно, возникают определенные сомнения в том, могут ли считаться органическими частями единого соглашения документы (договор и дополнительное соглашение к нему), хотя и подписанные в один день, но содержащие противоположные (взаимоисключающие) волеизъявления сторон относительно срока действия залога. В ситуации, когда условия дополнительного соглашения существенно изменяют условия основного договора, возникает обоснованное предположение в пользу квалификации дополнительного соглашения в качестве самостоятельной сделки, которая может быть оспорена по собственным основаниям без того, чтобы затронуть действие ранее заключенного (завершенного сторонами) основного договора на изначально согласованных условиях.