Михаил Чикунов

ВС РФ абсолютно справедливо разбирается в заявленных аргументах сторон и не выходит в плоскость анализа рыночности цены в договоре. В связи с этим анализируется в основном воля сторон на правовые последствия от сделки. Так, к примеру, ВС РФ упоминает о последующем вложении денежных средств в участок и дом со стороны покупателя. Состав доказывания для оспаривания по ст. 61.2 закона о банкротстве: 1. Причинение вреда, 2. Намерение должника на причинение вреда, 3. Осведомленность контрагента о цели причинения вреда, 4. Требование кредитора, 5. Объективное банкротство. В чем странность всего дела — по моему мнению, стороны обсуждали скорее мнимость сделки, нежели состав конкурсного оспаривания. Именно поэтому ВС РФ выводит из воли на правовые последствия отсутствие вреда кредиторам, что не очень правильно. Однако скорее это проблема управляющего, который не раскрыл аргументацию.

Самое приятное, что ВС РФ попытался разобраться в структуре обязательственных правоотношений, препарировав ее. Во-первых, момент возникновения регрессного обязательства у гаранта — только после исполнения по требованию бенефициара. Во-вторых, синаллагматическая связь обязательства существует только между гарантом и принципалом. Предметом такого обязательства является благо в виде гарантии, о которой просит принципал. Без всяких сомнений за такое благо может взиматься плата. В-третьих, расчет цены за предоставление независимой гарантии может быть определимым и привязанным к разным событиям, срокам, и момент возникновения обязательства от этого не меняется. Центральным аргументом ВС РФ становится встречность и прямая ссылка на 328 ГК РФ.

В рамках настоящего дела стоит сконцентрироваться в первую очередь на фактических обстоятельствах. Конкурсный управляющий ведет себя противоречиво во всех отношениях. Три основных факта: конкурсный управляющий сначала отправил письмо банку о приостанвоке, позже банк уведомил о списании и КУ списал свое вознаграждение. Можно рассматривать конкурсного управляющего как представителя-директора, который действует в том числе в интересах кредиторов и у него есть фидуциарная связь. Поэтому конкурсный управляющий действовал нелояльно и незаботливо. Более того, по моему мнению, стандарт добросовестности меняется в зависимости от должника. То есть если при привлечении к ответственности в виде взыскания убытков оценивать директора, его добрсоовестность и разумность, то объективный стандарт необходимо брать со схожими предприятиями. В рамках настоящего дело точно также ВС РФ взял более высокий стандарт в отношении КУ в одном из крупнейших банков в банкротстве. Таким образом, ВС РФ напоминает, что количество необохдимых действий, которые должны быть совершены для защиты должника, зависят в том числе от сложности процедуры и сравнивать стандарт поведения необходимо с КУ в аналогичных делах.

Позиция ВС РФ не является революционной, она просто на редкость качественная и полностью правильная. ВС РФ дополнительно подтвердил, что наш правопорядок находится в модели жесткого уведомления, то есть именно на него опирается должник при совершении исполнения. Безусловно, судебный акт является дополнительным подтверждением существования субъективного права требования, но не является центром этой системы. ВС РФ абсолютно справедливо указывает, что должнику безразличны внутренние отношения между цедентом и цессионарием. В связи с этим должнику нельзя противопоставить пороки соглашений между цедентом и цессионарием. Интересно подумать о том, дал ли ВС РФ намек на абстрактность цессии, так как в правопорядке по-прежнему есть споры относительно того, какая модель уступки имеет место в РФ. На мой взгляд, это больше юриспруденция понятий, так как главное защитить видимость должника в подобных спорах, а сделать это можно разными способами.

На большинство вопросов, и в том числе на поставленный, можно найти ответ в новом постановлении Пленума Верховного суда РФ от 27.06.2023 года № 23 «О применении судами правил о залоге вещей». Вряд ли Верховный суд начнет отступать от сформулированных положений. ВС РФ в упомянутом постановлении занимает подход большинства в практике и доктрине, который предполагает, что кристаллизация залога происходит в момент взыскания. К решению можно прийти путем толкования абз. 3 п. 44 ПП ВС № 23, то есть через противопоставимость ограничений в договоре залога товаров в обороте. Получается, что основная проблема дела не совсем в области залогового права. Вопрос кристаллизации, на первый взгляд кажущийся центральным, отходит на второй план, так как ООО «СБК Геофизика» имело более раннюю запись о существовании залога.

В первую очередь ВС РФ должен ответить на вопрос, а являются ли с точки зрения политики права общественные задачи в области ЖКХ аргументом при утверждении реабилитационного плана и на основе этого построить догматический механизм. На мой взгляд, выкуп и рассрочка задолженности до 2068 года являются не просто компенсационным финансированием, а реабилитационным планом должника. В связи с этим предметом спора должен быть вопрос о том, принимается такой план или нет. Перенос спора в область включения требований приводит к несправедливому решению, так как любая попытка спасти должника станет компенсационным финансированием, а достижение общественно-полезной цели через механизм включения перераспределит риски неосуществимости плана на независимых кредиторов, что также несправедливо и нарушает принцип pari-passu. Стоит обратить внимание, что кредитор косвенно является участником должника и в обоснование приводит именно аргументы, что рассрочка направлена на его восстановление с целью распределения прибыли среди независимых кредиторов.

Более того, в рамках этого дела ВС РФ указывает, что 61.17 закона о банкротстве носит организационную природу и не должна толковаться как санкция, если пропуск сроков или смена способа распоряжения не приносит ущерба кредиторам. Сам по себе выбор взыскания через исполнительное производство не влияет на существо обязательственного требования и не мешает кредиторам сменить свой выбор. Субсидиарная ответственность по своей природе является частным случаем проявления деликта, как и убытки в рамках банкротства (они не отличаются по своей природе). В связи с этим в силу того, что норма ст. 61.17 закона о банкротстве является организационной и не может быть привязана исключительно к субсидиарной ответственности, регулирование и возможность для кредитора менять свой выбор способа распоряжения требованием не должны отличаться и применительно к убыткам. На мой взгляд, ВС РФ согласится с доводами ВЭБ.РФ, что поменяет практику и распространит ст. 61.17 Закона о банкротстве на требование об убытках. Так, изменится порочная практика о неприменении ст. 61.17 Закона о банкротстве к убыткам (недавний пример такой практики — Постановление Арбитражного суда Московского округа от 11 сентября 2023 г. № Ф05-16581/22 по делу № А41-58856/2020).

При этом ВС РФ напоминает политико-правовую предпосылку ст. 183.25 — создание требований к арбитражному управляющему финансовой организации, при выполнении которых он будет профессиональным и непредвзятым. Именно для пп. 2 п. 2 и п. 3 ст. 183.25 закона о банкротстве ВС РФ указывает, что законодатель объективно не доверяет таким управленцам. Вопрос, который возник в настоящем деле — это лишь частное проявление более глобальной проблемы. Законодатель пытается решить проблему выбора АУ в целом за счет требований, предъявляемых к нему, что является малоэффективным инструментом. Общемировая тенденция состоит в том, что независимость АУ достигается их случайным выбором, как в США, например, или большой дискрецией суда при выборе кандидатуры АУ, как в Австрии и Германии. Требования к независимости, в свою очередь, за рубежом являются более жесткими — АУ не может быть являться лицом, близким к должнику, и тем более членом временной администрации. Таким образом, такие определения ВС РФ, на мой взгляд, маленький и возможно незаметный шаг к построению эффективной системы выбора АУ.