Никита Саттаров

Суд округа справедливо распределил бремя доказывания между изначально неравными субъектами. В отсутствие дела о банкротстве у кредитора действительно очень ограниченные возможности доказывания. Если контролирующее лицо будет игнорировать спор о субсидиарной ответственности, установить фактические обстоятельства будет затруднительно, если не сказать — невозможно. Думаю, что позиция положительна для практики т.к. способствует пресечению недобросовестного поведения контролирующих лиц — уклонения от участия в процессе в целях невозможности установления существенных для дела обстоятельств.

Указанное, в случае подтверждения, могло стать препятствием для утверждения мирового соглашения судом в силу п. 2 ст. 160 закона о банкротстве. О необходимости согласования участниками должника мирового соглашения как крупной сделки Верховный суд РФ ранее уже высказывался (Определение №302-ЭС15-11136 от 24.12.2015). Необходимость такого одобрения предусмотрена и п. 2 ст. 154 закона о банкротстве. В то же время в судебной практике округов встречаются позиции о том, что отсутствие одобрения препятствием для заключения мирового соглашения не является. Обосновываются эти позиции тем, что обратное (необходимость одобрения) позволило бы участникам ограничивать в правах кредиторов и оказывать негативное воздействие на процедуру банкротства. Думаю, Верховный суд РФ направит спор на новое рассмотрение с указанием на необходимость проверки доводов заявителей относительно нарушения прав третьих лиц, а также выскажется о необходимости одобрения сделки участниками должника.

Представляется, что такой подход игнорирует позиции той же экономической коллегии Верховного суда РФ косвенной природе исков, заявляемых конкурсным управляющим. Ранее Верховный суд РФ неоднократно отмечал, что иски об оспаривании сделок должника и привлечении его контролирующих лиц к субсидиарной ответственности являются косвенными, фактически заявленными в интересах кредиторов. Исходя из этого, было бы обоснованным применить такой же подход к рассмотрению иска должника-банкрота о взыскании убытков. Стоит отметить, что еще в 2011 году ВАС РФ рассматривал аналогичный спор (Определение ВАС РФ от 05.12.2011 №ВАС-15208/11 по делу №А27-9703/2010), где пришел к правильному выводу  — о причинении вреда незаконными действиями пристава-исполнителя, выражавшимися в реализации имущества банкрота в нарушении требования закона о прекращении исполнительного производства. Подход Верховного суда РФ в рассматриваемом споре, вероятно, обусловлен необходимостью выработки протекционистской позиции по отношению к государственному органу.

Учитывая, что поручитель в рассматриваемом споре одновременно являлся и кредитором должника, голосовавшим за заключение мирового соглашения и продление сроков исполнения обязательства, его действия можно однозначно трактовать как согласие на изменение срока поручительства. Исходя из этого, банк правомерно учитывал измененные сроки поручительства для целей последующего обращения в суд. Апеллирование Верховного суда РФ к общим положениям о добросовестности в любом случае положительно повлияет на практику, так как в очередной раз напомнит о недопустимости формального подхода при рассмотрении споров.

Исходя из превалирующих в судебной практике позиций, нынешнее видение баланса интересов заключается в следующем механизме: участники открытых торгов формируют цену продажи имущества, лицо, обладающее преимущественным правом покупки, даже не участвуя в них, вправе приобрести имущество по сформированной на торгах цене, и только в случае отказа воспользоваться преимущественным правом покупки имущество достается победителю торгов. В то же время, в настоящем случае имущество Валерий Шеставин приобрел на публичных торгах, на которых, в силу прямого указания п. 1 ст. 250 ГК РФ, преимущественное право покупки не применяется. Конституционный суд РФ вероятнее всего сделает вывод о неконституционности толкования ст. 250 ГК РФ в том виде, которое было применено судами в рассматриваемом споре, что станет основанием для пересмотра судебных актов и последующего присуждения доли победителю торгов.

Такие доказательства могли указывать на ординарность сделок, а значит невозможность применения презумпции их совершения вне рамок обычной хозяйственной деятельности. Тем более, что балансовая стоимость активов банка на 2018 год превышала 1,2 млрд рублей, то есть, вероятно, на дату совершения сделок был соблюден и критерий отсутствия превышения их суммой 1% от балансовой стоимости активов должника.

Ввиду ошибочной квалификации возникло и противоречие относительно последствий недействительности, так как судебная практика действительно исходит из недопустимости реституции по мнимым сделкам, в то же время отмечая, что обусловлено это отсутствием по ним исполнения. То есть при наличии исполнения реституция в любом случае должна применяться в силу статьи 167 ГК РФ. Более того, в рассматриваемом споре сделка была признана недействительной еще и по специальным основаниям (п. 2 ст. 61.2 закона о банкротстве) и в силу специальной нормы (ст. 61.6 закона о банкротстве), все переданное по сделке должно было быть взыскано в конкурсную массу.