Об уступке виндикационного притязания в деле о банкротстве

Обстоятельства дела

В деле о банкротстве гражданина Ж. (№ А56-108886/2019) имела место ситуация, при которой в собственности должника находился автомобиль «Мерседес-Бенц МЛ 350» 2011 года выпуска, утраченный предположительно в результате угона.

Сам должник утверждал, что дал автомобиль попользоваться знакомому, однако тот уклонился от возвращения транспортного средства, и место его нахождения не было известно на момент рассмотрения дела. Здесь также нужно отметить, что гражданин Ж. провел некоторое время в местах лишения свободы.

Перед финансовым управляющим и кредиторами в этом деле стоял нелегкий выбор. Можно было стараться найти транспортное средство, потратить на это уйму времени и сил, притом что возможность достижения результата не была очевидна. С другой стороны, можно было попытаться продать сам титул на автомобиль и переложить бремя его поиска и последующего истребования на покупателя соответствующего титула.

В связи с этим я обратился к практике Высшего арбитражного суда Российской Федерации (далее — ВАС РФ), который в Постановлении от 28.05.2013 № 17739/12 допустил такой феномен, как уступка виндикационного притязания.

Судом было утверждено положение о порядке продажи имущества должника с оговоркой о том, что фактически продается виндикационное требование о возвращении автомобиля (определение от 28.04.2021). Затем определением от 03.06.2021 суд обязал органы внутренних дел выдать должнику дубликаты СТС и ПТС на спорный автомобиль.

Но на этом история не закончилась. Ввиду неисполнения органами внутренних дел определения о выдаче дубликатов СТС и ПТС определением от 02.06.2022 в отношении них была установлена судебная неустойка в размере 1000 руб. в день.

Однако у этого определения была сложная судьба. Сначала суд апелляционной инстанции согласился с ним (постановление от 08.10.2022), однако суд округа постановлением от 27.12.2022 отменил это определение и отказал в удовлетворении заявления финансового управляющего об установлении судебной неустойки.

Арбитражный суд Северо-Западного округа (далее — АС СЗО) указал на то, что такая неустойка не подлежит применению в спорах, возникающих из публичных правоотношений (п. 34 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации, далее — ВС РФ, от 28.06.2022 № 21 «О некоторых вопросах применения судами положений главы 22 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и главы 24 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации»).

Но все же у этой истории был счастливый конец. После победы в суде округа по вопросу об установлении астрента органы внутренних дел все же выдали финансовому управляющему дубликаты СТС и ПТС.

Виндикационное притязание в отношении автомобиля было продано гражданину Л. за 20 001 руб.; полученных средств хватило для возмещения расходов управляющего и выплаты ему вознаграждения в части процентов, а также для частичного погашения требования уполномоченного органа (в сумме 13 100 руб.).

Далее я хотел бы привести развернутые аргументы в пользу допустимости уступки виндикационных притязаний, а также по ряду других связанных с этим вопросов.

Практика ВАС РФ

Как указано выше, допустимость уступки виндикационных притязаний была обоснована в практике Президиума ВАС РФ. В вышеупомянутом Постановлении от 28.05.2013 № 17739/12 изложено дело со следующими обстоятельствами.

Между обществом с ограниченной ответственностью (истец) и акционерным обществом (ответчик) рассматривался спор об истребовании из чужого незаконного владения ряда объектов недвижимого имущества. Решением суда первой инстанции был удовлетворен иск об истребовании у ответчика имущества на общую сумму примерно в 63 млн руб.

Общество-истец уступило свои права в отношении части имущества (на сумму около 43 млн руб.) иностранной компании. В деле было заявлено ходатайство о процессуальном правопреемстве.

Суды первой, апелляционной и кассационной инстанций сделали вывод об отсутствии оснований для процессуального правопреемства. Они сослались на то, что заявленное ходатайство фактически направлено на привлечение к участию в деле соистца, однако это возможно только до принятия решения по делу (ч. 4 ст. 46 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации; далее — АПК РФ).

Кроме того, соглашение об отступном порождает правовые последствия лишь тогда, когда передано имущество, указанное в этом соглашении (ст. 409 Гражданского кодекса Российской Федерации, далее — ГК РФ). Однако в данном случае истец не передавал иностранной компании какого-либо имущества, так как у него этого имущества попросту не было.

Президиум ВАС РФ не согласился с подобной логикой, обратив внимание на то, что по соглашению об отступном может быть передана как сама вещь, так и право на нее. В последнем случае фактически передается право на истребование вещи.

Суд надзорной инстанции сослался на свою предшествующую практику, а именно на постановления от 20.10.2010 № 7214/10 и от 25.07.2011 № 1689/11, в которых на основании ст. 223 ГК РФ был сделан вывод о том, что право собственности как на движимое, так и на недвижимое имущество может быть передано его отчуждателем приобретателю без фактической передачи самого имущества.

Несмотря на это, Президиум ВАС РФ оставил без изменения ранее вынесенные по делу судебные акты, поскольку в соглашении об отступном от 15.12.2011 не было конкретизировано имущество, подлежащее передаче, и потому не было возможности определить, право собственности на какие конкретно объекты перешло к иностранной компании.

Но, тем не менее, в проанализированном постановлении нашли свое отражение аргументы в пользу допустимости уступки виндикационных притязаний.

Собственные аргументы в пользу допустимости уступки виндикационного притязания

Изложение собственных аргументов я начну от обратного. На первый взгляд, может показаться, что уступка виндикационных притязаний — явление недопустимое, исходя из традиционных представлений о различии между вещными правами и обязательственными правами в отрасли гражданского права.

Напомню, что изначально гражданскому праву присуще выделение этих двух групп прав по следующему признаку: вещные права дают их обладателю возможность удовлетворить свой интерес путем непосредственного воздействия на вещь, в то время как обязательственные права позволяют их обладателю удовлетворить свой интерес за счет действий или бездействия другого лица (Гражданское право: учебник в 3 т. Т. 1. — 6-е изд., перераб. и доп. / Н. Д. Егоров, И. В. Елисеев [и др.]; отв. ред. А. П. Сергеев, Ю. К. Толстой. М.: Изд-во «Проспект», 2007. С. 392, 570–574).

В первой половине XX века благодаря работе В. К. Райхера деление прав на вещные и обязательственные подверглось серьезной критике. Автор писал о том, что за исключением права собственности в большинстве вещных прав особо выделяются отношения управомоченного и обязанного лица. Так, в праве застройки особо выделяются отношения застройщика и собственника участка, в залоговом праве особо выделяются отношения залогодателя и залогодержателя и т. п.

Одновременно автор подчеркивал наличие отраженного (в отношении третьих лиц) действия обязательственных прав.

В связи с этим В. К. Райхер считал более верным деление гражданских прав на абсолютные и относительные. Описывая образно характер тех и других, он писал о том, что относительные правоотношения связывают двух лиц по принципу прямых проводов, по которым энергия движется лишь между двумя точками, в то время как абсолютные права действуют по принципу беспроволочной связи, соединяющей одну точку с бесконечным числом других точек и транслирующей энергию в пространство [Райхер В. К. Абсолютные и относительные права (в проблеме деления хозяйственных прав). В особенности применительно к советскому праву / Вестник гражданского права, 2007, № 2; приводится по СПС «Консультант Плюс»].

Тем не менее современная цивилистика считает достойными внимания обе классификации гражданских прав, находя место им обеим (Гражданское право: учебник в 3 т. Т. 1. — 6-е изд., перераб. и доп. / Н. Д. Егоров, И. В. Елисеев [и др.]; отв. ред. А. П. Сергеев, Ю. К. Толстой. М.: Изд-во «Проспект», 2007. С. 101–103, 395 и 572).

Но, несмотря на безусловную убедительность теории В. К. Райхера, нельзя не признать того, что все же господствующим мнением является то, что вещные права тяготеют к правам абсолютным, а обязательственные — к относительным. И, конечно, бесспорным является отнесение к абсолютным правам права собственности.

Но тогда получается, что с точки зрения догматических положений уступка виндикационного притязания невозможна, коль скоро уступается всегда требование к конкретному лицу, то есть требование из относительных правоотношений. Неслучайно в п. 1 ст. 382 ГК РФ говорится о праве (требовании) из обязательства.

Однако такой вывод был бы поспешным.

Право собственности является абсолютным лишь тогда, когда собственник спокойно и беспрепятственно осуществляет свои права и никто их не нарушает и не оспаривает. В такой ситуации все остальные лица несут пассивную («дремлющую») обязанность не препятствовать собственнику в осуществлении его правомочий.

Но все меняется тогда, когда кто-то из субъектов, обязанных не вторгаться в осуществление собственником его правомочий, нарушает подобную обязанность. Правоотношения в таком случае переходят из регулятивной в охранительную стадию. И вот на охранительной стадии вещные правоотношения становятся относительными. Нарушитель вещного права всегда конкретный, и потому иск, направленный на защиту нарушенного вещного права, предъявляется к конкретному ответчику.

По этой причине в п. 4 совместного Постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 29.04.2010 № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» мы встречаем следующие разъяснения:

«Обстоятельства, установленные при рассмотрении дела по иску о праве на имущество, не имеют обязательного характера для лиц, не участвовавших в деле. Такие лица могут обратиться в суд с самостоятельным иском о праве на это имущество. В то же время при рассмотрении названного иска суд учитывает обстоятельства ранее рассмотренного дела о праве на спорное имущество, независимо от того, установлены ли они судебным актом суда общей юрисдикции или арбитражного суда. Если суд придет к иным выводам, нежели содержащиеся в судебном акте по ранее рассмотренному делу, он должен указать соответствующие мотивы».

В этом пункте, на мой взгляд, отражен совершенно правильный подход к определению обязательности судебного акта по кругу лиц: такая обязательность распространяется только на спорящие стороны и не затрагивает тех, кто в процессе не участвовал. Конечно, судья, рассматривающий последующий спор о правах на ту же вещь, не может просто так пройти мимо предшествующего решения своего коллеги. Однако он, тем не менее, может прийти к другому выводу о правах на спорное имущество при условии, что такие выводы будут должным образом мотивированы.

Если на миг предположить, что абсолютный характер права собственности действовал бы и на этапе судебной защиты этого права, то тогда любые споры относительно этого права приобрели бы характер особого производства, поскольку нельзя привлечь в качестве ответчиков весь земной шар.

Суд был бы вынужден устанавливать в деле объективную истину путем прослеживания юридической судьбы такой вещи с момента ее создания. При этом само нарушение права было бы лишь формальным поводом для начала соответствующего разбирательства. Я не думаю, что кто-то хотел бы участвовать в подобном деле.

Итак, мы выяснили, что на охранительной стадии вещные правоотношения становятся относительными. Но тогда практически отпадают какие-либо препятствия для того, чтобы применять к этим правам прямо или по аналогии некоторые нормы об обязательствах, в частности, об уступке права (требования).

Еще одним аргументом в пользу обозначенного подхода является то, что с точки зрения исполнения решение о виндикации имущества (ст. 301 ГК РФ) практически ничем не отличается от решения об обязании передать индивидуально-определенную вещь (ст. 398 ГК РФ). Исполняя и то и другое решение, судебный пристав-исполнитель изымает вещь у ответчика и передает ее истцу в порядке ч. 1 ст. 69 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве».

Obiter dictum. Об астренте в отношении органов государственной власти

В разбираемом деле был еще один сюжет, который непосредственно связан с обсуждаемой проблематикой. Как уже было указано выше, определением от 03.06.2021 суд обязал органы внутренних дел выдать финансовому управляющему дубликаты СТС и ПТС в отношении транспортного средства.

В судебном заседании по рассмотрению соответствующего обособленного спора представитель управляющего пояснял, что эти документы необходимы ему для удовлетворения права на транспортное средство, то есть виндикационного притязания. Другими словами, представитель финансового управляющего воспринимал СТС и ПТС как некий аналог коносамента (ст. 142–149 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации).

Конечно, коносамент выдается совершенно в другой ситуации и с другой целью, однако его цель — удостоверить права на груз, которым грузоотправитель, грузополучатель или иное лицо не владеет в данный момент, для целей повышения оборотоспособности подобного груза.

В нашем случае дубликаты СТС и ПТС тоже повышают оборотоспособность виндикационного притязания. Разница между данными документами и коносаментом состоит в том, что в первом случае СТС и ПТС способствуют реализации права на истребование имущества у лица, предположительно неправомерно удерживающего его, а коносамент удостоверяет право выдачи груза в отношении лица, которое правомерно владеет им (в данном случае термин «владение» означает исключительно фактическое состояние).

Кроме того, разница между этими двумя видами документов состоит в том, что СТС и ПТС оформляются компетентными органами государственной власти, а коносаменты — субъектами частного оборота.

Но, повторю, аналогия СТС и ПТС с коносаментом исключительно ассоциативная.

Однако органы внутренних дел не спешили выдавать финансовому управляющему дубликаты соответствующих документов.

В связи с этим финансовый управляющий обратился в арбитражный суд с заявлением об установлении в отношении них судебной неустойки, и определением суда от 02.06.2022 данное заявление было удовлетворено. Суд апелляционной инстанции согласился с судом первой инстанции в данном вопросе (постановление от 08.10.2022), однако суд округа постановлением от 27.12.2022 отменил судебные акты и отказал в установлении судебной неустойки.

Напомню, что судебная практика по вопросу о допустимости установления астрента в отношении органов публичной власти претерпела неоднократные изменения. Сначала Президиум ВАС РФ, который и ввел в отечественную правовую систему идею присуждения судебной неустойки, допускал ее взыскание с органов публичной власти (Постановление Президиума ВАС РФ от 12.03.2013 № 8711/12, п. 3 Постановления Пленума ВАС РФ от 04.04.2014 № 22 «О некоторых вопросах присуждения взыскателю денежных средств за неисполнение судебного акта»).

Затем Пленум ВС РФ, напротив, разъяснил, что судебная неустойка не может устанавливаться в делах по спорам, возникшим из публичных правоотношений (Постановление Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств»).

Но потом после дополнения ст. 174 АПК РФ ч. 4, предусматривающей возможность установления судебной неустойки безотносительно личности ответчика, судебная практика изменилась, и в нескольких определениях ВС РФ допустил установление астрента в отношении органов публичной власти (определения от 12.10.2021 № 308-ЭС21-11633 и от 21.04.2021 № 309-ЭС19-22790).

Однако в п. 34 Постановления Пленума ВС РФ от 28.06.2022 № 21 «О некоторых вопросах применения судами положений главы 22 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и главы 24 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации» ч. 4 ст. 174 АПК РФ была все же истолкована ограничительно: астрент по спорам, возникающим из публичных правоотношений, допускается только в том случае, если действия или бездействие органов публичной власти влияют на реализацию подвластным субъектом своих гражданских прав и исполнение гражданско-правовых обязанностей.

Конечно, в анализируемом деле отказ органов внутренних дел выдать дубликаты СТС и ПТС влиял на реализацию участниками гражданского оборота своих прав: для должника их отсутствие означало невозможность легитимировать свои притязания на возвращение автомобиля, для финансового управляющего — передать покупателю имущества доказательства наличия уступаемого требования, а для покупателя — реализовать приобретенное право.

Поэтому мне ближе позиция, занятая мной в определении от 02.06.2022, и добровольное удовлетворение органами внутренних дел заявленного требования весьма показательно.

Так что, к счастью, эта история закончилась хорошо…

Вывод

Итак, я надеюсь, что описанный мною опыт может быть полезным для арбитражных управляющих, кредиторов, должников и других участников производств по делам о банкротстве. Я, безусловно, понимаю, что рыночная стоимость виндикационного притязания довольно низка, а круг покупателей подобного имущества весьма ограничен.

Тем не менее в делах о банкротстве часто приходится выбирать между плохим и очень плохим. Альтернативой практике уступки виндикационных притязаний может быть длительный поиск утраченного имущества, а это означает затягивание процедур банкротства на долгие годы, что, в свою очередь, приводит к существенному росту расходов на эту процедуру.

Поэтому я полагаю, что предложенный мной вариант разрешения подобной ситуации может оказаться достаточно полезным.

Позиция, отраженная в настоящей статье, является личным мнением автора и не может рассматриваться как официальная позиция Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области.