Тема «мошеннических» кредитов является не только юридической, но и социальной. Так, по данным портала «РБК», в 2024 г. мошенники украли у россиян 295 млрд руб.
Очевидно, что в такой ситуации судебная власть не могла оставаться в стороне от этой проблемы. В Обзоре судебной практики по делам о банкротстве граждан, утвержденном Президиумом Верховного Суда Российской Федерации (далее – ВС РФ) 18 июня 2025 г. (далее – Обзор), содержится две правовые позиции относительно того, как быть с такими кредитами.
1. Анализ казусов, приведенных в п. 39 Обзора
В указанном пункте приведено два казуса, при которых имело место мошенничество при выдаче кредитов.
В первом случае был заключен договор путем направления клиентом в банк через мобильное приложение заявления на получение кредита и акцепта оферты со стороны банка путем зачисления денежных средств на счет клиента. Совершение операций в мобильном приложении было подтверждено путем введения кодов, ранее направленных СМС-сообщениями.
В рамках возбужденного уголовного дела было выявлено, что неустановленное лицо позвонило на горячую линию банка от имени должника и переподключило функцию оповещения в личном онлайн-кабинете банка с абонентского номера, принадлежащего должнику, на другой номер. В дальнейшем неустановленное лицо, имея доступ в личный кабинет должника, направило заявку на оформление кредита, а полученную на счет должника сумму перевело сразу на другой банковский счет.
По соответствующему казусу, как следует из Обзора, была признана верной позиция суда апелляционной инстанции, указавшего на то, что в данном случае подлежит применению ст. 183 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ). Неустановленное лицо, которое заключило кредитный договор с банком, следует рассматривать как неуполномоченного представителя.
Согласно указанной статье ГК РФ в случае совершения сделки неуполномоченным представителем таковая считается совершенной в отношении такого представителя лично, а к должнику в таком случае каких-либо требований заявлено быть не может.
В связи с этим, согласно позиции, отраженной в Обзоре, в рассмотренной ситуации не имелось оснований для включения соответствующего требования в реестр требований кредиторов.
Во втором случае имели место следующие обстоятельства.
В рамках уголовного дела было установлено, что должнику позвонило некое лицо, представившееся сотрудником банка. В ходе переговоров должник раскрыл коды, направленные банком для подтверждения операций, что привело к оформлению на него кредитного договора, денежные средства по которому после поступления на счет должника были незамедлительно переведены на счет другого лица.
Из Обзора следует, что правильной была признана позиция суда апелляционной инстанции, в силу которой в данном случае нельзя говорить о том, что должник в принципе выразил волю на вступление в договор с банком.
В Обзоре отмечено, что заключение договора вследствие мошенничества, при котором потерпевшее лицо не осознает правовые последствия своих действий, считается неправомерным актом, противоречащим существу законодательного регулирования понятия сделки (п. 74 постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», далее – Постановление № 25).
Этим подобная сделка отличается от сделки под влиянием обмана, поскольку в последнем случае воля все же есть, другое дело, что она сформировалась с дефектом. В описываемом же случае с мошенническим кредитом воли нет в принципе.
Следовательно, требование банка не подлежало включению в реестр требований кредиторов.
Однако далее возникает вопрос о том, что если должник стал жертвой мошеннических действий, то следует ли ему в принципе обращаться с заявлением о признании банкротом.
Попробуем разобраться.
2. О правовой природе освобождения должника от дальнейшего исполнения своих обязательств
Конечной целью гражданина, обращающегося в суд с заявлением о признании себя банкротом, как правило, является освобождение от дальнейшего исполнения обязательств в порядке п. 3 ст. 213.28 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – Закон о банкротстве), если, конечно, у него нет цели реструктуризировать долг (что встречается не так часто).
Российский правопорядок рассматривает освобождение должника от дальнейшего исполнения своих обязательств в порядке ст. 213.28 Закона о банкротстве как экстраординарный способ прекращения обязательств. Такой вывод можно сделать из того, что в судебных актах, в которых обсуждается такое освобождение (например, в определении ВС РФ от 25 января 2018 г. № 310-ЭС17-14013), приводится следующая фраза: «По общему правилу обычным способом прекращения гражданско-правовых обязательств и публичных обязанностей является их надлежащее исполнение (пункт 1 статьи 408 ГК РФ, статья 45 Налогового кодекса Российской Федерации и т.д.)»
Если ВС РФ соотносит освобождение гражданина от дальнейшего исполнения своих обязательств со способами прекращения таковых, предусмотренных главой 26 ГК РФ, то логично предположить, что освобождение гражданина от долгов рассматривается им как разновидность прекращения обязательств.
Этим подход отечественного правоприменителя отличается от подхода, присущего, например, немецкому праву, в котором освобождение должника от дальнейшего исполнения своих обязательств происходит путем лишения соответствующих обязательств исковой защиты, то есть превращения их в натуральные обязательства (A Guide to Consumer Insolvency Proceedings in Europe / Edited by T. Kadner Graziano, J. Bojars, V. Sajadova. Cheltenham, 2019. С. 518).
Подобный подход кажется догматически более верным. Обязательства, как правило, изменяются или прекращаются вследствие волевых актов сторон такого обязательства. Даже в том случае, когда обязательство прекращается на основании акта органа государственной власти или органа местного самоуправления (ст. 417 ГК РФ), едва ли можно говорить о том, что соответствующий акт принимается именно с целью прекращения обязательств конкретного лица.
Государство в лице суда не может своим односторонним актом прекратить обязательства частного лица перед частными же лицами. Но что государство, действительно, может сделать, так это лишить определенные обязательства исковой защиты (как бы сказать: «Вот эти обязательства я не буду принудительно приводить в исполнение»).
Однако независимо от того, о чем просит должник, обращаясь с заявлением о признании его несостоятельным (банкротом): прекратить его обязательства или сделать их натуральными, при таком обращении он признает наличие подобных обязательств, поскольку невозможно прекратить или сделать натуральным то, чего фактически нет.
Здесь нелишне будет напомнить, что в силу п. 3 ст. 213.4 Закона о банкротстве при подаче заявления о собственном банкротстве гражданин представляет в суд список собственных кредиторов по форме, утвержденной Министерством экономического развития Российской Федерации (п. 3 ст. 213.4 Закона о банкротстве).
Указание в подобном списке собственных обязательств и является признанием их наличия.
Однако выше мы уже указали, что требования по «мошенническим» кредитам к должнику фактически отсутствуют, поскольку они считаются или возникшими в отношении других лиц или не возникшими в принципе.
И это приводит нас к выводу о том, что если такие кредиты – это все «обязательства» должника или большая часть его обязательств, то обращение в суд с заявлением о признании банкротом представляет собой не лучшее средство его защиты.
Но что же тогда делать гражданину, пострадавшему из-за оформления на его имя «мошеннических» кредитов?
На мой взгляд, ответ на данный вопрос лежит в плоскости обсуждения исков о признании обязательств отсутствующими. К ним и обратимся.
3. Иск о признании права отсутствующим: генезис
Впервые на уровне разъяснений высших судов об иске о признании права отсутствующим зашла речь в совместном постановлении Пленума ВС РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 29 апреля 2010 г. № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» (далее – Постановление № 10/22).
В п. 52 данного постановления было разъяснено, что в случаях, когда запись в ЕГРП нарушает право истца, которое не может быть защищено путем признания права или истребования имущества из чужого незаконного владения (право собственности на один и тот же объект недвижимости зарегистрировано за разными лицами, право собственности на движимое имущество зарегистрировано как на недвижимое имущество, ипотека или иное обременение прекратились), оспаривание зарегистрированного права или обременения может быть осуществлено путем предъявления иска о признании права или обременения отсутствующими.
Если же вести речь о конкретных делах, в которых зашла речь о негативных исках о признании, то следует обратиться к определению ВС РФ от 21 марта 2017 г. № 51-КГ17-2.
Обстоятельства дела были следующими.
Трое граждан обратились с иском к ПАО «Сбербанк» об уменьшении неустойки по кредитному договору на основании ст. 333 ГК РФ.
Из обстоятельств дела следовало, что ПАО «Сбербанк» и трое граждан (будущих истцов) заключили кредитный договор от 20 сентября 2013 г., по условиям которого они получили кредит на сумму 1 120 000 руб. и обязались возвратить его через 120 месяцев, уплатив на полученную сумму 13,25% годовых.
Истцы 25 февраля 2016 г. направили кредитной организации заявление об освобождении от уплаты неустойки, в котором указали, что по состоянию на 25 февраля 2016 г. размер начисленной им неустойки в связи с просрочкой уплаты процентов за пользование кредитом составляет 16 965 руб. 78 коп., а размер неустойки в связи с просрочкой платы основного долга – 25 974 руб. 78 коп.
Они сослались на то, что задолженность по уплате основного долга и процентов за пользование кредитом ими погашена в полном объеме, а подлежащая уплате неустойка несоразмерна последствиям неисполнения ими своих обязательств, поскольку составляет 182,5% годовых, что в 22 раза превышает ставку рефинансирования и в 15 раз превышает размер процентов за пользование кредитом.
Истцы указывали на то, что просрочка в уплате неустойки за конкретный период была вызвана плохим урожаем.
В ответе на данное заявление истцов банк разъяснил им порядок и основания реструктуризации кредита, то есть, в сущности, предложил им разрешить проблему начисленной неустойки на своих условиях.
Суды первой и апелляционной инстанций отказали в удовлетворении иска, указав на то, что довод о несоразмерности неустойки на основании ст. 333 ГК РФ может быть заявлен только как возражение на предъявленный иск, а не в качестве самостоятельного искового требования.
Гражданская коллегия ВС РФ не согласилась с подобным выводом, обратив внимание на то, что ст. 12 ГК РФ предусматривает такой способ защиты, как изменение или прекращение правоотношения.
Коль скоро суды рассмотрели иск по существу, это значит, что они в принципе признали за истцами право на его предъявление.
Гражданская коллегия ВС РФ отменила определение суда апелляционной инстанции и направила дело на новое рассмотрение в суд апелляционной инстанции.
Соглашаясь принципиально с подходом, занятым ВС РФ, я, тем не менее, посчитал бы более верным обосновать его ссылкой на абз. 2 ст. 12 ГК РФ, поскольку, предъявляя иск об уменьшении неустойки, должник отрицает наличие у кредитора права на взыскание неустойки на сумму, превышающую ту, что соразмерна допущенному нарушению.
Возможно предъявление как позитивного иска о признании (о наличии права), так и негативного иска о признании (об отсутствии права). И тот и другой иск охватываются указанным абзацем.
Но в целом мне кажется, что приведенное дело – хороший пример рассмотрения судом иска о признании права отсутствующим.
Однако, как я уже указывал в одной из своих статей на портале, подача иска о признании всегда ставит довольно серьезный вопрос о наличии интереса в таком признании у заявителя (См.: Шевченко И.М. О правовой природе жалобы на действия (бездействие) арбитражного управляющего).
Применительно к иску о присуждении подобный интерес очевиден: взыскать конкретную сумму, истребовать имущество и т.п.
В ситуации же, когда заявлен иск о признании, истец должен особенным образом обосновать, почему само по себе «голое» признание восстановит его нарушенные или оспоренные права. Ярким примером, иллюстрирующим данный тезис, является п. 58 Постановления № 10/22, который допускает предъявление иска о признании права собственности лишь в случае, если собственник не утратил владения (слова «находящегося в его владении недвижимого имущества»).
Но если истец по положительному иску о признании должен обосновать свой интерес в подаче подобного иска, то истец по негативному иску о признании должен обосновать такой интерес «вдвойне», поскольку вторая категория исков все же представляет собой довольно экзотическое явление.
В этом смысле разделяю опасения Д.Б. Володарского о том, что проанализированное выше определение ВС РФ открыло ящик Пандоры в плане повсеместного допущения исков о снижении неустойки (Володарский Д.Б. К вопросу о существовании так называемого иска об уменьшении неустойки // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2017. № 7. С. 11).
Согласен с автором в том, что возможность обращения с таким иском должна быть специально обоснована, прежде всего, в аспекте наличия интереса в предъявлении подобного иска.
Я привел бы следующий пример наличия правомерного интереса в негативном иске о признании.
Допустим, есть некое хозяйственное общество, которое намерено участвовать в конкурсе на право заключить государственный контракт, поскольку у него имеются навыки и специализация, как раз требующиеся для исполнения подобного контракта. Однако условием для участия в конкурсе является отсутствие просроченной задолженности перед кредитными организациями. При этом у хозяйственного общества есть застарелый кредит, по которому имеется значительная просрочка и по которому начислена огромная неустойка. А банк не обращается в суд с иском о взыскании задолженности ввиду того, что находится в предбанкротном состоянии, но временная администрация в нем еще не назначена. Хозяйственное общество готово возвратить сумму основного долга и процентов, однако не готово платить сумму неустойки в полном объеме (например, она в пять раз превышает сумму основного долга).
Как представляется, в таком случае у хозяйственного общества имеется интерес в предъявлении иска о снижении неустойки (иска о признании отсутствующим права в соответствующей части).
И, конечно, у лица, пострадавшего от «мошеннического» кредита, есть правомерный интерес в том, чтобы предъявить иск о признании задолженности отсутствующей.
4. Пример из собственной практики
Пример, который приведу далее, идет несколько вразрез с той логикой, которую я продемонстрировал выше. Но он все равно достаточно хорош для демонстрации самой обсуждаемой проблематики.
Определением от 15 мая 2024 г. по делу № А56-7579/2023 Арбитражный суд города Санкт-Петербурга и Ленинградской области завершил процедуру реализации имущества гражданина в отношении К. и освободил его от дальнейшего исполнения обязательств перед кредиторами. Возражавший против освобождения должника от дальнейшего исполнения обязательств ПАО «Банк ВТБ» указывал на то, что должник не принял всех возможных мер к погашению задолженности перед кредиторами. Однако гражданин К., опровергавший доводы банка, указывал на то, что его задолженность по большей части (2 097 594 руб. из 3 946 507 руб. 71 коп.) возникла вследствие мошеннических действий третьих лиц.
Суд согласился с доводами гражданина К., указав следующее.
В ситуации, когда задолженность К. перед ПАО «Банк ВТБ» возникла частично ввиду мошеннических действий третьих лиц, должник избрал неверный способ защиты своего права. Если он полагал, что в действительности не получал кредит по договору от 15 сентября 2022 г. № V625/0006-0010190, то он мог обратиться в суд с иском о признании отсутствующей задолженности по такому договору (абз. 2 ст. 12 ГК РФ).
Между тем в данном случае К. обратился с заявлением о признании банкротом и введении процедуры реализации имущества гражданина, которое имплицитно содержит в себе требование об освобождении должника от дальнейшего исполнения своих обязательств. Такое заявление направлено не на отрицание наличия долга, а, напротив, на его подтверждение, коль скоро должник просит суд прекратить соответствующее обязательство экстраординарным способом, предусмотренным п. 3 ст. 213.28 Закона о банкротстве.
Однако на заявителя не может возлагаться риск избрания неправильного способа судебной защиты (п. 9 Постановления № 25).
Освобождение К. от дальнейшего исполнения своих обязательств не означает освобождения третьих лиц, совершивших мошеннические действия, от ответственности перед ПАО «Банк ВТБ».
Суд также обратил внимание на то, что в силу правила об оказании содействия сторонами обязательства друг другу (п. 3 ст. 307 ГК РФ) риск совершения мошеннических действий в сфере кредитования должен распределяться между кредитной организацией и потребителем ее услуг справедливым образом.
Поскольку банк как более экономически сильный субъект обладает несоизмеримо большими возможностями по противодействию мошенническим действиям в сфере кредитования, он должен, как минимум, разделить с потребителем риск совершения мошеннических действий.
Требование должника об освобождении его от дальнейшего исполнения своих обязательств фактически направлено на распределение на банк подобных рисков.
У этого определения была непростая судьба. Сначала постановлением от 8 августа 2024 г. суд апелляционной инстанции отменил его, указав на недобросовестный характер действий гражданина К.
Однако затем постановлением от 12 декабря 2024 г. суд кассационной инстанции (суд округа) отменил это постановление и оставил в силе определение суда первой инстанции от 15 мая 2024 г. (хотя и не воспроизвел полностью мотивы, приведенные в определении суда первой инстанции).
Несмотря на то что в определении от 15 мая 2024 г. был сделан вывод о том, что К. в конечном итоге мог защищаться от требования по мошенническому кредиту путем его прекращения в порядке п. 3 ст. 213.28 Закона о банкротстве, суд все же обратил внимание на то, что в норме заявителю следовало бы избрать другой способ защиты.
Однако непоследовательность должника вполне понятна, коль скоро к тому моменту еще не было ясно, как быть с мошенническими кредитами; Обзор еще не был принят.
5. Вывод
Таким образом, если задолженность гражданина состоит полностью или преимущественно из требований по «мошенническим» кредитам, то верным способом защитить свои права для должника является обращение в суд с иском (или с исками) к кредитной организации о признании права отсутствующим.
Если же в такой ситуации гражданин обратится в суд с заявлением о признании банкротом и укажет требования по «мошенническим» кредитам в числе своей задолженности, то это означает фактическое признание им наличия такой задолженности со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Если гражданин обладает признаками банкротства и без учета «мошеннических» кредитов, то, на мой взгляд, в списке кредиторов следует делать пометки о том, что должник оспаривает наличие долгов по подобным кредитам.
Позиция, отраженная в настоящей статье, является личным мнением автора и не может рассматриваться как официальная позиция Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области.
Над материалом работали:
