Андрей Астафуров

Даже не будучи юристом очевидно, что отсутствует какое-то логическое экономическое обоснование разницы в 38 тыс. раз между тарифами на переводы внутри одного банка и тарифами на перевод между разными банками. Исходя из обычной житейской логики понятно, что такое договорное условие очевидно несправедливо, а потому не должно применяться. Вопрос только в том, как Судебная коллегия по экономическим спорам «упакует» данное решение. На мой взгляд коллегия сошлется на нормы о договоре присоединения, признав клиента банка слабой стороной договора и указав на невозможность согласование клиентом банка иного содержания спорного условия договора, что позволит суду не применять его.

Верховный суд расширяет сферу применения доктрины сальдирования, распространяя ее на случаи совершения замещающих сделок в целях устранения недостатков работ по договору подряда. Ранее эти суммы подлежали включению в реестр кредиторов несостоятельного подрядчика, теперь же заказчик вправе учесть указанные суммы при определении финального сальдо взаимных предоставлений, что более выгодно для него, учитывая средний процент удовлетворения требований кредиторов в процедурах банкротства.

Так произошло и в этом деле. Суд в комментируемом деле решал вопрос начала течения срока исковой давности в ситуации, когда покупателю после внесения предоплаты не был передан товар. Коллегия верно указала, что субъективная осведомленность покупателя о нарушении своих прав возникает ровно в тот момент, когда произошла просрочка передачи товара со стороны продавца. Дальше покупатель вправе требовать либо передачи вещи в натуре, либо возврата предоплаты. Выбор способа защиты права не влечет изменение момента субъективной осведомленности, а поэтому срок давности считается с того момента, когда продавец оказался в просрочке, а не с момента, когда покупатель обратился к продавцу с требованием о возврате предоплаты.

Суд в комментируемом определении разрешил и процессуальный момент, указав, что налоговая реконструкция осуществляется через механизм уменьшения размера субсидиарной ответственности, предусмотренной абзацем вторым пункта 11 статьи 61.11 закона о банкротстве. Такая налоговая реконструкция не является пересмотром в неустановленном порядке размера требований налогового органа к должнику и результатов налогового контроля, а является формой учета вины привлекаемого лица.

При обжаловании определения об утверждении мирового соглашения необходимо писать жалобу сразу в кассацию, перепрыгивая апелляцию. При этом по классике кассация в российском арбитражном процессе занимается исключительно вопросами права, вопросы же установления фактических обстоятельств дела решают первая и апелляционная инстанции. В итоге получается неоднозначная ситуация: заявитель приводит доводы, что мировое соглашение нарушает интересы кредиторов, но кассация их вроде как проверить не может, так как это не вопрос правильности применения норм права.

Полагаю, что так провокационно можно было бы назвать этот кейс. Мне кажется, что он является достаточно интересным и может существенным образом повлиять на развитие судебной практики по вопросу привлечения к субсидиарной ответственности «с налоговой составляющей». Сутью этого спора является то, что к контролирующим должника лицам применена доказательственная презумпция доведения до банкротства в связи с наличием в реестре кредиторов значительной задолженности по уплате обязательных платежей. Возникла эта задолженность по результатам хозяйственных взаимоотношений с аффилированным лицом. При этом у должника в результате образовалась налоговая недоимка, а у другого аффилиата — наоборот, переплата. Судя по определению о передаче, Верховный суд РФ, по всей видимости, внял доводам кассаторов, что при определении ущерба, причиненного конкурсной массе, эти величины должны сторнироваться. Это соответствует ранее выработанной практике по налоговым спорам об определении действительных налоговых обязательств (ДНО) налогоплательщика.

Ранее отчасти аналогичный спор рассматривался в определении от 31.01.2023 N 305-ЭС19-18803(10). Как следует из этого судебного акта, должник реализовывал посредством процессинговых карт топливо своим клиентам, которое приобретал у поставщиков. При этом была использована замысловатая схема взаимодействия с поставщиками. Топливо считалось полученным от поставщика, когда его приобрел уже конечный клиент должника. Учет совокупного объема проданного топлива осуществлялся в компьютерной программе. Сколько топлива фактически продали конечным клиентам, столько топлива и признавалось полученным от поставщика.Как я понимаю, с документарным оформлением этой схемы было не все так гладко и когда дело дошло до банкротства, то поставщик не смог подтвердить имеющимися у него документами реальность поставок топлива в адрес должника. Получалось, что должник перечислял ему деньги в отсутствии какого-то встречного предоставления. Ну и учитывая, что суд установил для кучи, что стороны еще и аффилированы, то эти сделки признали недействительными по статье 61.2 закона о банкротстве.

До постановления Конституционного суда РФ от 21.05.2021 № 20-П указанная норма была практически не действующей из-за трудности доказывания оснований для привлечения к гражданско-правовой ответственности. После постановления КС РФ, который фактически ввел доказательственную презумпцию недобросовестности указанных лиц, она превратилась в действенный инструмент защиты кредиторов. Предполагалось, что если юрлицо исключалось в административном порядке из ЕГРЮЛ с просуженным долгом, то руководитель и бенефициар такого юрлица действовали недобросовестно пока не доказано иное, так как сознательно «хоронили» такую компанию (что в подавляющем большинстве случаев так и есть).

Примечательно это дело тем, что судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ дала нижестоящим судам ориентир, когда неуплата долга даже одному конкретному кредитору свидетельствует о наличии у юридического лица системной кризисной ситуации. Установление этого обстоятельства входит в предмет доказывания не только обособленных споров по установлению требований кредиторов и их субординации, но и при оспаривании сделок по «банкротным» основаниям, а также при привлечении контролирующих лиц к субсидиарной ответственности за несвоевременную подачу заявления о «самобанкротстве».

Согласно этому принципу, любое видоизменение предмета залога не прекращает сам залог, который начинает обременять вновь созданную вещь. Такое правило необходимо чтобы защитить участников оборота от недобросовестных действий залогодателей, которые могут пытаться «снять» залог путем изменения параметров предмета залога (сделать из одного заложенного участка несколько участков поменьше, пристроить к заложенному зданию пристройку и т. д.). Пункт 8 Обзора грозит таким субъектам пальчиком и наперед говорит, что такое «не прокатит», даже если Славик говорит, что он сто раз так делал.