Юлия Кинева

Общее правило о том, что эффект от возбуждения основного производства по делу о банкротстве распространяется на иные юрисдикции (см. например, определение СКЭС ВС РФ от 8 февраля 2024 г. № 305-ЭС23-15177) не отменяет действие отечественного принципа определения эффективной юрисдикции, т.е. такой, в пределах которой судебные акты имеют максимально высокие шансы фактического исполнения, а нарушенные права – защиты (см. например, определение ВС РФ от 8 декабря 2021 г. № 305-ЭС21-13327, п. 49 постановления Пленума ВС РФ от 27 июня 2017 г. № 23) и которая может отличаться от юрисдикции основного производства (в том числе ввиду санкций и иных факторов, ограничивающих в данный момент доступ российских кредиторов к правосудию в иностранных судах).

Между тем сам по себе подход о том, что отсутствие полной оплаты по договору не свидетельствует о наличии у него признаков недействительности по ст. 61.2 Закона о банкротстве или ст. 170 ГК РФ в контексте безвозмездности, являясь лишь основанием для взыскания дебиторской задолженности с обязанного лица (а в случае, если срок давности истек – убытков с лиц, контролирующих управомоченное лицо), существует и активно применяется (см. например, постановления АС Московского округа от 17 февраля 2025 г. № Ф05-24943/2023 и № Ф05-26193/2024, от 14 октября 2024 г. № Ф05-31823/2022, от 20 августа 2024 г. № Ф05-21143/2022; АС Уральского округа от 10 июля 2024 г. № Ф09-4044/24).

Подход, согласно которому «процессуальная недобросовестность» КДЛ (1) раскрывается через отказ / уклонение от представления доказательств и от участия в с/з, от дачи пояснений либо через их явную неполноту, (2) инициирует действие презумпции о том, что виновные действия (бездействие) КДЛ привели к невозможности исполнения должником обязательств перед кредиторами, и ранее приводился в многочисленных определениях СКЭС ВС РФ (например, от 2 июля 2024 г. № 303-ЭС24-372, от 26 апреля 2024 г. № 305-ЭС23-29091, от 25 марта 2024 г. № 303-ЭС23-26138, от 6 марта 2023 г. № 304-ЭС21-18637). Основан подход во многом на постановлении КС РФ от 7 февраля 2023 г. № 6-П, упоминаемом Высшим судом и в рассматриваемом деле.

Подход о наличии оснований для «субсидиарки» компании, в пользу которой отчуждена значительная часть активов должника, необходимая для ведения им хозяйственной деятельности, отражен и в определении от 15 февраля 2018 г. № 302-ЭС14-1472(4,5,7). Можно проводить аналогию с подходами о допустимости взыскания средств в счет исполнения обязательств налогоплательщика с компании, на которую им был переведен бизнес (п. 15 Обзора практики СКЭС ВС РФ № 4 (2016)), а также о солидарном распределении долга по невыплаченной заработной плате перед бывшими работниками должника между ним и зеркальной компанией (определение от 10 февраля 2022 г. № 305-ЭС21-14470(1,2)).

Ограничивает данный подход суд округа для отказа от требований (постановление от 17 октября 2019 г. № Ф05-17142/2019) – он должен быть выражен однозначно и дословно. В рассматриваемом деле судом в устном порядке было выяснено, что отказ от уточнения не заявлен. В данном контексте позиция суда округа о необходимости разрешения судом вопроса о принятии либо отклонении уточнений в порядке ст. 49, 159 АПК РФ независимо от устного обозначения их заявителем в качестве «письменных объяснений» укладывается в ранее сформированные подходы.

Проще говоря, начало исчисления СИД зависит от характера пороков сделки. 1. При условии, что управляющий осведомлен о составе требований кредиторов, по преимущественным сделкам СИД течет с момента получения сведений о предоставлении (к примеру, банковской выписки, отражающей платеж – если запрос сделан в разумные сроки (от 21 апреля 2016 г. № 305-ЭС15-17548, от 24 декабря 2015 г. № 305-ЭС15-13488), уведомления о зачете (от 5 февраля 2016 г. № 304-ЭС14-5681(7)) и т.д.). Подход применим и к другим сделкам с «простым» составом, например, при наличии в выписке коммерческого ЮЛ открытого платежа в пользу другого такого ЮЛ «по договору дарения». Момент получения копии договора иррелевантен. 2. Иное применимо к сделкам, состав недействительности которых более сложен и устанавливается, например, в связи с прикрываемым отсутствием встречного предоставления (с момента наступления срока оплаты по притворным сделкам, прикрывающим безвозмездный вывод имущества, с учетом разумного срока на получение и изучение документов (от 31 июля 2017 г. № 305-ЭС15-11230)) или в связи с иными пороками, открывающимися в результате исследования содержания договора (например, о неравноценности сделки по продаже имущества можно судить лишь после установления того факта, что имела место не частичная оплата, стороны в действительности пришли к соглашению о такой цене договора).

По смыслу определения, перечень признаков «брошенной» организации является открытым и ограничивается формальными требованиями п. 1 ст. 64.2 ГК РФ, п. 1 и пп. «б» п. 5 ст. 21.1 Закона № 129-ФЗ. Следовательно, заявители могут ссылаться на объяснения бывших сотрудников компании, невозможность установления места пребывания ее органов управления (абз. 3 п. 4 инф. письма Президиума ВАС РФ от 13 августа 2004 г. № 84) и проч. При этом, примут ли суды в ситуации, когда установлены формальные признаки по п. 1 ст. 64.2 ГК РФ, п. 1 ст. 21.1 Закона № 129-ФЗ, типичные в таких случаях возражения ответчиков о том, что представители компании по доверенности участвуют в делах о взыскании долгов или, к примеру, получают почтовую корреспонденцию – при том, что высший суд не указал прямо, стремится ли предмет доказывания «брошенности» к «отсутствующему должнику» (в таком случае отклонение возражений возможно со ссылкой на п. 22 Обзора практики ВС РФ № 3 (2021)) или к «фактически прекратившей деятельность организации» в контексте административного исключения ее из ЕГРЮЛ (здесь возражения можно обосновать ссылкой на абз. 11–12 п. 24 Обзора практики ВС РФ № 2 (2021))?

Согласно устоявшемуся подходу, подобные обязательства носят солидарный характер, что исключает то самое «двойное исполнение» и неосновательное обогащение кредитора. Данная позиция высказывалась, к примеру, применительно к реституционным требованиям и требованиям о возмещении убытков, причиненных совершением данной сделки (определения СКЭС ВС РФ от 02.02.2024 № 305-ЭС21-10472(3), от 09.02.2023 № 301-ЭС18-395(4)), или субсидиарной ответственности в связи с ней (от 23.11.2023 № 307-ЭС20-22591(3,4)). Вопрос о соотношении поручительства и субсидиарной ответственности КДЛ также уже исследован. Согласно определению СКЭС ВС РФ от 27.12.2021 № 308-ЭС17-15907(7), такие требования солидарны в части требований банка по основному обязательству (в части ответственности самого поручителя за нарушение условий обеспечивающего договора — нет).

Независимо от того, считать ли такой судебный акт подтверждающим взыскание в судебном порядке лишь части долга (с учетом роста курса) либо всей суммы долга (с учетом наличия в мотивировочной части упоминания о валюте долга), кредитор должен осуществлять действия по принудительному получению удовлетворения (иное влечет за собой истечение срока либо исковой, либо исполнительской давности). Соответственно, по аналогии с подходом из определений СКГД ВС РФ от 01.11.2016 № 84-КГ16-7, от 21.07.2020 № 32-КГ20-6-К1 и от 17.11.2020 № 5-КГ20-82-К2, возникшая по истечении сроков невозможность реализации кредитором своего требования к должнику презюмирует отсутствие материального интереса у кредитора и, по существу, означает фактическое «прекращение» этого требования. Натуральные обязательства почти неисполнимы, а права кредитора в отношении должника не могут существовать и негативно влиять на его деятельность бессрочно. В данном случае такое негативное влияние проявлялось в сохранении за обществом статуса недобросовестного неплательщика, и иск общества можно квалифицировать как некий «негаторный иск в обязательственном праве» – иск о признании кредитного обязательства прекращенным.

Самого по себе представительства недостаточно для подобных сомнений. Такая позиция суда округа является устоявшейся (постановления от 30.05.2023 № Ф05-11144/2022, от 14.03.2023 № Ф05-8013/2019, от 05.12.2022 № Ф05-21152/2018, от 05.07.2022 № Ф05-12266/2021, от 29.07.2021 № Ф05-18018/2021 и иные). Между тем, он не учел, в данном деле заявители ссылались не только на представительство, но также на корпоративные связи, установленность факта вхождения в группу лиц по п. 2 ст. 69 (либо ст. 16) АПК РФ, согласованность процессуальных действий и позиций (включая оформление документов), целенаправленные действия по исключению из реестра требований независимых миноритариев и затягиванию споров по рассмотрению требований независимых мажоритариев в целях пресечения возможности голосования за иного управляющего. При таком стечении доказательств сомнения действительно обоснованны, что также не ново для практики. Между тем, сама позиция, пресекающая злоупотребления в виде затягивания споров по требованиям независимых мажоритарных кредиторов с целью отстранения их от контроля над процедурой, может стать новшеством.

Финальным двигателем этих процессов может послужить данное дело, в котором констатирована необходимость учета санкционного воздействия, в результате которого отечественные кредиторы были лишены возможности инициировать банкротства в иных юрисдикциях и обращаться к иностранным специалистам по вопросам приведения в исполнение решений российских судов, поиска и возврата активов, находящихся на территории недружественных государств. Иными словами, другие возможности судебной защиты у кредиторов иностранных лиц, кроме банкротства имущественных масс в российской юрисдикции, теперь отсутствуют. При этом, как ранее было отмечено в деле № А76-31539/2021, впоследствии санкции вкупе с институтом моратория на банкротство не повлияют на саму возможность банкротства имущественных масс «офшоров», так как подобные нормы относятся к личному закону юридического лица и не распространяются на имущество (еще определением СКЭС ВС РФ от 08.10.2020 № 310-ЭС20-3002 отмечено безусловное распространение юрисдикции РФ на имущество, расположенное на территории РФ и используемое для извлечения прибыли). Интересной будет история с выявлением управляющим активов, в материальном смысле еще находящихся в банкротящейся имущественной массе (так как по недействительным сделкам право собственности не переходит), но формально отчужденных другому «офшору». Ожидаю развития практики оспаривания подобных сделок и привлечения управляющим теперь уже исключительно российских специалистов для возврата таких активов, ведь компетентных специалистов у нас множество.