Анастасия Подковко

Комментируемое постановление, по моему мнению, примечательно еще и тем, что представляет собой образец применения судом кассационной инстанции весьма «непопулярного» основания для отмены обжалуемых судебных актов – нарушение нижестоящими судами норм процессуального права, повлекшее принятие неправильного решения (ч. 3 ст. 288 АПК РФ). К сожалению, далеко не во всех случаях суды округа прислушиваются к данному основанию и считают только лишь его достаточным для отмены судебных актов нижестоящих судов. В заключение хочется выразить надежду, что постановление скорректирует практику кассационных судов по применению данного процессуального основания для отмены судебных актов и поможет литигаторам расширить спектр заявляемых аргументов.

В комментируемом постановлении суд округа напомнил, что при оценке действий КДЛ в преддверие банкротства важно провести подробный и взвешенный анализ всех проводимых им мероприятий и четко определить мотивы, которыми он руководствовался, чтобы исключить ошибку, с одной стороны, незаконного возложения на такое лицо непомерного бремени субсидиарной ответственности, а с другой – опрометчивого освобождения его от последствий своих недобросовестных и неразумных действий. В таких условиях указания суда кассационной инстанции нижестоящим судам дать оценку обоснованности ожиданий ответчика и оправданности принятых им рисков, а также принять во внимание последующее поведение КДЛ, уклонившегося от взыскания задолженности в судебном порядке, выглядят весьма разумными. Суд округа справедливо оценил, что в рассмотренном им деле не все так однозначно.

Причем на что стоит обратить внимание при анализе данного постановления, так это на то, насколько скрупулезно подошел суд округа к рассмотрению дела, обратив внимание не просто на ошибочно указанный адрес при направлении гражданину судебной корреспонденции, а на его неполноту при наличии большинства необходимых атрибутов, подчеркнув, что одного обозначения улицы, номера дома и квартиры недостаточно при наличии у адреса иных составляющих. Вообще, вопросы надлежащего извещения участников процесса всегда стоят во главе угла при рассмотрении судами судебных споров, поскольку рассмотрение дела в отсутствие участвующего в нем лица при отсутствии доказательств его надлежащего извещения является безусловным основанием к отмене судебного акта.

В рассматриваемом обособленном споре ошибка нижестоящих судов заключалась в том, что, учитывая установление недобросовестности кредитора в рамках иного арбитражного дела в отношении иного должника, апелляционный и кассационный суды автоматически и безосновательно распространили эти выводы на данное дело, посчитав доказанным наличие в поведении кредитора признаков недобросовестности также и в отношении должника по данному делу о банкротстве, вследствие чего субординировали требование банка при включении его в реестр. Однако Верховный суд, оставляя в силе судебный акт первой инстанции, эту ошибку исправил, указав, что, поскольку в деле о банкротстве концерна (заемщик и залогодатель) недобросовестность банка по отношению к должнику установлена не была, более того, она опровергается обстоятельствами спора, основания для понижения его требования отсутствуют.

Разрешая данное дело, Верховный суд РФ вполне ожидаемо напомнил о сложившейся уже судебной практике по спорам об установлении размера вознаграждения арбитражного управляющего, которая исходит из того, что размер и порядок его выплаты должен определяться судом с учетом объема и сложности предстоящей (или как в данном случае — выполненной) работы. Иными словами, Верховный Суд РФ в очередной раз подчеркнул, что вознаграждение арбитражному управляющему, даже если это не процедура конкурсного производства, а, как в данном случае, процедура распределения обнаруженного имущества ликвидированного должника, должно быть выплачено, а его размер определяется с учетом личного (индивидуального) вклада управляющего в результат процедуры, коим является удовлетворение требований кредиторов, пусть даже и ликвидированного лица, и не может быть снижен произвольно в отсутствие доказательств ненадлежащего выполнения арбитражным управляющим своей работы.

Принимая данное определение, суд округа в очередной раз напомнил, что отслеживание движения арбитражного дела — это забота исключительно участника процесса, который хотя бы раз был извещен о судебном заседании по тому или иному делу, в связи с чем причины для восстановления пропущенного срока должны быть более чем убедительными, а не находиться в плоскости «пропустили срок, потому что не знали…». При этом обращает на себя внимание мотивировка суда, объясняющая отказ в восстановлении процессуального срока необходимостью достижения баланса участников арбитражного процесса, а также соблюдением принципов правовой определенности и стабильности судебных актов. В целом, достаточно логичное и ожидаемое определение с учетом описанных в нем обстоятельств обособленного спора.

Сложно предположить, что привлекаемое к субсидиарной ответственности лицо не заявляло в нижестоящих судах о тех же самых исключающих его ответственность обстоятельствах, о которых оно заявило в суде кассационной инстанции, однако, как это, к сожалению, нередко бывает, нижестоящие суды за доводами конкурсного управляющего не слышат контраргументы ответчиков. Суд кассационной инстанции в комментируемом постановлении справедливо учел, что не любое уклонение от представления документов по запросу конкурсного управляющего влечет автоматом субсидиарную ответственность руководителя, да и не любой руководитель становится автоматом контролирующим должника лицом. Будем надеяться, что при новом рассмотрении нижестоящие суды учтут свои ошибки и более тщательно подойдут к разрешению этого спора, не допустив привлечение к субсидиарной ответственности на весьма значительную сумму невиновного лица.

И хотя в данном споре, насколько мы можем судить по тексту комментируемого постановления кассации, сделки оспаривались по общегражданским нормам (статьи 10, 168 и 170 ГК РФ), на практике данную презумпцию суды принимают и в этом случае. Так что комментируемое постановление в данном случае вполне логично придерживается правил, установленных законодателем. Однако, ориентируясь при рассмотрении аналогичных споров на данный судебный акт, судам не следует забывать и о другой практике Верховного суда РФ, согласно которой само по себе наличие у должника на дату совершения оспариваемой сделки кредиторов еще не свидетельствует о наличии у него признаков неплатежеспособности и/или недостаточности имущества. Для установления этих обстоятельств заинтересованному лицу требуется доказать, что должник не исполнял такие требования именно по причине отсутствия у него для этого средств, а не просто потому, что «не хотел платить.

Позиция судебной инстанции представляется вполне закономерной и обоснованной, направленной на защиту интересов лиц, не являющихся участниками дела о банкротстве и не имеющих никакого отношения к деятельности должника и его бывшего руководства. Кроме того, учитывая, что споры о разрешении разногласий по своей правовой природе схожи с делами об установлении юридических фактов, вследствие чего обладают достаточно формалистским подходом к их разрешению, кассационный суд справедливо указал, что при наличии спора о праве в ситуации, когда процессуальный оппонент также предъявляет права на спорное имущество, такой способ защиты права применению не подлежит.

Обособленные споры о привлечении к субсидиарной ответственности требуют особенно тщательного и ответственного судейского подхода к их разрешению, а также безупречной юридической техники, учитывая, насколько серьезные последствия особенно для физических лиц может иметь такой судебный акт. В связи с этим, нижестоящим судам просто недопустимо игнорировать приводимые привлекаемыми лицами доводы и доказательства, которые могут оказать влияние на итоговое решение, что, как следует из текста комментируемого постановления, имело место в рассматриваемом деле.

При этом возражение вполне обоснованное, не понятно, почему ответчик на него не ссылался ранее, сосредоточившись на отрицании существования самого долга и на уменьшении неустойки по ст. 333 ГК РФ. Согласно п. 1 ст. 9.1 закона о банкротстве для обеспечения стабильности экономики правительство РФ вправе в исключительных случаях ввести на определенный срок мораторий на возбуждение дел о банкротстве по заявлениям, подаваемым кредиторами. В свою очередь, в рамках введенного постановлением правительства РФ от 28.03.2022 года № 497 с 01.04.2022 года моратория подпунктом 2 п. 3 ст. 9.1 в совокупности с абзацем десятым п. 1 ст. 63 закона о банкротстве, помимо прочего, действительно предусматривался запрет на применение финансовых санкций за неисполнение пострадавшими компаниями денежных обязательств по требованиям, возникшим до введения моратория. При этом такой запрет не ставился в зависимость ни от причин просрочки исполнения обязательств, ни от нахождения должника в предбанкротном состоянии, поскольку освобождение от ответственности в этом случае направлено на уменьшение финансового бремени в тот период просрочки, когда она усугублялась не зависящими от него объективными обстоятельствами.

Казалось бы, еще совсем недавно практика по таким искам была преимущественно отказной, в то время как в комментируемом определении суд прямо указал, что «объективная сложность доказывания убытков и их размера, равно как и причинно-следственной связи не должна снижать уровень правовой защищенности участников экономического оборота при необоснованном посягательстве на их права». Так, в анализируемом судебном акте во главу угла поставлен вполне закономерный вопрос: должен или не должен нести неблагоприятные последствия перед лизингополучателем продавец переданного в лизинг имущества за недостатки своего товара?! По непонятной причине нижестоящие суды, имея в законодательстве вполне однозначный ответ на данный вопрос, все же отказали лизингополучателю в удовлетворении его требований, мотивируя свой отказ по привычке главным образом недоказанностью причинно-следственной связи (наиболее распространенный мотив для отказа по такой категории споров).