Асият Алибекова

Можно сказать, что позиция ВС укладывается в общую логику: 10-летний срок также применим, но с особой особенностью – его исчисление начинается не с момента совершения сделки, а с даты появления нормы в законе – 1 сентября 2013 г. Такой подход обеспечивает баланс между правовой определенностью и защитой прав участников гражданского оборота, позволяя применять новые нормы даже к старым требованиям, но с учетом разумных временных границ.

Если требование возникло в период действия моратория, то неустойка на него может быть начислена. Экономколлегия подтверждала это в своих недавних определениях (см. определения СКЭС ВС РФ от 20 ноября 2023 г. № 306-ЭС23-15458 и от 19 марта 2024 г. по делу № А55-19453/2022). В рассматриваемом деле суды установили важный временной аспект: период просрочки наступил 1 апреля 2022 г. – именно в день вступления в силу правил о моратории. Думается, Экономколлегия отменит решение, если иначе оценит дату возникновения требования.

Как показывает практика, недобросовестные кредиторы часто пытаются получить привилегии в реестре требований, создавая фиктивные задолженности и манипулируя через сложные схемы обхода закона. В сложившихся условиях позиция Верховного Суда приобретает критическое значение, поскольку формирует эффективный механизм «сдержек и противовесов». Особое внимание Верховный Суд уделяет вопросам обязательности судебных актов.

Есть и исключения. ВС допустил одновременно взыскивать с КДЛ поручителя долг и привлекать его к «субсидиарке» [Определение от 271.12.2021 г. № 308-ЭС17-15907 (7)], потому что: у требований разные основания (поручительство — договорная ответственность, а субсидиарка — деликт); удовлетворение требований не приведет к двойному взысканию. Иной подход кассации в спорном деле обусловлен, скорее всего, тем, что "фундамент" конкурирующих требований совпадал — невозврат денежных средств должником.

ребования мажоритарного кредитора своего рода фундамент, на котором строится процедура банкротства  должника. Если они (требования) "отпадают" как в спорном деле, то целесообразнее проверить, насколько прочно без них может устоять  выстроенная конструкция банкротства и ее необходимость. С учетом того, что нижестоящие суды не дали оценки указанным обстоятельствам, полагаю, что дело может быть направлено на новое рассмотрение.

Извечным вопросом в делах об истребовании документов у бывшего директора является вопрос о распределении бремени доказывания (onus probandi). Сложившая практика устанавливает правило о корреспондирующей обязанности доказывания: а) истец должен доказать факт нахождения документов у ответчика, в том числе, передачу ему документов и вывоза их им из офиса компании; б) ответчик — факт передачи документов своему преемнику — новому директору компании. Смотрите постановление АС МО от 08.08. 2023 года Ф05-17639/23. Если ни тот, ни другой не доказывают установленный минимум, открывается «черный ящик»: положение сторон уравновешивается, в связи с чем суды начинают оценивать иные доводы. В спорной ситуации против ответчика сыграл его же довод о том, что спорные документы не были переданы ему бывшим до него директором. Кассация, отметив, что ответчик, являясь директором на протяжении 5 лет, не предоставил доказательств истребования спорных документов у своего предшественника, переложила риск пассивного поведения на него (ответчика).

ВС РФ неоднократно высказывался, что основная цель торгов — обеспечить пополнение конкурсной массы настолько, насколько это возможно, чтобы в последующем максимально удовлетворить требования кредиторов. Поэтому недопустимо как дробление имущества на отдельные лоты, так объединение разнородного имущества в один лот, если эта схема не обеспечивает достижение общей цели.

Указанная позиция активно применяется судами на практике (к примеру, см. постановление 13 ААС от 05.10.2023 года № А26-10424/2022). Несмотря на это, суды в обжалуемых решениях делают диаметрально противоположный позиции Верховного суда вывод, что такая аналогия недопустима. В то же время такой отказ поставил арбитражного управляющего в ущемленное положение, когда он не мог получить оплату за свой труд. При столь явном неравенстве позиций сторон исход борьбы, думается, предрешен.

В деле между сторонами присутствует не столько спор о праве, а сколько спор об оценке фактов и доводов. Как правило, добросовестность поведения конкурсного управляющего на практике устанавливается через оценку его обязанностей действовать разумно (duty of care) и добросовестно (duty of loyalty). Поскольку указанные критерии имеют оценочный характер, то главная сила сторон в подобных делах – достаточность доказательств, позволяющих установить тот или иной стандарт поведения управляющего. Иначе говоря, сторонам нужно не просто победить, а убедить суд в своей правоте.

Исход зависит от того, поставит ли ВС знак равенства между обнаруженным и оставшимся имуществом закрытой компании или разграничит их. При разграничении судам придется оценивать дополнительный критерий для назначения процедуры, что усложнит практику. В частности, оценивать, знал ли заявитель или мог ли он знать о спорном имуществе при «жизни» компании, причины нераспределния. При таком ограничительном толковании возможность «наследовать» оставшееся имущество компании ставится в зависимость от поведения лиц. При этом добросовестность лиц будет субъективно оцениваться судами, что дает им возможность на широкое усмотрение.

Требование кредитора, основанное на выдаче наличного займа в условиях аффилированности, — краеугольный камень банкротных дел. К таким требованиям у судьей отношение как к «казанской сироте», они (судьи) более тщательно исследуют и оценивают «подводные камни» в долговых отношениях должника и кредитора. Даже преюдиция вступившего в силу акта о задолженности не освобождает суд от проверки и не служит безусловным основанием для включения требования в реестр. Спорное дело — очередное доказательство этого.