Банкротные трансформации. 10% и страхование

Банкротства тоже избежать не получается ни одному бизнесу. Либо он сталкивается с этой материей как сторона, потерпевшая неудобства от обнуления своего контрагента, либо самостоятельно повергает в пучину опустошения всех своих кредиторов.

В этом смысле неудивительно, что через призму банкротства судебной практики, а иногда и теории приходится переосмысливать, казалось бы, простые и понятные правовые институты.

Проверка прочности всего именно в банкротстве обуславливается критическим обострением контринтересов кредиторов и должника, абсолютным недоверием друг к другу и временами вырывающимися на поверхность признаками того, что, вопреки всеобщему ожидаемому разочарованию, все получили поровну, то есть ничего – кто-то один все же смог добиться гораздо большего.

Согласитесь, что этот «кто-то» будет всяческими способами стараться сберечь достигнутое преимущество. А уж, насколько законно оно получено или сберегается, – это вопрос отношения этого самого «кого-то» со справедливостью и немного законом.

ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» дает множество возможностей для того, чтобы стороны в состязательном и честном процессе приближались к достижению баланса своих интересов, а значит, и подходили максимально близко к справедливости.

Одной из таких возможностей является право на оспаривание сделок. И правом этим обладают многие, но для разных участников дела о банкротстве предусмотрены процедуры с разной степенью сложности доступа к оспариванию.

В соответствии с п. 2 ст. 61.9 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» заявление об оспаривании сделки должника может быть подано в арбитражный суд конкурсным кредитором, если размер задолженности, включенной в реестр требований кредиторов (далее РТК), составляет более 10% общего размера РТК, не считая размера требований кредитора, в отношении которого сделка оспаривается, и его аффилированных лиц.

И именно в этот момент в котел банкротства мы бросаем переход прав требования в виде цессии, суброгации, немного логики и чуть здравого смысла.

И да – заранее кажется, что ни одного интересного и двусмысленного вопроса найти здесь не удастся. Но нет. Например: 

Скромно отметим, что все эти три вопроса подняты в Определении № 305-ЭС19-4278 (12, 13) от 18 октября 2022 года, которым обособленный спор об оспаривании договора залога передан в Судебную экономическую коллегию ВС РФ. По итогам рассмотрения было принято Определение от 24 ноября 2022 года № 305-ЭС19-4278 (12, 13).

Итак, несколько размышлений по обозначенным мотивам. 

Заседание не посещаешь – значит, и интереса нет?

Современный период развития законодательства о банкротстве в своих правоприменительных преломлениях демонстрирует готовность проводить параллели с остальным процессуальным и материальным законодательством с целью отыскания конкурсной массы должника и, конечно, для борьбы с недобросовестностью и несправедливостью.

Оттого и невозможно представить себе, что современность норм о несостоятельности соотносится каким-либо образом с концепцией потери интереса, которая позволяет оставлять иски без рассмотрения. Едва ли п. 9 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, призванный бороться с пассивностью истца, имеет право на жизнь в любой стадии после введения первой процедуры в рамках дела о банкротстве.

Судами первой и кассационной инстанции в рамках дела о банкротстве АО «Роста» была проведена попытка внедрения обратного мнения, развивающего подход потери интереса. Судами было установлено, что, если конкурсные кредиторы не направляют в процесс своих представителей после подписания первоначального заявления об оспаривании сделки, фактически утрачивают интерес к процессу по оспариванию сделки, и требования таких конкурсных кредиторов не подлежат учету для определения 10% требований, необходимых для расчета по п. 2 ст. 61.9 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)».

Сложность принятия такого подхода произрастает, во-первых, из его неожиданности. Судьи, отправляющие правосудие в делах о банкротстве, лучше многих знают, что действительно обычным делом в рамках банкротства должника, особенно юридического лица, является ситуация, когда абсолютное большинство конкурсных кредиторов бездействуют.

Едва ли такая пассивность должна приводить к юридически значимым последствиям, хотя и может порицаться кредиторами, которые действуют в интересах всего реестра и несут при этом фактические расходы.

При этом верность концепции «утраты интереса» в деле о банкротстве может привести к тому, что пассивность кредитора освобождает его и от права получения выплат по итогам распределения конкурсной массы, ведь, утратив интерес к участию в деле о банкротстве, они отказались и от главного последствия защиты своих интересов.

Во-вторых, подход весьма спорен с точки зрения усилий, предпринятых конкурсными кредиторами, которые проявили волю, нашли в себе силы объединиться для защиты единого интереса, чтобы превысить барьер в 10%, подписав совместный документ (заявление об оспаривании сделки), и после этого доверили ведение процесса одному из кредиторов. В этом случае конкурсные кредиторы проявили чуть ли не максимально возможную степень организованности с целью волеизъявления и достижения законных целей в деле о банкротстве! О какой же потере интереса может идти речь?

И, наконец, в заключение по очереди, но не по значению надо отметить, что прослеживается широкая и допустимая аналогия с групповым иском. Законодательно поддерживается логика того, что кредитор действует в интересах конкурсной массы, а значит, в интересах всех лиц, включенных в РТК. Тот же кредитор, который непосредственно осуществляет процессуальные действия, является своего рода представителем, которому по умолчанию поручено всеми остальными, занявшими пассивную роль, фактическое ведение дела – в помощь добросовестному и в пику инертному арбитражному управляющему.   

Более того, если представить себе ситуацию, при которой кредитор действительно теряет интерес в деле о банкротстве, например, ввиду его исключения из РТК, то необходимо в интересах группы лиц, то есть всех конкурсных кредиторов, дать возможность иным кредиторам занять место выбывшего.

Это напрямую следует из позиции, изложенной в Определении СКЭС ВС РФ от 17.03.2021 № 302-ЭС20-19914 по делу № А19-14083/2015.

В таком случае суд дает возможность кредиторам пассивным, но согласным с изъявленной в заявлении об оспаривании сделки позиции, проявить активность, которая была не нужна до момента «потери интереса» части подписантов, так как отсутствовала процессуальная необходимость.

Получается, что концепция потери интересов в деле о банкротстве – это тупиковая идея, которая не способствует эффективности процедуры и напрямую противоречит аналогиям с групповым иском и, самое главное, целям процедур банкротства. 

Право требования – не атом, не расщепляется!

Одним из способов влиять на расчет 10% по п. 2 ст. 61.9 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» для не самых добросовестных участников процедуры является попытка развести по разным углам оспариваемый договор такого участника и его приобретенное право требования.

Когда кредиторы собираются для оспаривания сделки и формируют 10%-ную массу от РТК, они разумно исключают с целью расчета из РТК сумму прав требований кредитора, который является стороной оспариваемой сделки.

Так, конкурсный кредитор, который приобретает права требования для увеличения своего влияния в деле о банкротстве (чаще и, даже гораздо чаще, с целью управления процессами, чем обретения результирующих сумм из конкурсной массы) и заинтересован в усложнении доступа к оспариванию как сделки, на основе которой он достиг обозначенной цели, так и иных его сделок с должником.

Чтобы усложнять доступ к оспариванию конкурсными кредиторами сделок и уменьшать приобретенное влияние, такие кредиторы выработали позицию, согласно которой они не являлись и, следовательно, не являются стороной по оспариваемой сделке. Им перешло по договору цессии только лишь одно право – право требования денежного исполнения, остальные права и обязанности остались у старого кредитора, который и остался стороной оспариваемой сделки. В связи с этим права требования такого хитрого кредитора не подлежат исключению из РТК для расчета 10%. 

Получается, кредитор избегает, как кажется, прямого применения законодательства и весьма стремительно обходит прямые нормы о несостоятельности.

Но здесь есть несостыковки: 

Конфликт интересов

Важно помнить, что кредитор даже с незначительным требованием может оспорить сделку, но для этого ему потребуется пройти через дополнительные этапы – обращение к управляющему и, возможно, судебное преодоление несогласия действовать последнего.

В п. 2 ст. 61.9 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» установлен упрощенный порядок прямого обжалования, им не «даруется» само право обжалования сделок кредиторам, но устанавливается упрощенный порядок.

Значение исключаемого размера требования кредитора, с которым оспаривается сделка, произрастает из близкой любому адвокату концепции конфликта интересов.

Было бы неправильно предполагать, что кредитор, сделка с которым планируется к оспариванию, может находиться в согласии с заявителями. Его естественный, но не защищаемый законом интерес – возражать и препятствовать оспариванию. 

Если сделка будет оспорена, то и право требования, которое передано по такой сделке новому кредитору, претерпит метаморфозы, исключающие его принадлежность текущему кредитору, что подтверждает имеющийся конфликт интересов.

Если такая позиция не вызывает сомнений, то активный кредитор не должен испытывать противодействие от априори заинтересованного, что является очевидным воплощением упрощения доступа к обжалованию. И основание приобретения права не имеет значения.

Если у кредитора, сделка с которым порочится, более 50% РТК, то существует вероятность, что его интересы значительно более понятны управляющему, которого он назначил, или влияние над которым в итоге получил, что сделает путь к оспариванию весьма длительным и затруднительным. 

Баланс прав

Конкурсный кредитор, владеющий более чем 50% реестра, получает значительное превосходство перед остальными кредиторами в возможности воздействовать на процедуру банкротства должника.

Безусловно, такой кредитор и потерял в рамках взаимодействия с должником больше всех остальных конкурсных кредиторов «вместе взятых».

Однако такая потеря может оказаться мнимой, фиктивной или иным образом дискредитированной.

Для того, чтобы иметь возможность проверить основание доминирования кредитора, другие конкурсные кредиторы тестируют основания возникновения прав требования последнего – оспаривают сделки.

И именно все требования такого лица – полученные по оспариваемой сделке и любому другому основанию – подлежат исключению с целью расчетов доли кредиторов-пассионариев, так как таким кредитором реализуются полномочия по всему объему прав требований во всех действиях, без каких-либо фильтров (в том числе по основаниям приобретения).

То есть, если у конкурсного кредитора имеется 90% от РТК (пусть и приобретенные только в части прав требований на основании цессии), это не только не гарантирует ему «неприкосновенность», но и, наоборот, дает возможность любому кредитору с включенным 1% в РТК тестировать обоснованность прав мажоритарного кредитора.

Итогом же становится баланс, выраженный в интересной обратной пропорции: чем больше прав у кредитора в рамках дела о банкротстве, тем проще оспорить сделки, на основе которых он эти права приобрел.

Вот такой вот кажущийся парадокс, который являет собой эффективное решение задачи на тему баланса интересов в рамках дела о банкротстве.

Денежный материализм

Делу о банкротстве свойственно все переводить исключительно в деньги. Банкротная мясорубка принимает в себя материальные и нематериальные активы, но на выходе все равно получаются деньги.

Это касается и процедуры оспаривания сделок, торгов, привлечения к субсидиарной ответственности, распределения конкурсной массы кредитором – все деньгоцентрично.

Права требования, классическим образом отделяемые осмысленно от других прав и обязанностей по договору, являются в банкротстве квинтэссенцией, кроме которой ничего не имеет значение.

Соответственно, расщеплять договор и права требования неправильно, ибо бритвой Оккамы отсекается все лишнее – тот, кто является бенефициаром от включения прав требований в РТК, тот и имеет истинную потребность защищать действительность договора. 

Приговор ли суброгация или стороны право имеют?

На рынке страхования этот вопрос поднимается редко, почти никогда. Судебной практики по вопросу момента перехода права требования в связи с выплатой страхового возмещения в рамках имущественного страхования по ст. 965 ГК РФ (суброгация) – почти нет.

Формулировка первого пункта при первом прочтении наталкивает многих на мысль о том, что норма регулирует объем переходящих прав (в размере страховой выплаты), потом к этому умозаключению примыкает без затруднений вывод об автоматизме перехода права. Как только страховая выплата произведена – сразу право требований перешло к страховой компании.

И проблем бы не было, пока этот вопрос не окунули во всепоглощающие болота банкротства. Тотчас набухло резонное сомнение: а кто должен быть в РТК? Если выплата произведена, право требования «автоматически» перешло… Значит, страховая компания…

В поддержку этой позиции выстраивается простая и понятная логика: суброгация – один из способов перемены стороны в обязательстве на основании закона. На основании закона кредитор меняется независимо от воли сторон – значит, мгновенно. Ст. же 965 ГК РФ устанавливает диспозитивность лишь в объеме уступаемого права.

Против же выступают аргументы мощнее, их можно назвать даже обоснованными: 

Соответственно, необходимо разобраться в том, насколько изменение момента перехода права от страхователя к страховщику повлияет на существо суброгации.

Не вдаваясь в долгий и слишком глубокий анализ, отметим, что суброгация с ее условным «автоматизмом» перехода права требования в установленном объеме согласно ст. 965 ГК РФ защищает баланс интересов участников страховых отношений: страховая компания получает права требования независимо от желания страхования в момент страховой выплаты, но лишь в объеме совершенной выплаты. Последнее гарантирует страхователю, что он не отдаст больше, а первое – страховой компании, что она точно получает встречное удовлетворение.

Механизм «по умолчанию» дает базовые настройки. Свобода же договора в отношении этого института ограничена лишь одним принципиальным для законодателя условием – не должна страховая компания отказываться от права требования (а от суброгации можно отказаться полностью) к лицу, причинившему вред страхователю умышленно.

Здесь мы слышим отголоски древнего принципа Талиона – «око за око, зуб за зуб». Законодатель устанавливает максимально мстительную красную линию – умысел не может быть прощен, но должен быть наказан.

Во всем остальном – на усмотрение сторон.

Если с абсолютной диспозитивностью момента перехода все ясно, то следует задаться вопросом: а зачем это нужно? Страховое дело – непростой бизнес, который лежит на китах работы с вероятностями, большими числами и оценке рисков.

В том числе риск тем меньше у страховой компании, чем больше он разделен со страхователем. Так, встречаются условия договоров страхования, согласно которым страхователь имеет личное участие в процедуре уменьшения убытка, который причиняется событием, имеющим признаки страхового случая и даже уже признанным страховым случаем.

Чтобы сохранять инструментарий для страхователя действовать с целью уменьшения убытков – момент перехода права требования имеет важное значение.

Стоп, а какое это все имеет значение для банкротства?

Феерическое!

Ведь суброгация – это частный случай изменения кредитора в обязательстве. Не удалось найти судебных дел, в которых страховая компания была уязвлена в злоупотреблении правом в рамках дела о банкротстве должника ввиду связей с должником или выстраивании каких-либо схем, направленных на увеличение объема выплат себе перед другими кредиторами. Чего не скажешь о банках, но «карма» у них разная.

Фигура же кредитора имеет значение не только поэтому. Так встает вопрос: а не является ли простая цессия распространенным случаем злоупотребления правом? 

Так, если в реестр требования кредиторов включено лицо, формально не аффилированное, а действует оно в интересах лица, аффилированного с должником, то это позволяет ему скрываться и препятствовать независимым кредиторам! Еще и конкурсную массу наравне с ними получать вопреки правилам о субординации…

А там еще вопрос с тем, что может не быть даже материального правопреемства… Просто цессия составлена таким образом, что цедент легко управляет моментом перехода права требования.

Эти Авгиевы конюшни не расчистить, здесь любой ощущает себя не столько Гераклом, сколько Сизифом, ибо, что ни погружается в банкротство, то банкротством и остается…