У меня уже есть несколько публикаций по теме иска против принудительного исполнения, который представляет собой частный случай антиисполнительского требования (см., например: Шевченко И. М. О необходимости исков против принудительного исполнения в арбитражном процессе на примере дел о банкротстве // Российский судья. 2019. № 3. С. 3–8).
Тем не менее я хотел бы заново актуализировать эту тему, поскольку категория антиисполнительских требований весьма востребована в делах о банкротстве.
Важно отметить, что и судебная практика последних лет достаточно активно обращается к вопросам антиисполнительских требований. К ней и обратимся.
Определение Верховного Суда Российской Федерации от 09.02.2023 № 301-ЭС18-395
В рамках дела о банкротстве ООО «РосАвтоСтрой» его контрагент — ООО «Нижегородский центр для животных» — обратился в суд с заявлением о признании не подлежащим дальнейшему исполнению определения суда первой инстанции от 31.07.2017 в части взыскания с него в пользу должника 28 000 000 руб. и исполнительного листа, выданного на основании данного определения.
Суд первой инстанции удовлетворил заявление, однако суд апелляционной инстанции, поддержанный судом округа, отменил определение и отказал в удовлетворении заявления.
Судебная коллегия по экономическим спорам (далее — СКЭС) ВС РФ, в свою очередь, признала правильной позицию суда первой инстанции.
Из материалов дела следовало, что определением от 31.07.2017 суд признал недействительной сделку по передаче должником в пользу ООО «Нижегородский центр для животных» двух векселей ПАО «Сбербанк» и применил последствия ее недействительности в виде взыскания с ответчика 28 000 000 руб.
Поскольку реституционное требование не было исполнено, аналогичная сумма была взыскана в качестве убытков с контролирующих должника лиц, одно из которых — гражданин Ф. — исполнило судебный акт в полном объеме (точнее, это сделал финансовый управляющий в рамках личного банкротства гражданина Ф.).
В результате ООО «Нижегородский центр для животных», считая, что гражданин Ф. являлся солидарным с ним должником, обратился в арбитражный суд с заявлением о признании определения о признании сделки недействительной не подлежащим дальнейшему исполнению.
Суд апелляционной инстанции, отказывая в удовлетворении заявления, указал на то, что такая конструкция, как признание судебного акта не подлежащим дальнейшему исполнению, не предусмотрена действующим законодательством, а также на правило об обязательности судебного акта.
Суд округа согласился с подобной аргументацией.
Отменяя судебные акты, СКЭС обратила внимание на солидарный характер требований к ООО «Нижегородский центр для животных» и гражданину Ф., поскольку они направлены на удовлетворение одного и того же экономического интереса. В связи с этим конкурсная масса может получить причитающуюся ей сумму в 28 000 000 руб. лишь единожды.
Избранный ООО «Нижегородский центр для животных» способ защиты своего права является надлежащим, поскольку соотносится со смыслом п. 1 ч. 2 ст. 43 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» (далее — закон об исполнительном производстве).
Определение суда первой инстанции оставлено без изменения.
Определение ВС РФ от 09.12.2019 № 306-ЭС17-22275
В деле о банкротстве ООО «АП Атикс» было удовлетворено заявление конкурсного управляющего о признании недействительными сделок по перечислению 1 428 274 руб. в пользу гражданина Д.
Судом применена реституция в виде взыскания указанной суммы в конкурсную массу и восстановления требования гражданина Д. к должнику на ту же сумму.
Затем дело о банкротстве общества было прекращено ввиду погашения требований кредиторов третьим лицом.
Ввиду этого гражданин Д. обратился в суд с заявлением о прекращении исполнительного производства по обращенному к нему реституционному требованию.
Суды трех инстанций отказали в удовлетворении заявления, указав на то, что законом об исполнительном производстве не предусмотрено такого основания для прекращения исполнительного производства.
Однако СКЭС ВС РФ не согласилась с их позицией.
Как отмечено в обсуждаемом определении, коль скоро все требования кредиторов ООО «АП Атикс» были погашены, то встречные реституционные требования должника и гражданина Д. могли быть погашены зачетом, а значит, заявление Д. следовало рассмотреть как заявление о прекращении исполнительного производства на основании п. 2 ч. 1 ст. 43 закона об исполнительном производстве.
ВС РФ отменил принятые по делу судебные акты и направил вопрос на новое рассмотрение.
Таким образом, в приведенных определениях ВС РФ допустил предъявление в делах о банкротстве антиисполнительских требований, хотя и не объяснил в развернутом виде данную идею с позиций процессуального права.
В этой связи я хотел бы глубже погрузиться в процессуальный аспект антиисполнительских требований.
О генезисе идеи антиисполнительского требования
Первоначально идея антиисполнительских требований возникла в свете дискуссии о том, как соотносится судебное решение и то материальное правоотношение, на установление которого оно направлено.
Напомню, что по этому вопросу есть две основополагающие теории.
Теория декларации, которая утверждает, что после того, как материальное правоотношение стало предметом судебного установления (проще говоря, после подачи иска в суд), оно не утрачивает тождественности самому себе. Суд при вынесении решения лишь констатирует состояние этого правоотношения в определенный момент времени. В случае удовлетворения иска обязательная сила решения проистекает не из властного веления суда, а из нормы закона.
Теория приказа, в силу которой материальное правоотношение, ставшее предметом судебного спора, перестает быть тождественным самому себе, поскольку к нему добавляется публично-властный элемент. Обязательная сила судебного решения обусловлена тем, что суд, будучи органом публичной власти, дополняет право истца своим властным велением.
Более подробно аргументы в пользу каждой из указанных теорий, а также сторонники каждой из них указаны в статье Д. Б. Володарского (см.: Володарский Д. Б. К вопросу о воздействии судебного акта на осуществленное через суд материально-правовое притязание // Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации 2012. № 12. С. 6–22).
Приверженность той или иной теории влечет довольно серьезные практические последствия. Самым главным вопросом, обозначающим водораздел между двумя теориями, является вопрос о том, могут ли стороны каким-либо образом модифицировать спорное правоотношение, ставшее предметом судебного установления, в частности, прекратить обязательство зачетом, совершить соглашение о новации и т. п. без облечения соответствующих действий в процессуальную форму.
Теория декларации отвечает на этот вопрос утвердительно, а теория приказа, наоборот, отрицательно.
Характерным примером применения теории приказа является п. 1 Обзора практики разрешения споров, связанных с прекращением обязательств зачетом встречных однородных требований, направленного в суды информационным письмом Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 29.12.2001 № 65 (далее — информационное письмо № 65).
В нем было разъяснено, что для совершения зачета против требования, которое стало предметом судебного установления (по которому предъявлен иск), необходимо предъявить встречный иск.
На той же самой концепции основан п. 7 Обзора практики применения арбитражными судами ст. 414 Гражданского кодекса РФ, направленного в суды информационным письмом от 21.12.2005 № 103 (далее — информационное письмо № 103).
В силу этого пункта соглашение о новации между взыскателем и должником, совершенное на стадии исполнительного производства, но не утвержденное судом в качестве мирового соглашения, является незаключенным.
В последнем случае мы видим проявление той же самой дискуссии на стадии исполнительного производства, коль скоро последнее является стадией арбитражного процесса. Если придерживаться теории приказа, то на данной стадии также нельзя как-либо модифицировать правоотношение, установленное судом, без совершения соответствующих процессуальных действий.
Однако на современном этапе развития правоприменительной практики усилились позиции теории декларации.
В п. 19 Постановления Пленума ВС РФ от 11.06.2020 № 6 «О некоторых вопросах применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о прекращении обязательств» (далее — Постановление № 6) был пересмотрен подход к зачету требования, ставшего предметом судебного спора: в настоящее время такой зачет можно совершить во внесудебном порядке, а потом заявить о нем в суде как в форме встречного иска, так и в форме возражений на иск.
Применительно к зачету на стадии исполнительного производства в указанном постановлении занята более противоречивая позиция: зачет требования, подтвержденного судебным актом, возможен, но только если не было возбуждено исполнительное производство. Если же таковое возбуждено, то зачет, по всей видимости, может быть произведен только в порядке ст. 88.1 закона об исполнительном производстве.
Примечательно, что подход, приведенный в п. 7 информационного письма № 103 (про новацию в форме мирового соглашения), пересмотрен не был, хотя в Постановлении № 6 пп. 22–29 посвящены именно такому способу прекращения обязательства, как новация.
Больше того, сам ВС РФ в некоторых актуальных разъяснениях продолжает придерживаться теории приказа.
Так, в п. 33 Постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки» разъяснено, что в случае уступки права (требования) процессуальное правопреемство производится судом лишь в том случае, если как цедент, так и цессионарий выразят на то согласие перед лицом суда.
Если же такого согласия не последует, что цессионарий привлекается к участию в деле в качестве третьего лица, заявляющего самостоятельные требования относительно предмета спора.
Таким образом, данный пункт фактически указывает на необходимость совершения процессуального действия, направленного на распоряжение правом, ставшим предметом судебного рассмотрения. Подобный подход может быть объяснен только с позиции теории приказа: если правом нужно отдельно распорядиться перед лицом суда, это означает, что это право перестало существовать только в материальной сфере и стало комплексным, материально-процессуальным.
Тем не менее тенденция усиления позиций теории декларации налицо.
Однако воплощение этой теории на практике влечет возникновение следующей проблемы: если материальным правом, подтвержденным судебным актом, можно распорядиться вне судебного процесса (исполнительного производства), то возникает потребность лишить принудительной силы судебное решение, которое уже не отражает состояния материального правоотношения на текущий момент времени.
Например, судебным решением, вступившим в законную силу, взыскан денежный долг, который прекращен соглашением о новации, предусматривающим передачу имущества, но с отсрочкой на два года. Очевидно, что в таком случае действия истца по получению исполнительного листа на основании решения и предъявление его к исполнению будут неправомерными. Если же соглашение о новации будет исполнено, то возникнет угроза неосновательного обогащения истца.
Размышляя над этой проблемой, Д. Б. Володарский предложил использовать конструкцию иска против принудительного исполнения
В качестве материального основания для такого иска автор посчитал возможным применять абз. 3 ст. 12 и 1065 ГК РФ, а в качестве процессуальной оболочки — ст. 172 АПК РФ и п. 2 ч. 1 ст. 43 закона об исполнительном производстве (см.: Володарский Д. Б. К вопросу о механизме защиты должника от неосновательного действия судебного акта // Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. 2013. № 6. С. 94–107, 116, 117).
Тем не менее автор подчеркивает, что необходимо прямо закрепить в действующем законодательстве нормы об иске против принудительного исполнения (там же, с. 117).
Антиисполнительские требования и солидаритет
Дела о банкротстве дают новую точку приложения идеи антиисполнительских требований. Последние несколько лет развития судебной практики ознаменовались бурным распространением идеи пассивного солидаритета, причем сфера его применения имеет тенденцию к расширению.
Развернутым образом широкий подход к пониманию пассивного солидаритета отражен в кандидатской диссертации Н. В. Тололаевой. Автор указывает на то, что солидарные обязательства являются таковыми в силу единства эффекта исполнения. При этом не имеют значения несовпадения оснований для возникновения обязательств, различия в их содержании, отсутствие правоотношений между должниками до возникновения солидаритета и т. д. (см.: Тололаева Н. В. Пассивные солидарные обязательства: российский подход и континентально-европейская традиция. Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М., 2017. С. 16).
Судебная практика в целом отражает этот подход.
Так, в Определении от 27.12.2021 № 308-ЭС17-15907 ВС РФ признал солидарными требования к одному и тому же лицу, но из разных оснований: требование к лицу как к поручителю и требование к нему же в порядке привлечения к субсидиарной ответственности.
В Определении ВС РФ от 23.11.2023 № 307-ЭС20-22591 указал на солидарный характер требований о применении реституции и о привлечении к субсидиарной ответственности.
В п. 16 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)"» речь идет фактически о солидарном характере вещно-правового требования (о виндикации вещи) и обязательственного требования (о применении реституции).
Однако широкое распространение идей солидаритета порождает ситуации, при которых на защиту одного и того же материально-правового интереса будет направлено несколько судебных решений
Возникает так называемая проблема «двойного взыскания», то есть ситуация, при которой один и тот же материально-правовой интерес будет удовлетворен дважды и на стороне кредитора возникнет неосновательное обогащение. Подобная угроза стала своеобразным «правовым жупелом», поскольку практикующие юристы считают саму угрозу двойного взыскания чем-то абсолютно неприемлемым.
Разделяя в некотором смысле эти опасения, я все же полагаю, что ситуация «двойного взыскания» представляет собой меньшее зло по сравнению с той ситуацией, когда требование истца (заявителя) не будет удовлетворено в принципе.
Но, как бы то ни было, конструкция иска против принудительного исполнения (антиисполнительского требования) нивелирует эту угрозу и позволяет купировать страх перед ней. А это, в свою очередь, расширяет возможности для вынесения нескольких судебных актов, направленных на защиту одного и того же интереса, а значит, и повышает вероятность фактического удовлетворения требования истца.
Подчеркну, что признание судебного акта не подлежащим дальнейшему исполнению нисколько не противоречит норме об обязательности судебного решения (ч. 1 ст. 16 АПК РФ). Даже если интерес заявителя был удовлетворен иным образом, чем прямо указано в решении, это только подтверждает его правильность.
Так, при обстоятельствах, изложенных в вышеназванном Определении от 09.12.2019 № 306-ЭС17-22275, третье лицо, скорее всего, совершенно не случайно погасило требования кредиторов после признания сделки недействительной; между ним и ответчиком по оспоренной сделке, вероятно, была какая-то завуалированная связь.
Если последовательно придерживаться теории декларации (которая в последнее время вышла на авансцену), то следует признать, что судебное решение лишь констатирует состояние материально-правового отношения в определенный момент времени (в момент удаления суда в совещательную комнату). Но если затем материальное правоотношение претерпит некие изменения, то нет ничего страшного в том, что судебное решение будет признано не подлежащим дальнейшему исполнению полностью или в части.
Здесь нужно подчеркнуть ключевое различие между пересмотром судебного акта по правилам гл. 37 АПК РФ и признанием его не подлежащим дальнейшему исполнению.
В первом случае решение отменяется, пускай и по основаниям, которые не были известны сторонам и суду на момент его вынесения. Решение признается никогда не существовавшим.
Во втором случае решение остается законным и обоснованным, и оно какое-то время действовало. Оно признается не подлежащим исполнению лишь на будущее время.
Определенная сложность возникнет с разграничением пересмотра по новым обстоятельствам и антиисполнительских требований. Однако если внимательно присмотреться к основаниям для пересмотра судебного акта по новым обстоятельствам, то в них тоже можно усмотреть определенную ретроспективность.
Например, если отменен судебный акт, послуживший основанием для принятия другого акта (п. 1 ч. 3 ст. 311 АПК РФ), то первый из названных изначально был незаконным и (или) необоснованным и может считаться несуществовавшим.
Если суд признал недействительной сделку (п. 2 ч. 3 ст. 311 АПК РФ), то она является таковой с момента ее совершения (п. 1 ст. 167 ГК РФ).
Если Конституционный суд РФ признал норму не соответствующей Конституции (п. 3 ч. 3 ст. 311 АПК РФ), то она являлась таковой изначально.
Изменение или установление судебной практики ВС РФ (п. 5 ч. 3 ст. 311 АПК РФ) также носит ретроспективный характер, хотя, конечно, это влечет некоторую степень правовой неопределенности (эта проблема достойна отдельного обсуждения).
Таким образом, новые обстоятельства являются таковыми лишь с известной долей условности.
Практические последствия проведенного различия следующие. Если, например, требование кредитора было включено в реестр требований кредиторов и потом судебный акт об установлении требования был пересмотрен, то голосование такого кредитора в собрании кредиторов должно объявляться ничтожным. Это, конечно, не повлечет пересмотра абсолютно всех решений собрания (например, если доля кредитора в общем объеме требований была незначительной), однако в серьезных случаях решения собрания могут признаваться недействительными.
Напротив, если требование кредитора было включено в реестр требований кредиторов и затем судебный акт был признан не подлежащим дальнейшему исполнению, то кредитор голосовал в собрании абсолютно правомерно.
Следует отметить, что исключение требования из реестра требований кредиторов (п. 6 ст. 16 закона о банкротстве) представляет собой не что иное, как частный случай антиисполнительского требования.
В Определении ВС РФ от 07.04.2016 № 302-ЭС15-18574 обращено внимание на необходимость различать исключение требования из реестра (ввиду обстоятельств, случившихся после вынесения судебного акта о его включении) и пересмотр судебного акта об установлении требования (когда требование признается не существовавшим).
При этом в упомянутом определении подчеркнуто, что суд сам может дать надлежащую правовую квалификацию заявлению, даже если управляющий (или иное лицо) избрал ненадлежащий процессуальный порядок обращения в суд.
В бесспорных случаях арбитражный управляющий вправе сам исключать требования из реестра (абз. 3 п. 31 Постановления Пленума ВАС РФ от 22.06.2012 № 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве»). В таких случаях арбитражный управляющий осуществляет квазиюрисдикционную деятельность.
В этом тоже нет ничего необычного. Исполнение судебного акта не всегда находится «в руках» суда, его вынесшего. Этим вопросом может ведать судебный пристав-исполнитель, суд, рассматривающий дело о банкротстве, и т. п.
Вывод
Я надеюсь, что развитие наших представлений об антиисполнительских требованиях способно серьезно повысить гибкость банкротного процесса, в котором постоянно все меняется, отношения сторон находятся в динамике, и с «погружением» в банкротное дело вскрываются все новые и новые факты из деятельности должника. В этой связи нет ничего страшного в том, чтобы судебные акты признавались не подлежащими дальнейшему исполнению в случае отпадения материально-правовых интересов, на защиту которых они были направлены.
Позиция, отраженная в настоящей статье, является личным мнением автора и не может рассматриваться как официальная позиция Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области.
Над материалом работали:
