Принятие постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации (далее – ВС РФ) от 17 декабря 2024 г. № 40 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие Федерального закона от 29 мая 2024 года № 107-ФЗ “О внесении изменений в Федеральный закон “О несостоятельности (банкротстве)” и статью 223 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации”» (далее – Постановление № 40) заставило нас заново обратиться к проблеме оспаривания процессуальных действий в делах о банкротстве.
Речь в настоящей статье пойдет о п. 49 данного постановления. На мой взгляд, в нем сделан существенный шаг вперед в регулировании данного вопроса.
Прежде чем перейти к анализу самого п. 49, нужно вспомнить то, какое регулирование предшествовало ему.
1. Предшествующая практика: оспаривание процессуальных действий возможно только путем обжалования судебного акта
Начало этой практике было положено абзацем 10 п. 1 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (далее – ВАС РФ) от 23 декабря 2010 г. № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – Постановление № 63).
Как было предусмотрено данным пунктом, если кредиторы полагают, что у мирового соглашения имеются признаки, предусмотренные ст. 61.2 и 61.3 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – Закон о банкротстве), то для преодоления противопоставимости им данного мирового соглашения они могут только обжаловать определение о его утверждении.
Примечательно, что соответствующий абзац появился в Постановлении № 63 не сразу. В первоначальной редакции п. 1 данного постановления было предусмотрено, что мировое соглашение может быть оспорено в самом деле о банкротстве (подп. 6).
Абзац 10 был включен в данный пункт постановлением Пленума ВАС РФ от 22 июня 2012 г. № 36.
Данный абзац стал частным случаем проявления концепции абсолютной противопоставимости судебных актов: для преодоления такой противопоставимости у кредиторов нет другого пути кроме обжалования такого судебного акта.
К слову, на этой же концепции был основан п. 24 постановления Пленума ВАС РФ от 22 июня 2012 г. № 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве» (далее – Постановление № 35), принятый в тот же день, что и Постановление № 36.
Однако п. 24 Постановления № 35 был отменен п. 65 Постановления № 40; одновременно п. 28 последнего из названных постановлений основан на концепции относительной противопоставимости судебных актов (впрочем, этот вопрос заслуживает отдельного исследования).
Между тем мировое соглашение, как правило, представляет собой гражданско-правовую сделку, и потому порядок его оспаривания может регулироваться особым образом.
Далее хотел бы обратиться к случаю, когда речь шла об оспаривании процессуального действия в чистом виде. Это определение ВС РФ от 24 июня 2021 г. № 305-ЭС21-1766.
Его фабула была следующей.
ООО «АБ-Маркет» обратилось в арбитражный суд с иском к ООО «Ланит-Интеграция» о взыскании 340 567 873 руб. 26 коп.
Однако затем истец отказался от иска; данный отказ был принят судом, а производство по делу – прекращено.
Кредитор ООО «АБ-Маркет» – ООО «Пепеляев Групп» – обжаловал определение о прекращении производства по делу в апелляционном порядке.
В обоснование жалобы он указал на то, что в отношении ООО «Ланит-Интеграция» введена процедура конкурсного производства.
По его мнению, отказ от иска в данном случае обладает признаками, предусмотренными п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве.
Суд апелляционной инстанции оставил жалобу ООО «Пепеляев Групп» без удовлетворения, сославшись на то, что отказ от иска заявлен уполномоченным на то лицом в ситуации, когда производство по делу о банкротстве еще не было возбуждено.
Суд округа согласился с выводами суда апелляционной инстанции, дополнительно указав на то, что судебный акт о принятии отказа от иска может быть пересмотрен только по правилам главы 37 АПК РФ.
Однако Судебная коллегия по экономическим спорам (далее – СКЭС) не согласилась с подобным подходом, указав следующее.
Круг действий, которые могут быть оспорены по правилам главы III.1 Закона о банкротстве, не ограничен лишь теми, которые подпадают под понятие гражданско-правовой сделки (ст. 153 Гражданского кодекса Российской Федерации, далее – ГК РФ).
Отказ от иска объективно влияет на состояние конкурсной массы, поскольку прекращение производства по делу лишает должника права повторно обратиться в суд с иском с тем же предметом и основанием (ч. 3 ст. 151 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, далее – АПК РФ).
Однако для целей настоящей статьи важен вывод о том, что, как указал ВС РФ, доводы о наличии у отказа от иска признаков, предусмотренных ст. 61.2 Закона о банкротстве, должны быть заявлены в определенной процессуальной форме – в виде жалобы на соответствующий судебный акт.
Принятые по делу судебные акты были отменены; дело направлено на новое рассмотрение в суд апелляционной инстанции.
2. Об автономии процессуальных правоотношений
Ранее, еще до принятия Постановления № 40, я опубликовал статью, посвященную оспариванию процессуальных действий (Шевченко И.М. О конкурсном оспаривании процессуальных действий // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2024. № 10. С. 107–124).
Вкратце воспроизведу здесь некоторые свои мысли, вошедшие в эту статью.
В целом мне ближе идея об относительной противопоставимости судебных актов. Я допускаю выдвижение в рамках дела о банкротстве возражений кредиторов против требований, подтвержденных судебными актами (см.: Шевченко И.М. О противопоставимости судебных актов в делах о банкротстве // Интернет-портал «Probankrotstvo.ru»).
Однако применительно к оспариванию процессуальных действий ранее я придерживался подхода о том, что такое оспаривание должно осуществляться именно путем обжалования судебного акта.
Такой подход объясним с точки зрения концепции автономии процессуальных правоотношений.
Напомню, что впервые соответствующую концепцию в конце XIX в. обосновал немецкий ученый О. Бюлов.
Обсуждая вопрос о соотношении возражений и процессуальных предпосылок, он указывал на то, что первые могут быть основаны лишь на нормах материального права, тогда как вторые проверяются судом по собственной инициативе. Отсутствие предпосылок к предъявлению иска не может быть выдвинуто ответчиком в качестве возражения на иск (Бюлов О. Учение о процессуальных возражениях и процессуальные предпосылки. М., 2019. С. 234, 235).
Процессуальная концепция иска в целом утвердилась в зарубежных правопорядках к середине XX в. Ее безусловным плюсом является то, что она признает право на иск (или иначе право на процесс) самостоятельным, то есть не зависящим от наличия или отсутствия материального права. Ранее, до начала XX в. господствовала так называемая материальная концепция иска, в силу которой право на иск существует лишь постольку, поскольку существует материальное право (см.: Аболонин В.О. О развитии гражданского процесса через смену основной парадигмы // Арбитражный и гражданский процесс. 2012. № 11. С. 40–43; № 12. С. 43–46).
Очевидно, что для повышения уровня правовой защищенности со стороны судебной власти право на иск должно рассматриваться как самостоятельное, самодовлеющее право, которое не образует придатка к материальному праву. Именно на таком концепте основана ст. 46 Конституции РФ.
В связи с этим, несмотря на общую приверженность идее об относительной противопоставимости судебных актов, в своей статье я указал на то, что применительно к оспариванию процессуальных действий может быть обоснован подход, при котором конкурсное оспаривание таковых осуществляется именно в форме подачи апелляционной или кассационной жалобы.
Важным принципом процессуального права является принцип процессуальной концентрации, в силу которого процесс должен быть направлен на то, чтобы доказательства, доводы сторон, притязания на объект спора были максимально собраны в одном процессе.
В самом деле, даже если должник и отказался от иска во вред кредиторам, и этот отказ эффективно оспорен, то все равно в первоначальном деле находится некоторое число доказательств, которые были представлены должником до отказа от иска. Было бы странным не позволить кредиторам воспользоваться ими.
3. Критика определения от 24 июня 2021 г. № 305-ЭС21-1766 в подкасте «Петербургской цивилистики»
Наиболее последовательно критика ранее существовавшего подхода была приведена в подкасте «Петербургской цивилистики», посвященном вышеуказанному делу. В дискуссии приняли участие Д.А. Жестовская, Д.В. Борейшо и А.И. Шайдуллин («Шоу 40+». № 2.59. Оспаривание отказа от иска по банкротным основаниям // youtube.com/watch?v=mTF4HzV_CPo).
Участники подкаста, хотя и не высказались радикально против подхода, приведенного в определении от 24 июня 2021 г. № 305-ЭС21-1766, но все же указали на то, что в будущем целесообразно перейти к иной модели конкурсного оспаривания процессуальных действий, в которой таковые могли бы оспариваться в рамках дела о банкротстве. Результатом подобного оспаривания стало бы объявление таких действий (и вынесенных на их основании судебных актов) не противопоставимыми кредиторам.
Другими словами, в случае прекращения дела о банкротстве судебный акт будет подлежать исполнению, то есть его эффект нивелируется лишь в отношении кредиторов.
Участники подкаста не прояснили до конца, каковы же будут последствия признания процессуального действия и вынесенного на его основании судебного акта непротивопоставимым кредиторам. По всей видимости, они должны получить право возбудить новый процесс о взыскании дебиторской задолженности в деле о банкротстве либо в общеисковом порядке.
Однако, как я уже указал выше, такой подход едва ли целесообразен. Зачем возбуждать новый процесс, если в первоначальном деле уже есть некий набор доказательств, которые могут пригодиться кредиторам (действующему в их интересах арбитражному управляющему).
И уж точно было бы неверным заниматься взысканием дебиторской задолженности в деле о банкротстве, поскольку это привело бы к разрастанию и без того слишком обширного в отечественном правопорядке банкротного специалитета. Последний и так уже включает в себя конкурсное оспаривание, привлечение к субсидиарной ответственности, установление требований кредиторов и т.п.
Также следует обратить внимание на то, что Д.А. Жестовская более подробно изложила свои взгляды в статье, посвященной противопоставимости судебных актов в делах о банкротстве. Автор предложила создать некий специальный иск, которым можно будет преодолевать противопоставимость кредиторам судебного акта. Между тем ее статья заканчивается лишь констатацией необходимости такого иска, но его правовая природа и механизм действия не были до конца прояснены (Жестовская Д.А. Противопоставимость судебных актов в банкротстве: к единой модели «Паулианова опровержения» // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2022. № 1. С. 162, 163).
4. Пункт 49 Постановления № 40 как компромисс и первые вопросы его применения
Как мне кажется, обсуждаемый пункт стал очень хорошим компромиссом между представлениями об относительном характере конкурсного оспаривания и автономном характере процессуальных отношений. С одной стороны, негативные последствия процессуального действия для конкурсной массы оценивает банкротный суд. С другой стороны, для преодоления воздействия на нее судебного акта его необходимо пересмотреть в общем процессуальном порядке.
Первый вопрос, который возникает, состоит в том, что если судебный акт, подтверждающий фиктивную задолженность, был вынесен в результате пассивности должника, то есть его неоспаривания иска мнимого кредитора, то не следует ли сначала оспорить его бездействие и лишь затем пересматривать судебный акт.
Мне кажется, что толковать таким образом п. 49 Постановления № 40 не стоит. Целью его принятия было расширение для кредиторов возможностей защиты своих прав, а не создание препятствий для такового.
Отдельное оспаривание процессуальных действий целесообразно там, где иначе не преодолеть негативные для кредиторов последствия совершения должником тех или иных процессуальных действий. И самый яркий пример – это уже упоминавшийся выше отказ от иска.
Там же, где негативные последствия действий или бездействия должника могут быть преодолены собственными процессуальными действиями кредиторов или арбитражного управляющего как их представителя, отсутствует необходимость для отдельного конкурсного оспаривания действий или бездействия. Данный тезис подкрепляется автономным характером процессуальных правоотношений, о котором сказано выше.
Например, п. 43 Постановления № 35 рекомендует судам при рассмотрении в наблюдении исков должника или к должнику привлекать к участию в деле временного управляющего, а он, в свою очередь, может возражать против принятия судом процессуальных действий, которые совершаются должником явно во вред конкурсной массе (например, по отказу от иска).
Если же речь идет о более «глубоких» процедурах банкротства, предполагающих прекращение полномочий органов управления должника-юридического лица или отстранение гражданина-должника от распоряжения собственным имуществом и ведения своих судебных дел (например, конкурсное производство или реализация имущества гражданина), то в них негативные последствия совершенных должником процессуальных действий (бездействия) могут быть нивелированы процессуальными действиями арбитражного управляющего (например, по представлению доказательств, которые ранее не были представлены должником).
Таким образом, процессуальные действия не обязательно оспаривать по правилам главы III.1 Закона о банкротстве для преодоления негативных последствий вынесения судебного акта для кредиторов.
Некоторая непоследовательность, на мой взгляд, проявлена в абзаце 3 комментируемого пункта. В нем говорится о том, что если требование было включено в реестр требований кредиторов на основании судебного акта, вынесенного, в том числе, ввиду вредоносных действий (бездействия) должника, то оно подлежит исключению из реестра требований кредиторов банкротным судом.
В одной из своих ранее опубликованных статей я указывал на то, что в п. 8 ст. 71 и п. 8 ст. 100 Закона о банкротстве было бы логичнее вести речь о пересмотре судебного акта по вновь открывшимся обстоятельствам, если выяснятся факты, препятствовавшие включению требования в реестр требований кредиторов (см.: Шевченко И.М. О различных системах установления требований кредиторов в делах о банкротстве / Интернет-портал «Probankrotstvo.ru» // https://probankrotstvo.ru/articles/o-razlicnyx-sistemax-ustanovleniia-trebovanii-kreditorov-v-delax-o-bankrotstve-6287).
Исключение же требования из реестра требований кредиторов в названных пунктах, на мой взгляд, обладает природой иска о признании задолженности отсутствующей, основанном на абз. 2 ст. 12 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ).
Как мне кажется, отдельное оспаривание процессуального действия или бездействия, совершенного в исковом деле, требуется только тогда, когда такое действие может быть совершено именно в указанном деле. Например, заявить о пропуске срока исковой давности можно только в деле о взыскании задолженности. Отказаться от иска можно только в изначальном процессе.
А вот, например, непредставление должником доказательств в изначальном деле не подлежит отдельному оспариванию. Коль скоро п. 28 Постановления № 40 фактически ознаменовал переход к концепции относительной противопоставимости судебных актов (статья), то пассивность должника могут преодолеть кредиторы при установлении требования в деле о банкротстве.
5. Оспаривание бездействия
Отдельно стоит остановиться на оспаривании бездействия, о котором идет речь в п. 49 Постановления № 40.
Казалось бы, в п. 3 ст. 61.1 Закона о банкротстве не говорится про оспаривание бездействия, хотя в нем и указано на возможность оспаривания широкого круга действий, совершение которых предусмотрено не только гражданским, но и, например, семейным, трудовым и даже налоговым законодательством.
Верховный Суд РФ вплотную подошел к проблематике оспаривания бездействия в определении от 30 марта 2022 г. № 303-ЭС21-25595.
В рамках соответствующего дела ТЭКОО «Тайхэ» обратилось в арбитражный суд с иском к ООО «Логистик лес» о взыскании задолженности.
Суд первой инстанции удовлетворил иск.
Однако решение от 13 октября 2020 г. было обжаловано в апелляционном порядке индивидуальным предпринимателем Е.А. Старун, которая являлась кредитором в деле о банкротстве ответчика.
Позднее с кассационной жалобой на решение также обратилось ПАО «Промсвязьбанк».
Суд апелляционной инстанции, а затем и суд округа не усмотрели каких-либо нарушений норм материального или процессуального права при рассмотрении дела судом первой инстанции и оставили решение без изменения.
В числе прочего индивидуальный предприниматель и банк ссылались на пропуск срока исковой давности со стороны истца.
Суд апелляционной инстанции и суд округа отклонили их доводы, указав на то, что кредиторы банкротящегося должника не относятся к субъектам, уполномоченным заявлять о пропуске срока исковой давности в соответствии с п. 2 ст. 199 ГК РФ.
Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ подчеркнула, что в данном случае необходимо обсуждать вопрос о том, не истек ли срок действия поручительства, предусмотренный п. 6 ст. 367 ГК РФ, а он не относится к срокам исковой давности.
Между тем obiter dictum судебная коллегия все же указала на ошибочность вывода судов о невозможности возражающих кредиторов заявлять о пропуске срока исковой давности. В обоснование положительного решения этого вопроса судебная коллегия сослалась на п. 14 постановления Пленума ВАС РФ от 15 декабря 2004 г. № 29 «О некоторых вопросах практики применения Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)”» (в редакции от 14 марта 2014 г.).
И хотя в данном определении не обсуждается expressis verbis проблематика оспаривания бездействия, но фактически речь идет именно о нем (Оспаривание бездействия должника по банкротным основаниям // портал «Петербургская цивилистика» / бесплатный видеохостинг «Youtube» / https://youtu.be/I_qAQ539pxo).
Проблематика оспаривания бездействия обсуждалась Д.В. Борейшо в его статье в журнале «Цивилистика», которая в целом была посвящена оспариванию отказа от наследства. Для нас наиболее интересны выводы автор, сделанные применительно к непринятию наследства (отказ от наследства – это действие).
Д.В. Борейшо в целом допускает возможность такого оспаривания при условии, что выполняются все условия, перечисленные в п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве. Другими словами, эффективное оспаривание возможно лишь тогда, когда потенциальный наследник, не принимая наследство, при этом понимает, что он причиняет вред кредиторам, так как активы, входящие в состав наследства, достанутся тем или иным членам семьи. При этом, по мысли автора, безвомездность предоставления исключает необходимость исследования недобросовестности контрагента (то есть получателя наследства).
Также подчеркнем, что Д.В. Борейшо для целей своей статьи исходил из широкой трактовки причинения вреда, понимая под таковым не только выбытие имущества из конкурсной массы, но и его непоступление в таковую (Борейшо Д.В. Оспаривание кредиторами отказа от наследства в современном российском праве // Цивилистика. 2022. № 1. С. 204–206, 209, 219).
Другого мнения придерживается А.В. Егоров. В своей ответной статье, опубликованной в том же журнале, автор указывает на то, что Закон о банкротстве не содержит обязанности должника предпринимать все возможные усилия для увеличения конкурсной массы, например, переходить на более высокооплачиваемую работу, трудиться в две смены, устраиваться на подработку и т.п.
Должник не обязан постоянно думать о том, что бы ему сделать для того, чтобы увеличить конкурсную массу. Он обязан лишь воздерживаться от растраты того, что уже имеется.
А.В. Егоров прямо указывает на недопустимость оспаривания бездействия, поскольку оно не является сделкой по смыслу ГК РФ.
Также автор подчеркивает применительно к оспариванию непринятия наследства то, что непонятны последствия такого оспаривания. Коль скоро бездействие чаще всего будет оспорено спустя значительное время после принятия другими лицами наследства и его распределения, то не совсем понятно, что же сможет принять в свой состав конкурсная масса. Проблема усугубляется тем, что состояние имущества к тому моменту может значительно измениться (например, дом может сгореть, деньги – пропасть при банкротстве банка и т.п.).
Кроме того, А.В. Егоров полагает, что едва ли финансовый управляющий наделен правом принять наследство от имени должника, поскольку в п. 1 ст. 213.25 Закона о банкротстве (в силу которой управляющий распоряжается имуществом должника) речь идет, скорее, об активах в более традиционном смысле (вещах, имущественных правах), нежели чем о преобразовательных полномочиях (Егоров А.В. Конкурсное оспаривание отказа от принятия наследства // Цивилистика. 2022. № 1. С. 185, 193, 196, 197).
В этой дискуссии лично мне ближе позиция Д.В. Борейшо. Безусловно, что оспаривание бездействия будет чрезвычайно затруднено необходимостью установления недобросовестности должника и его контрагента, а это крайне сложно при исследовании причин бездействия.
Однако это не аргумент против оспаривания бездействия в принципе, так как трудности в доказывании имеются практически в любом судебном деле.
Ключевой аргумент А.В. Егорова о том, что оспаривать можно только уменьшение имущества, а не отсутствие его приращения, как мне кажется, бьет мимо цели. В судебно-арбитражной практике достаточно много примеров, когда с директора юридического лица взыскиваются убытки за то, что он не принял мер по взысканию дебиторской задолженности.
Конечно, взыскание убытков и оспаривание сделок – суть разные способы защиты, но все же они весьма близки друг другу. При банкротстве должника цель их обоих – возместить вред, причиненный конкурсной массе; разница только в ответчиках по одному и другому требованиям (контролирующее лицо и контрагент по сделке). Более того, данные требования являются солидарными (определение ВС РФ от 23 ноября 2023 г. № 307-ЭС20-22591).
Относительно последствий оспаривания, например, бездействия по непринятию наследства, следует согласиться с А.В. Егоровым в том, что применять такие последствия будет чрезвычайно трудно. Однако эти затруднения носят, скорее, технический, нежели сущностный характер.
Очевидно, что при применении подобных последствий суду следует произвести реконструкцию того, как было бы распределено наследство, если бы должник его принял. Конечно, в ряде случаев при утрате объектов, входящих в наследственную массу, будет возможна только денежная реституция. Более того, при невозможности раздела объектов в натуре можно будет вести речь только про денежную компенсацию (п. 1 ст. 61.6 Закона о банкротстве).
Однако это общие проблемы, возникающие при применении последствий недействительности сделок в целом, и они едва ли способны в принципе заблокировать их оспаривание.
Отдельно стоит обсудить вопрос о таком специфическом последствии оспаривания как предоставление конкурсной массе права совершить то действие, которое не совершил должник.
Очевидно, что в данном случае не может быть применена реституция в виде возвращения всего, что было отчуждено по сделке, как это предусмотрено общим правилом п. 1 ст. 61.6 Закона о банкротстве.
На мой взгляд, последствием эффективного оспаривания бездействия должно являться предоставление кредиторам (как правило, представляющему их арбитражному управляющему) права самостоятельно совершить действие, которое должник не совершил.
Существует и другая точка зрения, в силу которой искомое действие должно автоматически считаться совершенным в последний день срока, когда оно могло быть совершено (например, заявление о пропуске срока исковой давности могло быть подано до удаления суда в совещательную комнату).
Такую точку зрения выразил А.И. Шайдуллин в своем телеграм-канале со ссылкой на немецкий опыт (телеграм-канал «Ничего нового для образованного юноши» / пост от 23 января 2025 г.). Автор предлагает использовать концепцию фингирования воли: действия считаются как будто совершенными.
Однако мне кажется, что применение данной концепции чревато значительной правовой неопределенностью. Все же волеизъявление (в широком смысле) – это одно из ключевых понятий права в принципе. Поскольку праву имманентно стремление к определенности, субъект, который может своей волей повлиять на права и обязанности других, должен выразить свою волю явно и недвусмысленно. Например, для того, чтобы возымела эффект односторонняя сделка, сведения о ней должны быть получены лицом, на права и обязанности которого она влияет (ст. 165.1 ГК РФ).
Аналогичным образом процессуальные действия лиц, участвующих в деле, должны быть совершены перед лицом суда.
В этом смысле предположение наличия некой воли несет в себе серьезный заряд правовой неопределенности.
В связи с этим, как мне кажется, если должник не заявил о пропуске срока исковой давности в деле о взыскании с него денежных средств, такое незаявление при наличии оснований, предусмотренных ст. 61.2 Закона о банкротстве, должно быть сначала эффективно оспорено в деле о банкротстве. Затем решение о взыскании долга подлежит пересмотру и после отмены судебного акта по вновь открывшимся обстоятельствам арбитражный управляющий вправе заявить о пропуске срока исковой давности.
Вопрос о признании данного срока пропущенным или не пропущенным подлежит исследованию в исходном процессе, поскольку его разрешение не предопределено признанием недействительным незаявления о пропуске срока давности. Дальше последует выяснение, например, достаточно тяжелого вопроса о том, когда истец узнал о нарушении своего права, имелись ли обстоятельства, повлекшие прерывание срока давности, и т.п.
Эти вопросы более верно выяснять именно в исходном, изначальном процессе, поскольку порой для их выяснения необходимо установить характер взаимоотношений сторон, то есть исследовать все или значительную часть материалов дела.
При конкурсном оспаривании суд может лишь в некотором приближении (prima facie) установить то, что заявление должником о пропуске срока исковой давности имело бы положительный эффект в деле о взыскании с него денежных средств.
После отмены судебного акта о взыскании с должника требование подлежит исключению из реестра по правилам абзаца 3 обсуждаемого пункта (хотя, с точки зрения догматической чистоты, мне кажется более верным применять в данном случае п. 1 ч. 3 ст. 311 АПК РФ).
6. Заключение
Итак, п. 49 Постановления № 40 сделал большой шаг вперед в вопросе оспаривания процессуальных действий, поскольку, с одной стороны, предоставил возможность банкротному суду самостоятельно оценивать процессуальные действия на предмет нарушения имущественных прав кредиторов, но, с другой стороны, принял во внимание автономный характер процессуальных отношений, проистекающий из самостоятельности права на судебную защиту. Более тонкие нюансы применения обсуждаемого пункта будут выявлены в ходе непосредственного правоприменения.
Позиция, отраженная в настоящей статье, является личным мнением автора и не может рассматриваться как официальная позиция Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области.
Над материалом работали:
