Айнур Шайдуллин

Для того, чтобы правила трансграничного банкротства корректно заработали, на мой взгляд, необходимо, чтобы судебная практика внутри каждой страны-участницы международного договора пришла к такой потребности. В России, очевидно, практика развивается и потребность созревает. Вопрос в том, каково состояние дел в иных потенциально договаривающихся странах.

Часть из предлагаемых изменений уже нашли свое отражение в судебной практике, но системное их разрешение на уровне закона можно только приветствовать. Из полезных новелл я бы отметил, в частности:1) упрощенное (без проведения заседания и подготовки мотивированного определения) установление требований кредиторов по требованиям, по которым отсутствуют возражения (давно назревшее решение);2) запрос информации без решения суда о заинтересованных с должником лицах (в текущей практике для этого требуется решение суда);3) увеличение порога формального признака банкротства для возбуждения дела о банкротстве до 2 млн;4) унификация обжалования обособленных споров в деле о банкротстве;5) статус участника дела супруга должника.

В российском праве кредиторского оспаривания сложилась достаточно удивительная ситуация, при которой неравноценные сделки оспариваются по п. 1 ст. 61.2 ЗоБ и недобросовестность контрагента доказывать не нужно, а безвозмездные сделки оспариваются по п. 2 ст. 61.2 ЗоБ, и недобросовестность контрагента требуется доказать (знание о цели причинить вред), что позволило Верховному суду РФ сделать такой вывод. ВС Германии, рассматривая похожую ситуацию (BGH, Urteil vom 04.02.2016 — IX ZR 77/15), когда должник, член публичной корпорации — церкви (Körperschaft des öffentlichen Rechts), жертвовал деньги на периодической основе в церковь, решил несколько иначе.