Ашот Дабагян

Ключевым и наиболее интересным моментом в настоящем судебном акте является снижение размера субсидиарной ответственности контролирующих должника лиц на 700 млн руб. Причиной такого снижения объема ответственности в рамках дела о несостоятельности стало то обстоятельство, что по требованию кредитора те же контролирующие должника лица уже привлечены к деликтной ответственности посредством удовлетворения гражданского иска в рамках уголовного дела на соответствующую сумму. Указанный подход видится абсолютно справедливым. Субсидиарная ответственность по своей сути является ответственностью деликтной, возникающей в случае нарушения обязанности действовать в интересах юридического лица и его кредиторов, при этом нарушение должно повлечь банкротство и невозможность удовлетворения требований кредиторов или серьезное ухудшение состояния должника. Но следует учесть, что если контролирующее должника лицо уже лично отвечает перед кредитором по деликтному требованию (например, в рамках гражданского иска, предъявленного в уголовном деле), то привлечь его еще раз к такому же виду ответственности невозможно. Указанное является реализацией принципа невозможности двойного привлечения ответственности за одно нарушение. 

Таким нетривиальным подходом суд по существу оценил полноту и правильность проведенной процедуры банкротства, пришел к выводу о нарушении прав истца поспешным завершением процедуры банкротства и защитил его права. Указанный подход можно считать в некоей мере новаторским, направленным на обеспечение защиты нарушенных прав лица.

В настоящем деле суд округа поднимает вопрос о мотивах действий КДЛ, направленных на сохранение в ЕГРЮЛ фактически недействующего юридического лица, имеющего долги. Ставится вопрос о добросовестности подобных действий, о проверке – не направлены ли они на недобросовестное препятствование реализации механизма, предусмотренного п. 3.1 ст. 3 Закона об ООО. Между тем в случае распространения подобной практики, судам придется выработать некий стандарт доказывания добросовестности препятствования исключения юридического лица из ЕГРЮЛ, таким образом, появится новый механизм привлечения лица к субсидиарной ответственности. Важным для формирования дальнейшей судебной практики будет то, какие обстоятельства суд первой инстанции сочтет необходимыми для доказывания и какой круг доказательств будет очерчен при новом рассмотрении. Также представляет интерес позиция Верховного Суда РФ в случае направления ответчиком кассационной жалобы на постановление суда округа. Напомню, что ранее ВС РФ однозначно указывал на отсутствие оснований для привлечения КДЛ к субсидиарной ответственности в подобных условиях.

Позиция о различии общей долевой и общей совместной типов собственности в отношении торгов в банкротстве не является новой. Верховный Суд и ранее указывал на необходимость соблюдения баланса интересов сторон – интерес кредиторов соблюдается посредством продажи актива целиком, а не его доли, что привлекательнее для потенциальных покупателей, а права второго собственника гарантированы, во-первых, правом преимущественной покупки, во-вторых, правом на получение половины от вырученных денежных средств за продажу актива в случае его продажи иному лицу. При этом любопытно, что суд также исследовал вопрос наличия иного жилья второго собственника с целью соблюдения гарантий права на жилье.

К сожалению, на практике суды часто подходят формально к анализу сделки, рассуждая о ее выгодности вне контекста совершения сделки, рассуждая о том, была она убыточна или нет постфактум, обладая знанием о последующих событиях. Так, предприниматель указал на причины совершения сделки с необычными условиями, которая на момент ее совершения была крайне выгодна для должника ввиду специфичности ситуации, в которой он оказался. В данном споре суд не сделал каких-либо принципиально новых выводов, а ограничился указанием на необходимость проверки всех доводов, особенно тех, которые касаются контекста сделки. Представляется, что такой подход справедлив, так как сделка должна исследоваться не абстрактно, а в контексте той ситуации, в которой был должник и контролирующее должника лицо, и только исходя из контекста допустимо рассуждать, были ли действия просто предпринимательским риском или злонамеренным причинением вреда.