Никита Антипенко

Учитывая общий тренд по спорам о субсидиарной ответственности, данный судебный акт можно назвать весьма либеральным. Суд кассационной инстанции не ограничился указанием на судебные акты о признании сделки недействительной, а самостоятельно сопоставил все спорные моменты. Неслучайно суд ссылается на позицию ВС РФ о невозможности в таких спорах основываться лишь на подозрениях в виновности ответчиков, заявителям необходимо приводить ясные и убедительные доказательства. Да, в данном деле есть множество "но", это во многом объясняется тем, что спорные обстоятельства имели место в 2009–2016 гг. Причем суды нижестоящих инстанций верно определили применимую редакцию закона, в которой еще не существовала конструкция "контролирующего выгодоприобретателя". Суд кассационной инстанции самостоятельно устранять все спорные "но" не стал, сейчас это должен будет сделать суд первой инстанции.

В нашей действительности упущенную выгоду взыскать крайне сложно, суды очень трепетно относятся к этому инструменту. Зачастую упущенную выгоду взыскать не получается даже тогда, когда на это есть все основания. Особенно сложно доказывать в судах размер упущенной выгоды. Но в данном же случае есть большие сомнения относительно того, имеются ли у кредитора убытки в виде упущенной выгоды вообще. Эти сомнения диктует сложившаяся практика и подходы судов. Представляется, что в этой ситуации применимы разъяснения Верховного суда о том, что необходимо учитывать, к каким последствиям в обычных условиях гражданского оборота могло привести подобное нарушение. Исходя из того, что передается несуществующее право требования, восстановить права победителя торгов возможно возвратом ему денежных средств, уплаченных по договору.

Верховный суд в данном деле вышел за пределы «привычного». Привычного оформления судебных актов, привычного осмысления экономики проектов, привычного сопоставления доказательств. Редко юристы читают судебные акты, в которых есть четкая структура, интересное изложение, а вопрос раскрывается со всех сторон. В данном же деле Верховный суд рассмотрел огромное количество вопросов: размытие долей через увеличение уставного капитала, природу бизнеса участников спора, аффилированность сторон, действительность обязательств, ликвидность активов. Нашлось место и банкротству в пункте 3.3, где делается вывод о наличии у предприятия признаков банкротства. С точки зрения права представляется, что судебный акт защищает положения корпоративного законодательства о крупных сделках, о необходимости участникам добросовестно реализовывать свои корпоративные права и обязанности.

Когда жалоба только передавалась на рассмотрение в коллегию, многие юристы задавались вопросом, как долг в размере 192 млн рублей мог привести к банкротству банка? На данный вопрос обратил внимание и Верховный суд, отметив, что задолженность банка перед кредиторами составляет более 28 млрд рублей, что явно не соотносится с вменяемым ответчику ущербом. Поэтому сейчас судам при новом рассмотрении необходимо будет определить, какой вид ответственности в итоге будет применяться: субсидиарная ответственность или убытки. Не исключено и то, что в конечном итоге ответчик избежит какой-либо ответственности, ведь Верховный суд соглашается с его аргументацией о том, что спорные сделки не причинили ущерб банку. Данная аргументация должна изучаться должным образом. Как нам представляется, судами должна оцениваться не только конкретная сделка, но и целый цикл отношений, опосредующих эту сделку. Безусловно, что для судебной практики эти выводы будут полезны, ведь иногда суды смотрят на спорные ситуации очень формально, ограничиваясь конкретными деталями и датами. Однако имущественный кризис представляется более сложным явлением и сводить его к простому набору фактов без их анализа — недопустимо/

Действительно, изначально в судебной практике доводы о принятии кредитором исполнения в ситуации осведомленности о фактической несостоятельности должника признавались судами не имеющими правового значения для правильного разрешения спора (суды придерживались объективного подхода критерия обычной хозяйственной деятельности). Ситуацию исправил Верховный суд РФ, указавший в определении от 25.01.2016 года № 310-ЭС15-12396, что к сделкам, предусмотренным пунктом 2 статьи 61.4 закона о банкротстве, не могут быть отнесены сделки, совершенные при наличии обстоятельств, свидетельствующих о недобросовестности контрагента несостоятельного должника. Таким образом, по мнению Верховного суда РФ, добросовестность контрагента должника имеет правовое значение для рассмотрения вопроса о возможности применения к спорным отношениям положений пункта 2 статьи 61.4 закона о банкротстве. В рассматриваемом же примере суд кассационной инстанции занял иную точку зрения, которая, вероятнее всего, будет признана неправомерной. И если будет установлена добросовестность со стороны кредитора, а также наличие критериев «обычной хозяйственной деятельности», то в оспаривании сделки должно быть отказано.

В данном деле суды нижестоящих инстанций применили презумпцию «контролирующего выгодоприобретателя», сославшись на разъяснения из постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 53. Хотя данная презумпция, как следует из практики ВС РФ (определение СКЭС от 25.09.2020 No 310-ЭС20-6760), не применима к событиям, существовавшим до 2017 года, поскольку отсутствовала в предыдущих редакциях законодательства. Из фабулы рассматриваемого дела следует, что все спорные события происходили в период 2014-2016 годов, то есть до появления презумпции «контролирующего выгодоприобретателя». Поэтому, вероятнее всего, Верховный суд отменит судебные акты нижестоящих инстанций. Также в данном деле интересен и другой вопрос. Какой вид ответственности может наступить, если сумма потенциального ущерба не соотносится с масштабами деятельности должника. Представляется, что в данном деле скорее применима ответственность в виде возмещения убытков, нежели субсидиарная ответственность.

Безусловно, суды должны выявлять конечных бенефициаров и учитывать то обстоятельство, что у независимых кредиторов имеются объективные сложности в поиске прямых доказательств. Странно, что суды первой и апелляционной инстанций этот вопрос ровным счетом не исследовали. Однако кассация очень много внимания уделила вопросу о распределении бремени доказывания. Хотя этот вопрос именно в этом деле не такой однозначный. Дело в том, что презумпция наличия контроля в силу извлечения выгоды от деятельности должника введена в действие федеральным законом от 29.07.2017 № 266-ФЗ. Как указано в определении СКЭС Верховного суда РФ от 25.09.2020 No 310-ЭС20-6760, данная презумпция не применима к событиям, существовавшим до 2017 года, поскольку подобная презумпция в предыдущих редакциях закона отсутствовала. А из постановления кассации мы видим, что размещение облигаций и заключение договора займа состоялось в 2016 году, то есть до введения новой презумпции. Но перечисление должником денежных средств состоялось уже после появления новой презумпции. Поэтому оценку этим обстоятельствам должны дать суды при новом рассмотрении. И, безусловно, судам необходимо правильно определить нормы, подлежащие применению.

Верховному суду предстоит разрешение сложного вопроса. С одной стороны, в данном споре затрагиваются вопросы о субординации требований кредитора, в частности, лишения его преимуществ залогового обеспечения. С другой стороны, рассматривается спор о признании сделки недействительной и уж тут-то субординации быть не должно (на первый взгляд). Радует то, что Верховный суд обращает внимание не только на проблематику спора, но и на то, как складывались правоотношения у должника и кредитора, следствием чего анализируется весь цикл сделок. Также Верховный суд обращает внимание не на конкретные доказательства, свидетельствующие об аффилированности участников спора, а на их процессуальное поведение и необходимость раскрытия экономических мотивов совершения обеспечительной сделки внутри группы компаний. Вероятнее всего, Верховный суд удовлетворит жалобу и оставит в силе судебные акты первой и апелляционной инстанции. Позиция Верховного суда, безусловно, повлияет на практику нижестоящих инстанций, фокус внимания которых должен быть направлен и на обеспечительные сделки.

В рассматриваемом споре затрагивается вопрос квалификации требований. Суды нижестоящих инстанций придали данным требованиям статус текущих. Однако кассатор настаивает, что требования должны считаться реестровыми. Верховный суд, вероятнее всего, придаст данным требованиям статус реестровых, исходя из того, что обязательства страховой компании возникли из договора, когда лицензия у нее еще не была отозвана. В нижестоящих инстанциях также исследовался вопрос о том, за какой период у страховых компаний наступает обязанность по страховому возмещению. С одной стороны, суды установили, что бездействие началось в момент непередачи документов. С другой стороны, ответственность управляющего наступила за затягивание процедуры, чему свойственен длящийся характер. Как раз ввиду длящегося характера правонарушения и наступает обязанность по страховому возмещению за весь период бездействия арбитражного управляющего.

Верховному суду предстоит разрешить вопрос о том, с какого момента обязательства супругов будут считаться общими: с момента признания их таковыми судом или с момента возникновения обязательства. Суды нижестоящих инстанций в данном деле взяли за основу первый подход. Однако Верховный суд, вероятнее всего, предпочтет второй подход. Второй подход в наибольшей мере защищает должников, которые проходя через процедуру банкротства, рассчитывают на освобождение от долговых обязательств. Также хочется отметить, что в данном деле суды возлагали на супруга должника солидарную обязанность по возврату заемных средств, о чем указано в судебных актах. При этом, как ранее в другом деле указывал Верховный суд (Определение СКЭС ВС РФ № 309-ЭС22-16470 от 19.12.2022), признание обязательств супругов общими не является основанием для возникновения солидарной обязанности по погашению общей задолженности. Последствием признания обязательства общим в силу положений пункта 2 статьи 45 Семейного кодекса РФ является возникновение у кредитора права на обращение взыскания на общее имущество супругов.

Данное дело является любопытным не с точки зрения наличия в нем правовой коллизии или отсутствия единообразной практики нижестоящих судов, а скорее с той точки зрения, что Верховный суд берется за исправление фактических ошибок по конкретному делу, что само по себе происходит крайне редко. Что касается правовой составляющей, то Верховный суд неоднократно выражал свою позицию по текущим кредиторам (также имеется и действующий ныне Пленум ВАС РФ от 23.07.2009 № 63). Кредиторы по текущим платежам принимают на себя определенные риски, когда вступают в правоотношения с компанией, находящейся в кризисе. За эти риски им предоставляются определенные привилегии. Суды в анализируемом деле не уделили должного внимания фактическим обстоятельствам, но именно в них заключается вся суть спора: когда и при каких обстоятельствах кредитор выполнял работы.

Верховный cуд в таких спорах последовательно занимает позицию, направленную на защиту слабой стороны по договору — участника строительства. И в рассматриваемом примере такая позиция выглядит справедливой. Как часто указывают суды, граждане (физические лица) являются участниками строительства, в отношении которых действует государственная жилищная политика, направленная на повышение гарантии защиты жилищных прав граждан – участников строительства (например, см. постановление АС Московского округа от 01.06.2023 по делу № А40-222799/2017). Если представить, что спор мог быть разрешен иначе, то участники строительства с денежными требованиями фактически остались бы «один на один» с должником. Такой подход лишал бы участников строительства публичных финансовых ресурсов фонда, о чем пишет Верховный cуд. Оставшись с требованиями только к должнику, участнику строительства было бы крайне тяжело получить свои денежные средства, поскольку имущество должника ранее передано фонду. Поэтому подход, занятый Верховным cудом, выглядит вполне убедительным.

Верховный суд, вероятнее всего, скорректирует сложившуюся исторически несправедливую практику по отношению к конкурсным кредиторам. Если ранее кредиторам приходилось выбирать между должником и субсидиарным ответчиком, то сейчас, если жалоба заявителя будет удовлетворена, останутся оба варианта. Ситуация «или-или» всегда сопряжена с определенными рисками. Верховный суд может эту ситуацию изменить на «и-и», что, безусловно, увеличит шансы на удовлетворение требований кредиторов. А это главная задача процедуры банкротства.