Даниил Ермолаев

Отсутствие соответствующих ветеринарных сопроводительных документов и необходимой информации в системе «Меркурий» объективно свидетельствует о мнимости договора поставки товаров животного происхождения, поскольку правоотношения сторон подтверждались лишь формальным документооборотом, составленным самими сторонами сделки, в отсутствие доказательств взаимодействия с внешними контрагентами, не являющихся стороной спорной сделки. Также важно отметить, что окружным судом обоснованно были отклонены доводы жалобы ответчика, основанные на том, что его требования по спорному договору поставки были подтверждены вступившим в законную силу судебным актом о взыскании задолженности. Суд, рассматривающий дело о банкротстве, оценивает по существу доводы возражающих лиц об отсутствии долга, если суд по другому спору не устанавливал и не исследовал обстоятельства, на которые ссылаются возражающие лица (см.: п. 28 постановление Пленума Верховного Суда РФ от 17 декабря 2024 г. № 40).

Несмотря на исправление окружным судом типовых ошибок, связанных с произвольной оценкой и исследованием доказательств, им также был фактически сделан довольно важный вывод для всей судебной практики: оспаривание в рамках отдельных обособленных споров зачетов, направленных на погашение одного и того же обязательства ответчика перед должником, не исключает возможность их суммирования для решения вопроса о соответствии каждого отдельного зачета суммовому порогу, предусмотренному п. 2 ст. 61.4 Закона о банкротстве в каждом отдельном обособленном споре.

Из обстоятельств спора усматривается, что спор касался имущества, приобретенного вторым супругом уже после заключения брачного договора (являющегося его личной собственностью), т.е. не затрагивал права и имущественные интересы супруга-банкрота (а равно и его кредиторов), ввиду чего стоит ожидать, что Верховным Судом будет поддержана ранее сформулированная им правовая позиция и кассационная жалоба будет удовлетворена. При этом важно отметить, что предусмотренный механизм отступления от законного режима имущества супругов посредством заключения брачного договора является центральным примером принципа диспозитивности в семейном праве, использование которого само по себе не свидетельствует о цели причинения вреда имущественным правам кредиторов.

Поэтому стоит ожидать, что Верховным Судом будет поддержан довод ответчика, что суд округа направил дело на новое рассмотрение для выяснения обстоятельств, которые в принципе не подлежали доказыванию в рамках данного спора, с учетом того, что сделку было возможно оспаривать лишь на основании ст. 10 ГК РФ. Позиция Верховного Суда будет иметь важное значение для судебной практики в сфере оспаривания «бытовых» сделок должников-граждан в разрезе защиты принципа презумпции добросовестности участников гражданского оборота, недопустимости «обвинительного уклона» при распределении бремени доказывания. При отсутствии явных доказательств, недвусмысленно подтверждающих недобросовестность гражданина при совершении подобного рода сделок и преследования им противоправной цели, сделка не может быть оспорена на основании ст. 10 ГК РФ.

В сфере землепользования нередки ситуации, подобные рассматриваемой, когда в переходный период 90-х годов государственное имущество являлось объектом приватизации, при этом отсутствие достаточной правоприменительной практики (в силу появления нового законодательства и перехода к рыночной экономике) и сформированной законодательной базы приводило к нарушениям: как при осуществлении приватизации в целом, так и при разграничении компетенции между публично-правовыми образованиями (когда, например, вместо органа федеральной власти имущество приватизировалось/передавалось в аренду со стороны органов местного самоуправления/власти субъекта РФ). Очевидно, что добросовестные приобретатели такого имущества не должны нести негативные последствия ошибок, допущенных публичными образованиями более 20 лет назад, о которых они никак объективно не могли знать. Законодательство и сложившаяся правоприменительная практика исходят из того, что при реализации имущества на торгах в рамках дела о банкротстве происходит прекращение прав третьих лиц на данное имущество, и покупатель получает вещь свободной от каких-либо правопритязаний (см. например: п. 12 ПП ВАС РФ от 23 июля 2009 г. № 58). Указанное правило справедливо применимо также к ситуации, когда имущество должника передается его кредитору на основании отступного (ст. 142.1 Закона о банкротстве).

Важно отметить, что в удовлетворении исковых требований было отказано по той причине, что судом был удовлетворен встречный иск ООО «НКНП» о признании данного договора недействительным, поскольку обе организации являются аффилированными между собой, входят в структуру корпоративного управления группы «Новый Поток», в которой отсутствует фактическая автономия воли ее участников, фактическое управление участниками этой группы осуществляет ее бенефициар – Мазуров Д.П., сумма займа фактически поступила в его распоряжение и не поступала в собственность ООО «НКНП», ввиду чего данная сделка не создавала тех правовых последствий, которые создает договор займа. Очевидно, что в сложившейся ситуации инициация новых исков к ООО «НКНП» для целей формального исчерпания конкурным управляющим любых возможных способов взыскания данной дебиторской задолженности не отвечала бы заложенному законодателем смыслу положений ст. 20.3, 20.4, 129 Закона о банкротстве, предусматривающих, что конкурсный управляющий прежде всего обязан действовать добросовестно и разумно, в интересах гражданского правового сообщества, объединяющего кредиторов и должника, и принимать все доступные ему в соответствии с законом меры для пополнения конкурсной массы и максимального удовлетворения требований кредиторов, включая взыскание дебиторской задолженности должника, а напротив, свидетельствовала бы о неразумности действий конкурсного управляющего, отсутствии с его стороны оценки правовых перспектив и экономической целесообразности своих действий.

Будущий судебный акт, принятый по результатам рассмотрения кассационной жалобы, вероятно, укажет на то, что под моментом присуждения судебных издержек для целей определения возможности проведения процессуальной замены истца по соответствующему требованию следует понимать не фактическое вынесение соответствующего судебного акта, взыскавшего судебные расходы с проигравшей стороны, а фактическую возможность суда распределить судебные расходы при разрешении им исковых требований, если бы соответствующее ходатайство было заявлено истцом до момента принятия решения, поскольку вопрос о судебных издержках может быть разрешен в судебном акте, которым заканчивается рассмотрение дела по существу (ст. 112 АПК РФ). Поскольку на момент заключения договора уступки права требования о взыскании судебных издержек спор уже был рассмотрен по существу и судебные расходы могли бы быть распределены, то оснований для отказа в удовлетворении заявления цессионария не имелось.

Очевидно, что при заключении договора цессии к новому кредитору переходят также и специальные права, которыми обладал правопредшественник в силу того, что он отвечал определенным критериям, указанным в соответствующем законе в момент их уступки. Отказ судов апелляционной и кассационной инстанций в удовлетворении исковых требований истца со ссылкой на то, что он не является физическим лицом, очевидно нарушает саму суть сингулярного правопреемства, при этом вывод об инвестиционном характере такой уступки для истца опровергается фактическими обстоятельствами дела, из которых следует, что данное действие являлось одним из этапов разработанного плана получения «обманутыми дольщиками» жилья, принятого на уровне органа государственной власти субъекта РФ. Ошибка судов вызвана, в том числе, и тем, что вопрос перехода специального права к цессионарию на возбуждение дела о банкротстве при уступке требования кредитной организацией неоднократно освещался Верховным Судом РФ, в то время как вопросы последствия уступки права требования участника строительства к застройщику в натуральной форме в судебной практике на уровне ВС РФ не освещались, что могло приводить и привело (в настоящем случае) к судебной ошибке, поскольку руководствоваться общими принципами права всегда сложнее, нежели четко сформулированной правовой позицией Высшей судебной инстанции.

Я бы даже сказал, что по своей сути она является хрестоматийной в разрезе отражения сложившегося в судебной практике подхода, применяемого при рассмотрении заявлений об оспаривании сделки должника на основании п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве (сделки, совершенной должником в целях причинения вреда имущественным правам кредиторов). В очередной раз указывается на то, что с учетом формулировок, использованных в Законе, неплатежеспособность должника при одновременном наличии хотя бы одного из других обстоятельств, предусмотренных абз. 2–5 п. 2 ст. 61.2, в разрезе установления цели причинения вреда оспариваемой сделкой является лишь презумпцией, недоказанность которой не блокирует возможность установления цели причинения вреда на общих основаниях. Наличие обязательств должника с более ранним сроком исполнения, которые не были исполнены и впоследствии включены в реестр требований кредиторов, подтверждает факт неплатежеспособности должника в период оспариваемой сделки.

Поскольку нижестоящими судами были установлены все имеющие значение для дела обстоятельства, но ими были неверно применены нормы материального права (ст. 166, 179, 181 ГК РФ), то стоит ожидать, что дело не будет передано на новое рассмотрение, Верховным Судом будет принят новый судебный акт об отказе в удовлетворении исковых требований. В частности, Верховным Судом будет устранена вопиющая ошибка, которая была допущена судами при применении положений ст. 179 ГК РФ (недействительность сделки, совершенной под влиянием обмана), когда к намеренному умолчанию об обстоятельствах, о которых лицо должно было сообщить при той добросовестности, какая от него требовалась по условиям оборота (п. 2 ст. 179 ГК РФ), были отнесены обстоятельства, которые возникли лишь в будущем, спустя значительное время после заключения договора (единственный участник поверенного стал арбитражным управляющим в деле о банкротстве должника доверителя), о чем никто не мог объективно предположить в момент заключения договора.

Во-первых, подтверждено право органов государственной и/или муниципальной власти, являющихся участниками инвестиционных соглашений с новым застройщиком, обращаться в суд в интересах обманутых дольщиков в случаях непередачи по формальным основаниям им жилых помещений со стороны нового застройщика. Во-вторых, Верховный Суд указал на то, что для возможности удовлетворения исковых требований не имеет значения факт непредъявления требований о передаче жилых помещений в адрес нового застройщика со стороны обманутых дольщиков. Именно новый застройщик должен проявлять инициативу при заключении подобных соглашений, а не обманутые дольщики.

Деятельность генерального директора всегда сопряжена с риском, конечный результат от взаимодействия с тем или иным контрагентом может принести совсем иной экономический эффект для общества, нежели планировался изначально, и такой риск далеко не всегда поддается прогнозированию. Поэтому для возможности взыскания убытков необходимо всегда доказывать отклонение в поведении директора от стандартов добросовестности. Отрицательный экономический результат сделки сам по себе об этом свидетельствовать не может. Очевидно, что данный подход является справедливым, институт взыскания убытков не должен распространяться на добросовестных руководителей общества, ввиду чего положительно оцениваю, что окружным судом были поддержаны выводы нижестоящих судов. Данный судебный акт положительно скажется на судебной практике споров о взыскании убытков с руководителей юридического лица.