Александр Михайлов

Привлечение управляющего к административной ответственности в виде штрафа может показаться незначительным, однако за последующее правонарушение при осуществлении своей профессиональной деятельности, в том числе и формальное, мерой ответственности будет дисквалификация (ч. 3.1 ст. 14.13 КоАП РФ). Данный прецедент в очередной раз наводит на рассуждения о том, что дела об административных правонарушениях должны рассматриваться судьями банкротных составов, которые прекрасно понимают специфику деятельности управляющих и лучше чувствуют степень общественной опасности тех или иных правонарушений при проведении процедур банкротства. Это, в свою очередь, поднимает тему о целесообразности создания отдельного суда по банкротным делам, неоднократно осаждавшуюся специалистами отрасли. Но если подходить менее радикально, то считаю целесообразным четко разграничить ответственность управляющего за формальные нарушения и ответственность за нарушения, нанесшие вред правам и интересам участников дел о банкротстве или иным третьим лицам.

Выводы суда абсолютно верны и соответствуют стандарту арбитражного процесса, поскольку судами первой и апелляционной инстанций в полной мере не исследованы обстоятельства приобретения спорной квартиры. Прежде чем разрешать вопрос об исключении имущества из конкурсной массы или реализации имущества, необходимо детально изучить структуру собственности на объект целиком. Использование средств маткапитала на улучшение жилищных условий влечет изменение порядка определения долей в объекте имущества, по общему правилу доли признаются равными для родителей и детей. В этом смысле отдельного внимания заслуживает небольшое отступление от формализма, суд фактически предложил «подождать» совершеннолетия дочери должника для участия ее в процессе как полностью дееспособного лица.

ВС РФ отмечает, что, взыскивая уголовный штраф приоритетно перед другими кредиторами, государство, с экономической точки зрения, делает последних его фактическими плательщиками, что, на наш взгляд, недопустимо. Иными словами, предполагаемая уголовным штрафом цель наказания должника не достигается, происходит лишь ущемление интересов кредиторов должника, которые и несут бремя наказания. На это следует обратить внимание Конституционному Суду РФ. Необходимо подчеркнуть, что аргумент о защите государственных (публичных) интересов в связи с получением денежных средств от уголовного штрафа бюджетом не является убедительным. Недополученные казной денежные средства будут направлены на погашение требований кредиторов и останутся в хозяйственном обороте, что впоследствии приведет к пополнению бюджета за счет налоговых отчислений с прибыли на ведение бизнеса и к развитию экономического оборота в целом. Предоставление очередного преимущества государству в процедуре банкротства может иметь деструктивный эффект, так как сделает положение реестровых кредиторов, часто не получающих какого-либо удовлетворения в процедурах банкротства, еще более шатким. Также надеюсь, что КС РФ наконец-то разрешит проблему уголовных арестов в процедуре банкротства, которые, как справедливо отмечает ВС РФ, блокируют возможность проведения мероприятий конкурсного производства. Необходимо предусмотреть механизм их снятия при введении в отношении должника ликвидационных процедур банкротства, в частности, путем внесения соответствующих дополнений в ст. 115 УПК РФ.

В рассматриваемом деле неординарность процедуры банкротства и объемы юридической работы не вызывают сомнения, достаточно ознакомиться с карточкой дела и данными из ЕФРСБ. Поэтому выводы судов первой и апелляционной инстанций как минимум удивляют, поскольку они фактически приравняли данное банкротство по сложности и объему к процедуре в отношении фирмы-однодневки. Также вызывает вопросы позиция судов относительно страховых взносов конкурсного управляющего. Согласно ст. 24.1 ФЗ «О банкротстве» рост стоимости страхования из-за увеличения активов должника действительно ложится на управляющего. Однако данная норма не учитывает, что добросовестное пополнение конкурсной массы благодаря действиям конкурсного управляющего автоматически повышает его личные расходы на дополнительное страхование ответственности, что создает дисбаланс в системе мотивации.

Развитие практики в данном направлении усиливает дисбаланс возможностей и ответственности у лиц, участвующих в деле о банкротстве, тем самым подрывая эффективность института банкротства. Чрезмерное ограничение возможности арбитражного управляющего привлекать специалистов для обеспечения своей деятельности может значительно понизить пополняемость конкурсной массы. Тем более, что п. 5 ст. 20.7 Закона о банкротстве предусмотрен механизм признания необоснованным привлечения арбитражным управляющим тех или иных лиц, даже если такое привлечение имело место в рамках законных лимитов.

Как видится, ключевым фактором для принятия решения о взыскании убытков с ответчика является определение сальдо встречных предоставлений сторон правоотношений. Истец и должник являлись фактически аффилированными лицами. В связи с этим истец должен был знать о наличии процедуры ликвидации должника, однако не заявлял требования для включения в промежуточный ликвидационный баланс. До момента начала процедуры ликвидации в течение полутора лет истец также не заявлял исковых требований в суд, не предъявлял досудебных требований о возврате долга по займу. В таком случае более пристальному исследованию подлежит обстоятельство фактического наличия задолженности перед истцом, а также добросовестность последнего.

Несмотря на то что радикальных нововведений Верховным Судом не предложено, в условиях увеличения размера судебных расходов, вызванных в том числе прошлогодними изменениями налогового законодательства, данная позиция может привести к более ответственному поведению конкурсных кредиторов по анализу тех или иных действий арбитражного управляющего перед подачей жалоб или заявлений о взыскании убытков. Отчасти разочаровывающим представляется то, что частично выводы были сделаны на основании фактов, которые на момент принятия управленческого решения не могли быть достоверно известны арбитражному управляющему, как то, что по итогам процедур банкротства дебиторов отсутствовало какое-либо погашение требований.