Максим Неижко

Дело примечательно тем, что с учетом приведенных доводов ответчика кассационной суд посчитал недостаточным предоставленный кредитором и управляющим несудебный отчет об оценке стоимости земельного участка. Направляя дело на новое рассмотрение, суд акцентировал внимание на необходимости установления реальной рыночной цены отчужденного объекта с учетом всех обстоятельств дела и необходимости проведения судебной экспертизы. Стоит отметить, что сделка была совершена в 2020 г., и при новой оценке стоимости участка следует учитывать только ту информацию, которая была доступна на дату оценки, согласно п. 12 ФСО III. Исключения возможны, если данные, полученные позднее, отражают ситуацию на дату оценки или допускаются специальными стандартами.

На наш взгляд, ситуация сложилась странная: договор купли-продажи был подписан, а акции переданы в 2016 г., до 2018 г. платежи покупателем по договору не проводились, и бывший собственник подал иск с требованием взыскать стоимость по договору, в ходе судебных разбирательств в 2021 г. был предоставлен договор залога акций, заключенный между фактически аффилированными лицами, также были проведены судебные экспертизы, которые показывали стоимость пакета акций от 1 руб. до 931 млн руб. (в зависимости от предпосылок: учет договора залога / без учета договора залога). Наше мнение в данной ситуации однозначное: при сделках купли-продажи с любыми активами, особенно с пакетами акций и долями в обществе, обязательно требуется проведение независимой оценки данных активов на момент совершения сделки, а также юридической проверки сделки и актива, чтобы обезопасить субъектов сделки в будущем от появления «неожиданных» договоров залога или иных договорных обязательств, накладывающих обременение на актив.

Верховный Суд РФ указал, что приобретение имущества по цене в разы ниже доходов, получаемых от этого имущества, должно вызвать подозрения у добросовестного покупателя. В таких обстоятельствах покупатель должен был проверить обстоятельства отчуждения имущества на торгах в рамках дела о банкротстве и установить наличие риска оспаривания таких торгов. Соответственно, приобретая такое имущество, покупатель действует на свой страх и риск и не может претендовать на возмещение убытков в случае истребования у него имущества (п. 1 ст. 461 ГК РФ). Представляется, что данная позиция является логичным продолжением практики, сложившейся в спорах об оспаривании сделок в деле о банкротстве, согласно которой при приобретении имущества по существенно заниженной цене предполагается, что покупателю известно о недобросовестной цели отчуждения имущества. Кроме того, комментируемая позиция Верховного суда РФ позволит более эффективно защититься от недобросовестной схемы по приобретению имущества должника по заниженной цене и его последующей перепродаже якобы «добросовестному», внешне независимому покупателю.

Причиной спора на этот раз стало не вполне явное соотношение п. 3.2 Методических рекомендаций о порядке взыскания исполнительского сбора (Письмо ФССП России от 08.07.2014 № 0001/16) и положений ч. 1 ст. 31.9 КоАП РФ. В первом случае после окончания основного исполнительного производства (в том числе в результате заключения мирового соглашения) судебный пристав-исполнитель возбуждает новое исполнительное производство по взысканию исполнительского сбора. Во втором случае ч. 1 ст. 31.9 КоАП РФ устанавливает срок давности исполнения постановления о назначении административного наказания (которым по своей природе и является исполнительский сбор) в 2 года. Сложность, с которой столкнулись суды, состоит в том, что постановление о взыскании исполнительского сбора (по сути, само административное наказание) принимается приставом при неисполнении должником требований в добровольном порядке (то есть через очень непродолжительное время после начала основного исполнительного производства), тогда как реальные действия по взысканию сбора пристав предпринимает только после окончания основного исполнительного производства (как это следует из рекомендаций ФССП), которое может затянуться на годы.

Во-первых, это вывод нижестоящих судов о том, что департамент в принципе не может являться субъектом субсидиарной ответственности, поскольку является органом государственной власти. А во-вторых, утверждение заявителей об отсутствии совместного умысла в их действиях и, следовательно, отсутствии оснований для вывода о солидарном характере их ответственности. Утверждение о том, что государственные органы (в частности, ДИГМ) не могут нести субсидиарную ответственность, является спорным. Закон не запрещает привлекать к субсидиарной ответственности государство. Такая возможность прямо предусмотрена при банкротстве унитарных предприятий. Не существует и каких-либо исключений для учрежденных государством акционерных обществ. Более того, подобные дела, хотя и редкие, имеются в судебной практике. По всей видимости, именно это послужило причиной того, что ВС РФ обратил внимание именно на это дело.

Исходя из текста определения, фактические обстоятельства были установлены судами верно. Вместе с тем, суды неверно применили нормы процессуального права, регулирующие возможность проведения процессуального правопреемства – оно возможно только при неистекшем трехлетнем сроке на предъявление исполнительного листа. Поскольку банкротство является одной из форм принудительного исполнения судебного акта кредитора, указанное правило применимо к процессуальному правопреемству и в том случае, когда ответчик признан банкротом. Именно на это справедливо обращает внимание конкурсный управляющий, чья жалоба была передана в Верховный суд. Хотя правовую позицию по настоящему делу вряд ли можно будет назвать новаторской, она, тем не менее, будет способствовать недопущению включения в реестр кредиторов требований, утративших силу принудительного исполнения.

При этом высшая инстанция указала на ряд довольно интересных ошибок, допущенных нижестоящими судами. Обращает внимание, что при рассмотрении кассационной жалобы ФНС Верховный суд указал на необходимость оценки обстоятельств дела с позиции добросовестности участников и необходимость применения правил о сделках, совершенных в обход закона. Такой подход является не вполне обычным, поскольку ранее в практике судов проявлялось стремление чаще применять похожие правила о притворных сделках, либо идти по пути толкования норм права (по сути дополняя условия сделки правилами, которые хотя и не закреплены в законе, но подразумеваются по смыслу). Таким образом, Верховный суд РФ ориентировал нижестоящие суды при рассмотрении подобных споров оценивать не только соблюдение правил о проведении торгов, но и оценивать экономические цели участников данной процедуры и их поведение.

Согласно тексту определения, признавая ряд платежей в пользу ответчика недействительными как сделки с предпочтением, суды проигнорировали целый ряд обоснованных возражений ответчика. Так, суды не учли, что один из платежей был возвращен должнику, при этом лицом, предпочтительное удовлетворение перед которым было вменено ответчику, являлся сам ответчик, что в принципе исключало возможность оспаривания сделки. Ни одному из указанных доводов ответчика оценка судов дана не была. Определение Верховного суда, хотя и не содержит каких-либо выводов относительно толкования норм закона о банкротстве, тем не менее может оказать положительное влияние на судебную практику по оспариванию сделок с предпочтением. Фактический состав, необходимый для оспаривания таких сделок, можно назвать упрощенным: он не предполагает обязанность доказывания заинтересованности ответчика к должнику, а также обстоятельств неплатежеспособности должника и осведомленности ответчика о ней. Данный фактор, как видно, может приводить к игнорированию судами любых доводов ответчика, направленных на сохранение сделки. Вместе с тем, ссылка на комментируемое определение может повысить шансы контрагента должника по сделке на успешный для него исход спора по ее оспариванию.

В силу прямого указания Гражданского кодекса залог прекращается в результате реализации предмета залога для удовлетворения требований залогодержателя. Повторная реализация предмета залога для дополнительного удовлетворения требований залогодержателя либо его кредиторов – это нонсенс, существенно подрывающий основы гражданского оборота. Причиной допущенной судами ошибки, по-видимому, является как раз достаточно многочисленные фактические обстоятельства дела и обстоятельства смены правовой юрисдикции субъектами спора в связи с вхождением Республики Крым в состав России. В целом же правовой вопрос, поставленный перед судами, не является ни сложным, ни неурегулированным: судам лишь следовало применить к спорным обстоятельствам прямо сформулированную в законе норму.

В 2019 году была проведена реформа законодательства об участии в долевом строительстве, переходные положения которой неминуемо породили ряд правовых проблем. Одна из таких проблем вызвана исключением юридических лиц из числа «участников строительства», что лишает компаний-кредиторов права претендовать на удовлетворение своих требований к застройщику в натуральной форме, то есть путем передачи квартиры. Спорным вопросом, по которому суды по комментируемому делу разошлись во мнениях, заключается в определении редакции закона, подлежащей применению к требованию компании-дольщика. Согласно переходным положениям закона, нововведения подлежат применению в случаях, если производство по делу о банкротстве застройщика возбуждено до дня вступления в силу поправок при условии, что к этому дню не начаты расчеты с кредиторами третьей очереди. Неправильное определение даты начала расчетов с кредиторами и явилось причиной отказа в удовлетворении судами требований заявителя жалобы. Верховный суд разъяснил, что под началом расчетов с кредиторами необходимо понимать, в том числе, передачу проблемного объекта застройщика новому инвестору. Следовательно, если данное обстоятельство имело место до вступления в силу новых положений закона о долевом строительстве, нововведения применению не подлежат. Сформированная правовая позиция указывает на сохранение для компаний-участников строительства возможности получить удовлетворение своих требований в натуральной форме, полагаю, что в ближайшее время кредиторы застройщиков поспешат ею воспользоваться.

Можно констатировать, что Верховный суд не дал каких-либо принципиально новых разъяснений и фактически продублировал ранее неоднократно озвученную высшими судами и закрепленную в законе позицию о том, что договор поручительства (залога, предоставленного третьим лицом) прекращает свое действие по истечении года с даты наступления срока исполнения обеспеченного обязательства, если иной срок не установлен обеспечительной сделкой (п. 6 ст. 367 ГК РФ). Сложно сказать, чем руководствовались суды нижестоящих инстанций, признавая указанное положение закона не подлежащим применению в виду аффилированности залогодателя и заемщика (должника по основному обязательству). В этой связи коллегия справедливо отметила, что обеспечительные сделки в силу своей природы, как правило, заключаются в обеспечение обязательств аффилированных лиц, и данное обстоятельство ни в коей мере не может предоставлять кредитору дополнительных привилегий и исключать применение положений действующего законодательства.

Было установлено, что спорный заем выдавался должнику его бывшим руководителем для погашения задолженности перед налоговым органом, возникшей в результате совершения должником и его директором налогового правонарушения. Непосредственно к выдаче займа привело возбужденное в отношении директора уголовное дело. Подобная цель предоставления денежных средств свидетельствует о невозможности квалифицировать такую сделку как предоставление займа. Согласно воле совершившего ее лица, она в действительности была направлена на компенсацию убытков, причиненных директором должнику. Интересно отметить, что судебный акт либо приговор по уголовному делу, фиксирующий виновные действия директора-займодавца, так и не состоялся. Между тем, Верховный суд разъяснил, что и в отсутствие такого судебного акта суды вправе, исходя из имеющихся доказательств, оценить действия контролирующих лиц и признать предоставленное им финансирование компенсацией причиненных убытков. Данное разъяснение должно мотивировать судей проявлять самостоятельность в установлении фактов при рассмотрении дел об оспаривании сделок.

Так, при рассмотрении спора об оспаривании отчуждения актива судам необходимо давать оценку всем обстоятельствам, произошедшим с таким активом, в период, предшествующий спорной сделке. В рассматриваемом случае перед уменьшением доли должника в дочернем обществе на общество была переведена лицензия на право пользования участком недр, что само по себе должно вызывать разумные сомнения в разумности такого поведения. Кроме того, при оспаривании решения должника, приводящего к «размытию» его доли в дочернем обществе, судам необходимо устанавливать действительную рыночную стоимость такой доли должника на дату совершения сделки, а не ограничиваться исследованием ее номинальной стоимости. Размер доли нового участника, определяемый размером его вклада в имущество, должен зависеть именно от реальной стоимости активов дочерней компании. Получение новым участником подавляющего контроля над дочерним обществом при внесении минимального вклада в его имущество не допускается, поскольку фактически приводит к выводу будущих дивидендов из конкурсной массы должника, что причиняет вред кредиторам должника. Комментируемое определение стимулирует кредиторов чаще прибегать к корпоративным способам защиты своих прав в рамках дел о банкротстве.