Ольга Анисимова

На сегодняшний день установлены специальные презумпции, позволяющие признать КДЛ виновным в случае, если оно не опровергает предъявленные заявителем требования и не раскрывает информацию о должнике и действительных причинах его банкротства. Представляется, что применение указанных презумпций справедливо для всех КДЛ, включая номинальных директоров, поскольку позволит последним избежать необоснованного привлечения к ответственности по долгам должника. Исходя из этого, ВС РФ отменит судебные акты нижестоящих судов и направит спор на новое рассмотрение.

В рамках комментируемого спора кассация установила, что нижестоящая инстанция некорректно квалифицировала обстоятельства причинения вреда должнику – они, вероятнее всего, свидетельствуют о необходимости привлечения КДЛ к субсидиарной ответственности в условиях (1) уже инициированного соответствующего обособленного спора, а также того, что (2) размер вменяемых КДЛ убытков кратно превышает общий размер непогашенных требований перед конкурсными кредиторами. Также крайне важен вывод о том, что тождественность оснований требований управляющего (о взыскании убытков и о привлечении к «субсидиарке») позволяла рассматривать указанные требования совместно, что не повлекло бы принятие ошибочного судебного акта и способствовало бы процессуальной экономии.

В рамках комментируемого спора «вклад» одного из ответчиков непропорционален остальным, что следует как из совокупности совершенных действий (бездействия), так и из периода фактического контроля над обществом. На уровне ВС РФ также существует практика освобождения от субсидиарной ответственности лица, руководившего обществом четыре месяца до банкротства компании (№ А40-191321/2019). В нем суд не установил совершение таким ответчиком каких-либо действий, создавших условия для наступления объективного банкротства холдинга, а, следовательно, отсутствовали условия для привлечения к ответственности. Из указанного следует, что судебные акты о привлечении группы ответчиков к солидарной ответственности подлежат пересмотру.

Однако суды не учли, что обязанности застройщика переданы инвестору (новому застройщику) до вступления в силу нового правового регулирования данных правоотношений, установленных Федеральным законом от 27 июня 2019 г. № 151-ФЗ, следовательно, к таким отношениям применяется Закон о банкротстве в прежней редакции (указанный вопрос уже передавался на рассмотрение в ВС РФ – см. определение от 22 мая 2023 г. № 305-ЭС22-29387). В силу того, что правопреемник застройщика не исполнил свои обязательства перед кредитором в натуре, последний обоснованно предъявил требование о возмещении убытков.

В противном случае возможно “задваивание” ответственности и неосновательное перечисление денежных средств в пользу банка, утратившего статус кредитора в материальном правоотношении. Следует согласиться с выводами ВС РФ также в части значения аффилированности цессионария и должника для разрешения данного спора, а конкретно того, что указанный факт не влияет на переход солидарных требований. Кроме того, кредитор не сослался на факт неоплаты уступленного требования, следовательно, его права в этой части никак не нарушены. Как представляется, позиция должна способствовать корректному учету различных требований, направленных на удовлетворение одного экономического интереса и, как следствие, имеющих солидарный характер и недопущению фактического “задваивания” ответственности.

Ответ на вопрос о применении обеспечительных мер в рамках обособленных споров в деле о банкротстве традиционно неоднозначен. Для того, чтобы практика была более предсказуемой, суды стремятся выработать некоторые критерии, позволяющие признать наложение обеспечительных мер обоснованным и допустимым. В настоящем споре заявитель ссылался на то, что приобретение активов, в отношении которых запрашивались меры, было профинансировано одним из контролирующих лиц, а также то, что владельцем активов уже предпринимались попытки реализовать имущество. В таких условиях обеспечение исполнения еще непринятого судебного акта является оправданной мерой. Акт кассационной инстанции не повлияет на сложившуюся практику в отношении обеспечительных мер, поскольку суды индивидуально оценивают обстоятельства спора, пределы и разумность аналогичных требований.

На практике достаточно распространены ситуации, когда подрядчики крупных объектов строительства не справляются с принятыми на себя обязательствами по независимым причинам и становятся банкротами. В комментируемом споре судам удалось разграничить недобросовестное поведение КДЛ в предбанкротный период и обычную хозяйственную деятельность компании, сопровождаемую предпринимательским риском. Рассматриваемая позиция не окажет кардинального влияния на практику, поскольку суды, рассматривая аналогичные споры, стремятся установить всю совокупность обстоятельств, предшествующих наступлению банкротства, а также степень добросовестности КДЛ.

При этом справедливо применять астрент исключительно в условиях, когда, во-первых, судебный акт является реально исполнимым, а во-вторых, когда обязанное лицо является платежеспособным. В рассматриваемом деле данные условия взаимосвязаны. Поскольку должник находится в конкурсном производстве и его неплатежеспособность установлена судом, применение к нему штрафных санкций не только не способствует скорейшему исполнению судебного акта, оно, напротив, приводит к дополнительному ухудшению финансового состояния лица и нарушению имущественных интересов как реестровых, так и текущих кредиторов. Безусловно, существуют случаи, когда применение астрента является едва ли не единственным возможным способом побудить должника совершить определенные действия, однако, как верно установил суд кассационной инстанции, в настоящем деле следует дополнительно исследовать как саму обоснованность применения астрента к обязанному лицу, так и корректно установить размер штрафных санкций. В противном случае у должника не останется средств на обеспечение исполнения судебного акта и погашения предъявленных требований.

В настоящем деле суд кассационной инстанции принял во внимание субъективную осведомленность налоговой как фактически единственного независимого кредитора должника, указав, что последний действительно мог узнать о размере убытков, причиненных должнику и иных обстоятельствах только по итогам рассмотрения спора о признании действий арбитражного управляющего незаконными. В целом в недавнем решении ВС РФ прямо указал, что само по себе рассмотрение одного спора, решение по которому имеет значение для второго спора, не приостанавливает течение исковой давности для второго спора (определение №304-ЭС22-12819 (7,8) по делу А75-21122/2019). При этом в случае, если заявитель действительно не мог узнать о существенных обстоятельствах, входящих в предмет доказывания спора о взыскании убытков ранее вынесения судебного акта по иному спору, то доводы о моменте начала течения срока будут учтены.

Суды стали более корректно распределять бремя доказывания по данной категории споров и признали недопустимость формального подхода при рассмотрении споров о субсидиарной ответственности в целом. В настоящем деле суд кассационной инстанции неверно распределил бремя доказывания между сторонами дела, по сути, возложив на истца обязанность доказывания неправомерности поведения КДЛ в условиях отсутствия возможности у заявителя самостоятельно получить данные о хозяйственной деятельности должника (а именно о возможном создании зеркального общества) и того, что в деле о банкротстве были установлены признаки преднамеренного банкротства. При этом в недавнем деле «Витас Банка» Экономколлегия ВС указала, что КДЛ в подобных спорах должны занимать проактивную позицию (формировать и сохранять информацию о хозяйственной деятельности должника, раскрывать ее при предъявлении в суд требований о возмещении вреда, причиненного доведением должника до объективного банкротства, давать пояснения относительно причин неисполнения обязательств перед кредитором) для того, чтобы доказать свою добросовестность.

Впоследствии ВС РФ также делал выводы о том, положения ст. 113 и 125 закона о банкротстве предусматривают для третьего лица наличие возможности удовлетворить требования кредиторов, включенных в реестр, в целях прекращения производства по делу о банкротстве должника (например, дело № А40-54790/2012). Вопреки выводам, сделанным нижестоящими судами, погашение текущей задолженности должника в этом случае не требуется, поскольку буквальное содержание ст. 113 и 125 закона о банкротстве не содержит такого требования. В случае неисполнения должником своих обязательств перед данными кредиторами после прекращения дела они вправе инициировать новый банкротный процесс. Исходя из того, что на момент погашения требований существовали также не рассмотренные требования, судам следовало произвести замену кредиторов на третье лицо. Таким образом, ВС РФ с большой долей вероятности может встать на сторону третьего лица, однако существенного влияния на практику принятая позиция не окажет.

Однако в настоящем деле именно должник перечислял деньги в рамках спорного договора контрагенту, а не наоборот, поэтому имущественная масса должника изменилась и суду необходимо установить, причинен ли ей действительный вред. Исходя из позиции получателя спорных платежей, в данном случае суды также не учли доводы об эквивалентности встречного исполнения, а именно о поставке топлива Тверьнефтепродукт в целях исполнения обязательств перед клиентами должника, что говорит о реальности встречного предоставления. Кроме того, в актах нижестоящих инстанций говорится о том, что частично поставка топлива подтверждается представленными в дело чеками с указанием должника. Не исключено, что в данном деле ВС РФ встанет на сторону контрагента должника. При этом маловероятно, что ВС РФ сформирует новый подход к признанию сделок, совершенных в период подозрительности, недействительными. Кроме того, на сегодняшний день уже существует требование по доказыванию факта причинения вреда имущественным правам кредиторов лицом, оспаривающим сделку, и бремя опровержения этого факта со стороны процессуального оппонента.