Марат Валеев в 2011 году взял в Сбербанке кредит в 1,17 млн рублей, который не сумел вернуть. В рамках банкротства Валеева компания «НБК» (правопреемник Сбера) вначале добилась включения вытекающего из кредитного договора требования в размере 619 тыс. рублей в реестр должника, а затем потребовала признать обязательства по кредитному договору общими обязательствами супругов Марата и Наили Валеевых. При этом в декабре 2021 года суд завершил процедуру банкротства Наили Валеевой, освободив ее от обязательств перед кредиторами. Тем не менее суд первой инстанции, с которым согласились апелляция и кассация, удовлетворил заявление «НБК». Супруги Валеевы пожаловались в Верховный суд. Подробности этого кейса можно прочитать на портале PROбанкротство.
На прошлой неделе судья Иван Васильевич Разумов передал на рассмотрение Коллегии по экономическим спорам Верховного суда РФ любопытное дело о возможности признания обязательства банкрота общим в условиях, когда супруг банкрота ранее был освобожден от долгов в результате собственной несостоятельности. Коллегия рассмотрит его 2 мая 2024 года. Это дело особенно интересно в условиях, когда неясно — презюмируется ли российским правом общность обязательств или их раздельность. Чуть ли не в половине дел российские суды такую презумпцию видят, исходя из того, что правовой режим активов и обязательств семьи не может быть разным (ст. 34 Семейного кодекса РФ презюмирует общность активов). В таких условиях решение о признании обязательства общим лишь констатирует, что обязательство было общим с момента его возникновения. Но это означает, что часть общего обязательства, приходящаяся на ранее обанкротившуюся супругу, прекратилась при освобождении ее от долгов по результатам банкротства. А следовательно, после такого освобождения суды ошибочно признали существующим общее обязательство.
Гипотетически, продолжает Эдуард Олевинский, основатель правового бюро «Олевинский, Буюкян и партнеры», решения судов о признании обязательства общим могли носить правоустанавливающий характер, тогда бы общность возникла уже после освобождения супруги должника от долгов. Но обжалованные судебные акты не содержат оснований для такого правоустановления, а лишь ссылки на процедурные нормы (п. 2 ст. 213.8, п. 4 ст. 213.19, п. 4 ст. 213.24 закона о банкротстве).
С экс-гендиректора компании «Элит Дизайн» Слободана Сокича были взысканы 12,7 млн рублей убытков. Конкурсный управляющий вначале получил в суде исполнительные листы. Однако затем КУ направил в суд заявление о результатах выбора кредиторами способа распоряжения правом требования о взыскании убытков с контролирующего лица. В нем КУ попросил заменить взыскателя («Элит Дизайн») на его правопреемника ВЭБ.РФ в сумме требований 8,3 млн рублей и выдать кредитору исполнительный лист. Суд первой инстанции, с которым согласились апелляция и кассация, удовлетворять заявление КУ отказался. ВЭБ.РФ пожаловался в Верховный суд, который отменил акты нижестоящих судов и направил спор на новое рассмотрение в суд первой инстанции. Подробнее о данном деле можно прочитать на портале PROбанкротство.
Несколько необычны выводы Коллегии. Необычны они тем, что нижестоящие суды хоть и подошли формально, но в рамках этой формальности были правы. Законом действительно не предусмотрен такой способ распоряжения убытками, как аналогия с требованием о привлечении к субсидиарной ответственности в виде оставления кредитором этого требования за собой. Более того, суды нередко подчеркивают разную природу данных требований, да и последствия для ответчиков разные. Но Верховный суд сделал акцент на том, что субсидиарная ответственность фактически представляет собой разновидность иска о взыскании убытков, и решил отойти от формального подхода. ВС поставил вопрос о принципиальной возможности применения положений, касающихся выбора способа распоряжения субсидиарной ответственностью к требованию о возмещении убытков.
Фактически, считает Ольга Жданова, арбитражный управляющий, партнер, руководитель практики «Банкротство» юридической фирмы INTELLECT, дело представляет собой учебник-путеводитель по вопросу соотнесения «кредиторских убытков» (ст. 1064 ГК РФ, ст. 61.13 закона о банкротстве) с убытками по корпоративным основаниям. Корпоративные убытки, в отличие от банкротных (кредиторских), не ограничены размером реестра. Соответственно, Экономколлегия указывает на то, что если природа убытков кредиторская, то способ распоряжения может быть аналогичен способу распоряжения субсидиарной ответственностью, и судам надлежит установить эту природу и только после этого решить, возможен или нет такой способ распоряжения. Подход интересный и, на мой взгляд, правильный. Но, с другой стороны, непонятно, что нарушили нижестоящие суды, ведь они действовали в рамках закона, который не предполагает таких аналогий.
Суд обязал Россельхозбанк заплатить компании «Волгатрансавто» 50,9 млн рублей. Истец обратился к судебным приставам с заявлением о возбуждении исполнительного производства на основании выданного судом исполнительного листа. При этом в заявлении «Волгатрансавто» попросила перечислить взысканные деньги на личный банковский счет своего представителя Павла Биктеева. В дальнейшем из сведений, размещенных на портале госуслуг РФ, «Волгатрансавто» узнала, что Россельхозбанк погасил задолженность по исполнительному производству. Однако на расчетный счет представителя деньги не поступили. «Волгатрансавто» потребовала признать незаконным бездействие судебного пристава-исполнителя Софии Гавриловой. Суд первой инстанции, с которым согласился суд округа, удовлетворил заявление «Волгатрансавто». Но пристав обратилась в Верховный суд. Пристав указывает, что в ходе исполнительного производства она неоднократно обращался с запросами к «Волгатрансавто» о предоставлении надлежащим образом оформленной доверенности и реквизитов общества для перечисления денег непосредственно обществу, которые остались без ответа. Также суды не дали должной оценки тому, что в отношении «Волгатрансавто» имеются записи о недостоверности сведений об адресе юрлица, руководителе и учредителях. Больше информации по данному кейсу опубликовано на портале PROбанкротство.
Казалось бы, рядовой спор взыскателя с судебным приставом по делу № А40-246949/2022 может привести к интересным цивилистическим выводам в отношении института представительства. Как известно, представительство основано на трех основных принципах: (1) публичности, (2) замещения, (3) абстракции. Принцип публичности служит интересам добросовестных участников оборота, полагающихся на внешнюю легитимацию представителя, вплоть до того, что его полномочия могут явствовать из обстановки. Но может ли обстановка свидетельствовать об отсутствии полномочий у представителя и приводить к его делегитимации?
Верховный суд, по мнению Ивана Веселова, партнера практики разрешения споров ALUMNI Partners, в определении о передаче дела на рассмотрение в судебном заседании как раз обратил внимание на подобную ситуацию:
представитель взыскателя не предъявил судебному приставу оригинал доверенности;
взыскатель не подтвердил полномочий представителя в ответ на запрос судебного пристава;
в ЕГРЮЛ внесены записи о недостоверности сведений об адресе, руководителе и учредителе взыскателя.
3 апреля 2024 года Верховный суд посчитал обоснованными доводы судебного пристава и отправил спор на новое рассмотрение. Иван Веселов выражает надежду, что Верховный суд при публикации определения разовьет подходы к основаниям делегитимации представителя, создав надежные ориентиры для нижестоящих судов.
В рамках банкротства Дмитрия Оглезнева его финансовый управляющий попросил суд исключить из конкурсной массы земельный участок и находящееся на нем нежилое здание как единственное жилье должника. При этом участок находится в собственности должника, а дом на нем в установленном порядке не поставлен на учет и не зарегистрирован. Другой жилой недвижимости у должника и его супруги нет. Тем не менее суд первой инстанции, с которым согласились апелляция и кассация, отказался удовлетворять заявление финуправляющего. Дмитрий Оглезнев пожаловался в Верховный суд. Полное описание кейса есть на портале PROбанкротство.
Александра Улезко, адвокат Ulezko.legal, на этой неделе отметила бы спор об исключении из конкурсной массы единственного жилья в деле о банкротстве Д. Оглезнева. Интерес представляют, на ее взгляд, два общих вопроса, вытекающие из определения о передаче дела в Экономическую коллегию Верховного суда РФ:
Может ли недвижимое имущество, фактически используемое гражданином как жилое помещение, но формально таковым не являющееся, быть исключено из конкурсной массы должника в результате распространения на него исполнительского иммунитета? Судя по обстоятельствам дела, описанным в судебных актах, дом Дмитрия Оглезнева соответствовал всем критериям жилого, но не был зарегистрирован в качестве такового, то есть формально жилым не являлся. Александра Улезко полагает, что позицию, которую выскажет Верховный суд РФ, можно будет распространить на апартаменты, дачи и другие строения, которые нередко используются гражданами для постоянного проживания. Сейчас практика нижестоящих судов исходит из того, что в исключительных случаях допустим отказ от обращения взыскания на подобные объекты недвижимости, если, исходя из своих технических характеристик, они отвечают признакам пригодности для постоянного проживания и используются в этом качестве должником и членами его семьи (см., например, Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 05.06.2023 № Ф07-4468/2023 по делу № А56-27490/2022, Постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 16.05.2023 № 17АП-3935/2023(1)-АК по делу № А60-12844/2022). Однако позиции Верховного суда РФ по данному вопросу пока нет.
Может ли злоупотребление должником своими правами в отношении единственного жилого помещения стать основанием для ограничения исполнительского иммунитета в отношении этой недвижимости? Вообще, на этот вопрос Верховный суд РФ уже давал положительный ответ (см, например, Определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 07.10.2021 № 304-ЭС21-9542 (1, 2) по делу Мешкова С. В. и др.), но злоупотребления должников всегда удивляют своим разнообразием.
В деле Д. Оглезнева любопытно, как Верховный суд РФ оценит описанные нижестоящими судами согласованные действия должника и финансового управляющего по защите активов должника от обращения на них взыскания. Кстати, отстранить управляющего от исполнения своих обязанностей суд может и по своей инициативе (см. п. 56 Постановления Пленума ВАС РФ от 22.06.2012 № 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве»).
Дело о банкротстве № А40-262891/2021 является вторым после дела о банкротстве № А40-60987/2015, ранее прекращенного в связи с погашением требований, включенных в реестр требований кредиторов.
В первом деле, отмечает арбитражный управляющий Ирина Василега, о банкротстве должность конкурсного управляющего занимал Касаткин А. В., во втором — Василега И. В.
Как разъяснила Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда РФ в Определении от 31.01.2020 № 305-ЭС19-18631 (1, 2) по делу № А40-188168/2014, в случае если после прекращения первого дела о банкротстве погашением реестровых требований возбуждается второе дело о банкротстве должника, то второе дело о банкротстве является фактически продолжением первого, а потому может быть применен период подозрительности, исчисляемый исходя из первого дела.
Однако вопрос о начале исчисления искового срока для оспаривания сделок должника для арбитражного управляющего оставался открытым.
Во втором деле о банкротстве конкурсный управляющий Василега И. В. обжаловала сделку должника, совершенную в пределах установленного ст. 181 ГК РФ пресекательного десятилетнего срока.
При этом конкурсный управляющий Касаткин А. В. в первом деле о банкротстве данную сделку не обжаловал, несмотря на то, что знал или должен был знать о ее совершении.
Суды первой и апелляционной инстанций отказали конкурсному управляющему Василеге И. В., посчитав, что трехлетний срок на обжалование истек еще в период полномочий конкурсного управляющего Касаткина А. В. в первом деле о банкротстве.
С такими выводами нижестоящих судов не согласился суд округа, который, отменив судебные акты, разъяснил, что в данном случае имелись два разных дела о банкротстве и два разных конкурсных управляющих, в связи с чем переход прав в любом виде не мог иметь места.
При введении в отношении должника новой процедуры банкротства после прекращения первой приводит к тому, что исковые сроки на оспаривание сделок для конкурсного управляющего начинают истекать заново. Следует отметить, что такой подход соответствует ранее сформированному судебной практикой групповому характеру обособленного спора об оспаривании сделка должника. Ведь действительно в новом деле о банкротстве иной состав группы кредиторов, большинство из которых не принимали участия в первом деле, а учитывая, что конкурсный управляющий действует от имени группы, в которую входит он сам, конкурсные кредиторы и уполномоченный орган, то для такой группы срок давности не может течь в первом деле о банкротстве.
