Александр Тихов

На то, что залоговый кредитор должен получить определенные выплаты за утрату обеспечения, указал КС РФ в Постановлении от 21.07.2022 № 34-П, однако орган конституционного контроля (по очевидным причинам) ограничился лишь общими рамками идеи, не устанавливая детального порядка расчета такой компенсации или обстоятельств, которые в таком случае следует устанавливать судам. Восполнять отсутствие законодательного регулирования в этой сфере приходится ВС РФ. Основной причиной, по которой комментируемое дело было направлено на новое рассмотрение, безусловно, является неполное выяснение судами нижестоящих инстанций обстоятельств, входящих в предмет доказывания. В этой части логика ВС РФ вполне очевидна: чтобы решить вопрос о компенсации утраченного залога, сначала необходимо понять, возник ли он вообще и по каким основания?

Напомню, что сальдирование, в условиях запрета на зачет в банкротстве, является исключительно изобретением судебного правотворчества и напрямую в законе не закрепляется. На фоне этого любые позиции высшей инстанции имеют важное значение для дальнейшего правоприменения. На этот раз в фокусе внимания ВС РФ оказался вопрос о возможности сальдирования встречных обязательств, обоснованность которых проверена в параллельных обособленных спорах, в условиях, когда одна из сторон свою обязанность исполнила. Такая ситуация стала возможна, поскольку итоговый акт в одном из споров был принят значительно раньше, чем в другом, и уклониться от его исполнения (в силу ст. 16 АПК РФ) «ФСК-Россети» не могла.

При буквальном прочтении обе нормы могут показаться взаимоисключающими. В первом случае речь идет о том, что на должность конкурсного управляющего не могут утверждаться лица, в течение трех последних лет руководившие финансовой организацией, «за исключением случаев исполнения обязанностей членов временной администрации». В свою очередь п. 3 ст. 183.25 закона о банкротстве буквально устанавливает запрет на утверждение в качестве конкурсного управляющего лица, «входящего в состав временной администрации». Приведенные положения закона послужили причиной того, что все суды нижестоящих инстанций разошлись во мнениях.

Этот принцип гражданского права выступает субсидиарной нормой с открытым содержанием и напрямую используется правоприменителем в особых случаях. Например, когда буквальное применение других норм права приводило бы к явно несправедливому результату или в ситуациях, когда позитивный закон вовсе содержит пробел в регулировании и суду приходится разрешать спор исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства. Однако в комментируемом деле у ВС РФ вряд ли могли возникнуть какие-либо сомнения относительно применения принципа добросовестности. Одна из сторон довольно неосмотрительно и явно заявила о противоправной цели совершения оспариваемой сделки. Вполне очевидно, что право в таком случае не может предоставлять правовую защиту тому, кто под видом заключения легальных соглашений пытался обмануть кредиторов.

Наиболее интересные из них – это, во-первых, ответственность КДЛ за бездействие, приведшее к банкротству должника и, во-вторых, признание ЕИО невменяемым в уголовном процессе как основание, исключающее субсидиарную ответственность. Арбитражный суд округа, обосновывая отсутствие оснований для ответственности КДЛ за бездействие, сослался на п. 22 ППВС/ВАС №6/8 от 01.07.1996. Действительно, если читать указанное постановление буквально, то речь идет именно об активных действиях. Бездействие по тексту пункта 22 не упоминается. Однако является ли корректным такое текстуальное толкование? По моему мнению - нет. В большинстве случаев закон использует понятие «действие» как родовое, включающее как активное совершение юридически значимых актов, так и действия в «пассивной» форме – то есть бездействие. Иначе это работает для сделок (молчание является выражением воли только в случаях, прямо указанных в законе или договоре), но не для целей определения ответственности вследствие неисполнения прямых обязанностей руководителя. Кроме того, законодательство о банкротстве в некоторых случаях прямо допускает ответственность за бездействие КДЛ (ответственность за неподачу заявления должника или презумпция невозможности полного погашения требований вследствие действий КДЛ, установленная ст. 61.11).

Такое решение является верным как с точки зрения действующего законодательства, так и логики процедур, направленных на инвентаризацию и оценку имущества должника. Суды нижестоящих инстанций ошибочно посчитали, что соответствующая обязанность могла быть исполнена управляющим в момент участия в исполнительных действиях, предметом которых являлось другое имущество должника. При этом за рамками такого подхода остались существенно важные обстоятельства, а именно: отсутствие в законодательстве норм, позволяющих управляющему выйти за пределы полномочий взыскателя и наличие судебного акта об отказе управляющему в доступе в спорную квартиру. Последнее, как верно указала высшая инстанция, позволяло бы определить действия управляющего как направленные на преодоление судебного запрета. Кроме того, впоследствии управляющий предпринимал все доступные действия по получению доступа к имуществу, обнаруженному в ходе исполнительного производства.

Относительно первого довода, можно сказать, что сама гипотеза ст. 961 ГК РФ не вполне сбалансирована. Страховщик при отсутствии уведомления со стороны заинтересованных лиц во всех случаях вправе отказать в выплате страхового возмещения. Исключением является ситуация, когда отсутствие информации о страховом случае не могло сказаться на обязанности страховщика по выплате возмещения. По тексту закона бремя доказывания таких обстоятельств лежит на выгодоприобретателе. Однако в таком случае заинтересованному лицу приходится доказывать отрицательный факт, что весьма сомнительно. Более логичным видится вариант, когда страховщик мог бы избавиться от обязанности по выплате страхового возмещения, если докажет, что отсутствие своевременного уведомления сказалось на его возможностях по исполнению обязательств (данные обстоятельства лежат в поле его контроля и предоставить доказательства ему легче).

Законодательство о банкротстве в данной сфере ограничивается лишь общими нормами и не содержит подробного описания порядка проведения данных процедур. Один из частных вопросов, возникших вследствие этого, предстоит разобрать ВС РФ. Конкретно речь идет о том, может ли неисполнение данной обязанности вменяться управляющему, если возможность осуществления соответствующих мероприятий возникла у него при участии в осуществлении исполнительных действий? Суды апелляционной и кассационной инстанций в комментируемом деле ответили на этот вопрос положительно, однако такой подход не вполне очевиден. Как представляется, обозначенные обязанности существуют объективно и не могут зависеть от случайного события (решение управляющего реализовать свое право на участие в совершении исполнительных действий). Более того, учитывая, что управляющему было отказано в доступе в квартиру должника для исполнения возложенных на него обязанностей, участники дела о банкротстве не имели возможности узнать о том, что подлежащее инвентаризации имущество в принципе существует. Вполне вероятно, что высшая инстанция встанет на сторону заявителя кассационной жалобы и поддержит доводы финансового управляющего.

Сегодня нормы АПК РФ возлагают бремя получения информации о движении дела на самих участников процесса (ч. 6 ст. 121 АПК РФ). Соответственно, если такая информация не была получена ответчиком, то он несет риск наступления неблагоприятных последствий, в том числе, пропуск процессуальных сроков. Однако названное правило работает только в ситуации с последующим уведомлением лица, о есть только тогда, когда первый из судебных актов (определение о принятии заявления к производству) уже был получен адресатом. В рассматриваемом же случае ВС РФ должен определить, несет ли обозначенные риски лицо, которое не получило даже первичный документ о начале процесса из-за отсутствия почтальона на участке.

Связано это с тем, что п. 5 ст. 447 ГК РФ содержит правило о признании торгов с единственным участником несостоявшимися, но не содержит указания, какие именно последствия могут наступить в этом случае. П. 17 ст. 110 закона о банкротстве также регламентирует только возможность заключения договора с единственным участником, но не последствия его отказа от заключения договора и судьбу обеспечивающих обязательств. Совсем недавно экономическая коллегия ВС РФ уже рассматривала похожий спор (Определение ВС РФ от 29.06.2023 № 307-ЭС21-13921 (3,4) по делу № А56-16535/2020). Тогда высшая инстанция встала на сторону конкурсного управляющего, посчитав, что раз единственный участник торгов может заключить договор купли-продажи, то и в случае его отказа от заключения договора, ему, как и победителю, задаток не возвращается. Каких-либо оснований полагать, что ВС РФ в комментируемом деле займет иную позицию, у нас не имеется. Скорее всего, ВС РФ отменит акты нижестоящих судов и продолжит формировать отказную практику по данной категории дел.

Вопрос об отнесении платежей к текущим подробно урегулирован профильным постановлением Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 № 63. В соответствии с п. 11 Постановления требования о применении мер ответственности за нарушение денежных обязательств, относящихся к текущим платежам, следуют судьбе указанных обязательств. То есть, если основное требование является текущим, к этой же категории будут относиться и все вытекающие из него финансовые санкции. Исходя из описательной части судебных актов (если презюмировать, что все фактические обстоятельства установлены верно), можно заключить, что заявленные требования в настоящем деле действительно носят текущий характер. Неустойка и штрафы за невыполнение обязательств, предусмотренных договором, возникли на основании соглашений, заключенных после возбуждения дела о банкротстве (условие отнесения платежей к текущим в соответствии с п.1 и п.2 ст. 5 закона о банкротстве).