Вероника Шахова

Прокуратура или Росимущество могли оспорить решение суда и определение об утверждении мирового соглашения как лица, не привлеченные к участию в деле, однако до текущего момента они этого не сделали. По моему мнению, пока указанные судебные акты действуют, в силу ч. 1 ст. 16 АПК РФ они обязательны к исполнению, и спора о законности приватизации и последующих сделок по распоряжению з/у быть не должно. Есть аргументы, на основании которых в спорном деле Коллегия может защитить права добросовестных приобретателей з/у, полагавшихся при их приобретении, в том числе, и на вступившие в законную силу судебные акты. Также коллегии предстоит дать оценку правомерности предъявления негаторного иска. С учетом того, что текущим собственником з/у начато строительство ЖК (т.е. з/у находится во владении приобретателя), представляются обоснованными доводы о выборе ненадлежащего способа защиты права. Хочется верить, что выводы коллегии по спорному делу сформируют практику, в которой суды будут защищать права добросовестных приобретателей имущества и пресекать злоупотребления при выборе способа защиты прав.

Данное дело как раз демонстрирует эту тенденцию. И это неудивительно, поскольку правильное распределение бремени доказывания в таких делах зачастую играет ключевую роль. По моему мнению, позиция нижестоящих судов неверна, и Верховный Суд РФ обоснованно передал жалобу для рассмотрения коллегией. На кредитора вне рамок дела о банкротстве нельзя возлагать обязанность доказать полностью и самостоятельно основания для привлечения к субсидиарной ответственности (это просто невыполнимо без доступа кредитора ко внутренним документам должника). Должно быть достаточно косвенных доказательств в вине КДЛ в невозможности погасить долг, которые могут быть ими опровергнуты. Кроме того, в подобных делах важно содействие судов кредиторам (например, в виде удовлетворения обоснованных ходатайств об истребовании доказательств).

После принятия Постановления Конституционного суда РФ от 26.04.2021 № 15-П суды активно применяют выраженную в нем позицию и оценивают добросовестность должника при применении исполнительского иммунитета в отношении единственного жилья. Данное дело как раз подтверждает эту тенденцию.

Нижестоящие суды при принятии своего решения оценивали эти основания в совокупности. По ст. 61.12 закона о банкротстве вывод кассации вполне обоснован: нижестоящие суды действительно не установили все значимые обстоятельства для привлечения к субсидиарной ответственности (дату объективного банкротства, факт возникновения обязательств после объективного банкротства и т.п.). Однако при этом довольно странно, что кассация не направила дело на новое рассмотрение для установления этих обстоятельств. А вот основаниям для привлечения к субсидиарной ответственности по ст. 61.11 закона о банкротстве кассация не дала должной оценки. Суд кассационной инстанции даже не упоминает, что должник был исключен из ЕГРЮЛ, хотя в таком случае суды должны решать вопрос о применении презумпции недобросовестности действий/бездействий КДЛ. Именно эти вопросы составляют специфику внебанкротной субсидиарной ответственности при исключении должника из ЕГРЮЛ. Трудно назвать решение кассации справедливым без ее мотивированного анализа указанных обстоятельств.

Один из них — должен ли суд для назначения процедуры устанавливать, что заинтересованное лицо о существовании имущества ранее не знало и не могло узнать? С учетом ранее высказанной позиции СКЭС ВС РФ по схожему делу (определение ВС РФ от 13.06.2019 по делу №А40-157100/2024) и обстоятельств конкретного дела (заявитель — ликвидатор и единственный участник), по моему мнению, СКЭС ВС РФ оставит в силе постановления апелляции и кассации. Аргументация позиции СКЭС ВС РФ может состоять в том, что процедура распределения обнаруженного имущества может применяться, только если о существовании имущества стало известно после ликвидации, а заявитель, с учетом его статуса, должен был знать о существовании имущества ранее.

АС Центрального округа в данном деле подтвердил позицию Верховного суда РФ применительно и к внебанкротной субсидиарной ответственности. Камнем преткновения в данном деле стал период индексации: после привлечения к субсидиарной ответственности можно индексировать всю сумму задолженности с момента вступления судебного акта о ее взыскании в законную силу или только размер субсидиарной ответственности? Кассация пришла к выводу о возможности индексации только самой субсидиарной ответственности. Такая позиция не является новой для судебной практики (см., например, постановление АС УО от 02.10.2023 по делу №А40-15339/2021). Вывод кассации представляется обоснованным по нескольким причинам: (1) он основан на буквальном толковании ст. 183 АПК РФ; (2) он создает определенность размера субсидиарной ответственности для лиц, привлекаемых к ней; (3) он не лишает кредитора права проиндексировать задолженность до привлечения к субсидиарной ответственности, а затем проиндексировать размер самой субсидиарной ответственности.

Решение проблемы распространения исполнительского иммунитета на деньги, оставшиеся после реализации единственного заложенного жилья банкрота, – это новый виток развития такой практики. КС РФ выработал формулу баланса прав и законных интересов между кредитором – должником – залоговым кредитором, что фактически привело к созданию им собственного временного правового регулирования. Выводы КС РФ выглядят обоснованными и справедливыми. Установленные КС РФ особенности применения исполнительского иммунитета смогут помочь судам в каждом конкретном деле установить баланс прав и интересов сторон и исключить возможные злоупотребления. Позиция КС РФ, по моему мнению, имеет важное значение для движения судебной практики по таким делам в сторону единообразия. Особенно с учетом того, что до внесения изменений в законодательство может пройти значительный период времени.

Коллегия ранее уже высказывала аналогичную позицию о невозможности увеличения ликвидационной квоты за счет взыскания убытков (определение от 28.09.2023 года № 306-ЭС20-15413(3)). Эта позиция исходит из того, что иск о взыскании убытков при банкротстве подается от имени должника и он же является выгодоприобретателем по иску. Далее коллегия идет как бы на шаг вперед и приходит к выводу, что в банкротстве выгодоприобретателем, по сути, будет не сам должник, а участник, который получит ликвидационную квоту. Отсюда исходит вывод, что совпадение участника, который имеет право на получение ликвидационной квоты, и участника, с которого взыскивают убытки, влечет совпадение должника и взыскателя, то есть прекращение обязательства. Такая позиция коллегии представляется обоснованной.

Для достижения баланса прав и интересов кредитора и должника было введено правило, в соответствии с которым заявление банка о признании должника банкротом признается необоснованным, если имеется спор о праве. На практике задача судов — оценить доводы и поведение должника с учетом разъяснений п. 14 Постановления Пленума ВС РФ от 13.10.2015 года №45 на предмет того, существует ли между сторонами спор о праве либо действия должника направлены только на затягивание процесса. ВС РФ в данном деле признал неправомерным подход судов по отклонению возражений должника из-за отсутствия судебного акта о признании сделок недействительными.

В настоящем деле коллегия отметила, что суды формально применили презумпцию доведения должника до банкротства и не дали оценку доводам директоров о том, что истинной причиной объективного банкротства должника стал перевод его деятельности на иное юридическое лицо единственным акционером должника – ДГИ Москвы. Также коллегия отметила необходимость исследования и оценки судами оснований для привлечения к субсидиарной ответственности солидарно. Особенность настоящего дела заключается в том, что единственным акционером должника является ДГИ Москвы. По сложившейся судебной практике суды отказывают в привлечении к субсидиарной ответственности акционеров – госорганов, хотя обоснованность такой позиции является далеко не бесспорной. К сожалению, в настоящем деле решение нижестоящих судебных инстанций в части отказа в привлечении к субсидиарной ответственности ДГИ Москвы не оспаривалось, поэтому коллегия в этой части не сделала ценные выводы. По моему мнению, ключевое значение выводов коллегии в данном деле – пресечение практики автоматического привлечения директоров к субсидиарной ответственности без возможности опровержения презумпций доведения до банкротства, в том числе в случае невозможности привлечения к субсидиарной ответственности госоргана – единственного акционера должника.

Наличие иных обстоятельств, например, недобросовестность контрагента не требуется (п. 11 постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 № 63). Упрощенный порядок доказывания для признания указанных сделок недействительными оставляет немного способов защиты сделок для кредитора, в пользу которого они совершены. В частности, основаниями для отказа в признании сделок недействительными по ст. 61.3 закона о банкротстве являются исключения, предусмотренные п. 3, 4 ст. 61.4. закона о банкротстве. Как раз на приведенные исключения и ссылался ответчик в настоящем деле. Суды же фактически уклонились от исследования и оценки доводов ответчика, нарушив состязательность и равноправие сторон.

Вопрос о различии правовой природы расходов по делу о банкротстве и судебных расходов в смысле ст. 110 АПК РФ уже неоднократно поднимался в судебной практике. Экономическая коллегия ВС РФ уже ни первый раз отмечает, что требование о выплате вознаграждения арбитражного управляющего и компенсации понесенных им в рамках дела о банкротстве расходов не тождественно требованию о возмещении судебных издержек, в том числе расходов на оплату услуг представителей. Например, такой вывод коллегия сделала в своем недавнем Определении № 309-ЭС22-21494 по делу № А60-4622/2018. С позицией коллегии сложно не согласиться. Выплата вознаграждения арбитражному управляющему и компенсация понесенных им расходов, которые производятся за счет конкурсной массы и (или) средств заявителя по делу о банкротстве, имеют иную правовую природу (частноправовую) в отличие от судебных расходов, которые возмещаются выигравшей стороне спора, в порядке, предусмотренном процессуальным законодательством. Если арбитражный управляющий не заявил требование об их возмещении при рассмотрении вопроса о выплате ему вознаграждения, то он не может быть лишен возможности инициировать отдельное судебное разбирательство о возмещении судебных расходов.

Для этих целей требуется доисследование нижестоящими судами фактических обстоятельств по делу. Осведомленность Мотовилова о признаках неплатежеспособности должника, по мнению судов, заключается в том, что он на протяжении нескольких месяцев не истребовал сумму займа. Этот кейс отлично иллюстрирует сложность квалификации фактической аффилированности: почему Мотовилов не истребовал заем назад и использовал такую неочевидную конструкцию сделки? Потому, что связан с должником, или по каким-то другим причинам (например, он исходил из того, что документы адекватно отражают его цель купить квартиры)? В подобных ситуациях необходимо установление истинного мотива поведения сторон, что предстоит судам при новом рассмотрении.