Иван Стасюк

Особенностью данного дела явилось то, что спорное имущество никогда не принадлежало должнику: его сразу приобрели на «подставное лицо». В дело были представлены доказательства того, что собственник в квартире не жил, документы на квартиру хранились у должника. То есть реальным, а не номинальным собственником был должник. Я полагаю, что в данном случае исковая давность не должна применяться в принципе, потому что кредиторов защищает иск о признании права собственности за должников. У исков о признании не должно быть давности, в данном случае суд просто констатирует некое положение (объявляет, что на самом деле собственником является должник). Суд же применил сроки давности, что довольно абсурдно. Получается, некое лицо изначально прячет свои активы, регистрируя их на родственников. А затем, когда у него возникает дефолт, все зависит от того, как много времени прошло между прятанием активов и банкротством: если много, то вернуть ничего нельзя, а если должник быстро ушел в банкротство –- тогда вернуть актив можно. И кроме того, очевидно, что пока не начнется банкротство, не появятся кредиторы –- такой иск просто некому подавать.

Примечательно, что одновременно от управляющего требуется максимально творческий и нестандартный подход к поиску активов и пополнению конкурсной массы. В данном деле были некоторые фактические нюансы, которые действительно могли бы привести к отказу в удовлетворении заявления. Например, управляющий запрашивал сведения о передвижении транспортных средств за долгий период до возбуждения дела, а кроме того, как указал ответчик, данные с камер не хранятся так долго. Однако же надо помнить, что задача Верховного суда формировать правовые позиции, а не устанавливать факты дела. Суд мог бы признав за управляющим право затребовать такую информацию, направить дело на новое рассмотрение для прояснения конкретных обстоятельств, которые могли бы повлиять на решение (например, возможно сведения о передвижении могла бы быть представлена за более короткий срок). Тем не менее, Верховный суд по сути вообще исключил возможность удовлетворения подобных требований, хотя сведения о местонахождении транспортных средств могли бы помочь как в их розыске, так и в установлении лиц, виновных в их хищении или повреждении, если такие факты имели место.

Хорошо известно, что в процедуре банкротства кредиторы в среднем получают 3–5% процентов от суммы своих требований, но это, что называется, средняя температура по больнице. Встречаются кейсы, где кредиторы получают полное удовлетворение. В данном случае должник располагал активом в хорошем районе Санкт-Петербурга, кроме того, на цену актива повлияла его удачная «упаковка» путем создания новой компании и стабилизация арендных потоков в ходе конкурсного производства.

Однако мораторий на начисление неустоек касается только нарушений обязательств, возникших до моратория. Если должник принял на себя обязательство после моратория и нарушил его, то неустойка начисляется и в период моратория. Кассатором, насколько можно понять из текста определения, поставлен вопрос о том, что обязательство арендатора вести (возобновить) коммерческую деятельность возникла после введения моратория, а именно с 01.06.2022 года, когда истек срок соглашения между арендодателем и арендатором. Видимо, с учетом передачи дела, к этой версии может склоняться и суд. Мне же представляется, что обязательство вести коммерческую деятельность, нарушение которого вменяется ответчику, возникло в момент заключения договора аренды, то есть задолго до начала моратория. Соответственно, неустойка за нарушение такого обязательства в период моратория не начисляется.

Ни наличие судебного акта о взыскании задолженности, ни решение о признании банкротом сами по себе не являются основанием для ограничения выезда за границу. Для этого нужно постановление судебного пристава (в рамках исполнительного производства) либо определение суда в рамках дела о банкротстве. Суды применяют такое ограничение, если есть основания полагать, что зарубежные поездки используются для сокрытия и продажи активов в других странах. В большинстве же дел о банкротстве вопрос о таких ограничениях вообще не встает, а значит такие должники не ограничены в выезде за пределы России. Другое дело, что если должник едет за границу, то на какие средства? Не скрывает ли он их от кредиторов? И если данный факт станет известен кредиторам или управляющему, то последствия могут быть весьма неприятными — вплоть до неосвобождения от долгов по итогам процедуры банкротства.

Высшая судебная инстанция хотела бы вывести новый род управляющего — «управляющий независимый эффективный». Не согласиться с таким благим пожеланием было бы кощунством и попранием всего светлого в юридической профессии. Применительно к конкретному делу — поспорить с доводами Верховного суда сложно. Суд в излюбленном им стиле сопоставил ряд странностей в поведении сторон и нашел их подозрительными (видимо, не без оснований). Так что теперь еще труднее будет «поставить» на процедуру своего управляющего. Тут бы и возликовать и суд восславить, но все же неспокойно мне, так как эта борьба за независимость сродни борьбе за чтение Гегеля и Сартра среди тех, кто и Букваря не одолел. К настоящей независимости мы придем, если управляющий будет защищен от пустых жалоб и жалоб лиц, не участвующих в деле. Если полномочия управляющего будут расширены так, чтобы он мог получить где угодно и какую угодно информацию. Чтобы у получателя запроса было желание «не связываться и лучше ответить». Если каждый управляющий будет иметь равные с другими шансы отказаться на любой процедуре. И многое другое. Но до этого еще долгий путь.

По общему правилу обязательство прекращается исполнением, но в данном случае имел место иной способ – в связи с завершением дела о банкротстве в отношении основного должника. В этой ситуации у кредитора есть способ защиты – до ликвидации основного должника он должен обратиться к залогодателю с иском об обращении взыскания на залог. Если иск подан, то дальнейшая ликвидация основного должника уже не будет мешать обращению взыскания на залог. Поскольку в настоящем деле истец ссылается на то, что до даты ликвидации в 2015 году залогодержатель такой иск не подал, то напрашивается решение об удовлетворении иска и прекращении залога.

Я думаю, очень сложно принять такой закон сразу, так как разные участники банкротных споров не были согласны с различными нововведениями. Мне кажется, несколько лет «спокойного» правоприменения без глобальных реформ лучше для экономики, нежели срочные перемены.

При рассмотрении залогового требования в деле о банкротстве, суд должен установить наличие предмета залога в натуре (п. 1 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 № 58 «О некоторых вопросах, связанных с удовлетворением требований залогодержателя в банкротстве залогодателя»). Как правило, такие доказательства предоставляет залогодержатель. Однако залогодержатель не имеет возможности в непрерывном режиме контролировать наличие и состояние предмета залога и к доказыванию его наличия не должны предъявляться слишком высокие требования и если должник отрицает наличие предмета залога, он должен предоставить доказательства его гибели или нахождения во владении иного лица.

Впервые эта позиция нашла свое отражение в деле Энбима Групп (Определение Верховного Суда от 27.02.2017 № 301-ЭС16-16279). К сожалению, Верховный Суд не высказал своего мнения относительно того, отсутствует ли залоговый приоритет в случае наложения ареста на имущество должника налоговым органом (ст. 73.1 НК РФ). Логичным было бы считать, что коль скоро судебный акт не дает залогового приоритета кредитору, то такого приоритета не должно быть и у органа исполнительной власти, который сам и же является кредиторов.

Юристы опасались, что если площадь жилья должника будет превышать норму предоставления (12-18 кв. м на человека), то на такое жилье будет обращаться взыскание. В целом эти опасения пока не оправдываются, подтверждение чему служит и комментируемое определение ВС РФ. В данном деле Верховный суд посчитал, что нельзя обращать взыскание на долю должника в доме, хотя у него в собственности была еще и доля в квартире. Как можно понять из текста определения, в совместной собственности должника и его супруги находился дом площадью 160 кв. м. В целом площадь дома была больше минимально необходимой площади для проживания его семьи (должник, супруга и трое детей). Тем не менее, Верховный суд посчитал, что управляющий не доказал чрезмерности площади жилья, занимаемого должником.

В данном споре ключевым стал вопрос о наличии или отсутствии у должника имущественного кризиса в момент получения финансирования. Согласно Обзору судебной практики разрешения споров, связанных с установлением в процедурах банкротства требований контролирующих должника и аффилированных с ним лиц (утв. Президиумом Верховного суда РФ 29.01.2020), именно имущественный кризис в момент возникновения требования и есть условие для понижения очередности требования. Суд округа в этом деле посчитал, что имущественный кризис имеет место тогда, когда налицо признаки банкротства (они определены ст. 9 закона о банкротстве). Однако, на мой взгляд, имущественный кризис – понятие более широкое нежели признаки банкротства, приведенные в ст. 9 закона о банкротстве (неплатежеспособность, недостаточность имущества и другие). Наличие таких признаков – это основание для руководителя должника обратиться в суд с заявлением о банкротстве компании. Но еще до возникновения этих признаков компания может иметь негативные ожидания относительно возможности исполнять свои обязательства в будущем, нести необходимые расходы. Получение финансирования со стороны аффилированных лиц в таком случае как раз и предотвращает неплатежеспособность, но такая ситуация как раз и может быть охарактеризована как имущественный кризис.