Анастасия Лысенко

Считается, что управляющий должен максимально использовать предоставленные ему полномочия для того, чтобы не допустить нарушения имущественных интересов кредиторов. Как правило, анализ поведения арбитражного управляющего происходит ретроспективно. Долгое время к бездействию управляющих применялись формальные критерии оценки. Это приводило к тому, что оно воспринималось исключительно как неисполнение возложенных на управляющего обязанностей, т.е. в негативном аспекте. В последнее время ВС РФ предлагает содержательные критерии для оценки бездействия управляющего. В частности, в спорах о взыскании убытков ВС РФ ориентирует суды исследовать потенциальный положительный эффект от действий управляющего, если бы они были совершены. В комментируемом деле ВС РФ скорее всего продолжит формировать позицию о необходимости учитывать целесообразность проведения мероприятий, которые арбитражный управляющий не осуществил.

В комментируемом деле ответчик указывал на то, что зачет не причинил вред, поскольку все сделки были реальными. Скорее всего ВС РФ снова напомнит о своих правовых позициях о сальдировании, которое не подлежит оспариванию в деле о банкротстве. Тем не менее, разумным было бы также исследовать вопрос о том, насколько взаимосвязаны были прекращенные оспариваемыми зачетами обязательства. Рассмотрение этого аспекта позволило бы более предметно установить наличие или отсутствие вреда другим кредиторам вследствие совершения оспариваемых зачетов. Полагаем, что Верховный Суд сформулирует позицию о сохранении зачетов в данном конкретном деле.

В правоприменительной практике существует позиция, что отсутствие договорных отношений с собственником земельного участка, согласно ст. 20 закона о недрах, не является основанием для прекращения права пользования недрами. Между тем такое условие может быть включено в существенные условия лицензии (Определение КС РФ от 09.03.2017 № 565-О). Порядок предоставления лицензий на пользование недрами относится к сфере публичного права, тогда как арендные отношения являются частноправовой сферой, хотя бы и одним из участников таких отношений является публично-правовое образование. В комментируемом определении ВС обоснованно акцентирует внимание, что бездоговорное, то есть без правовых оснований, пользование землей не допускается законом (п. 1 ст. 25 ЗК РФ). Это обусловлено стратегическим значением земель (ст. 1 ЗК РФ). В совокупности сказанного можно заключить, что выдача лицензии не влечет возникновения встречной обязанности по предоставлению места, где будет реализовываться предоставленное по лицензии право. ВС РФ, скорее всего, исправит ошибки судов апелляционной и кассационной инстанций и удовлетворит жалобу комитета. Если в комментируемом деле ВС РФ удастся сформулировать универсальную позицию для подобного рода споров, то она может повлиять на формирование условий предоставления лицензий на пользование недрами.

Институт субординации требований направлен, прежде всего, на защиту интересов независимых кредиторов посредством распределения на контролирующих лиц риска банкротства должника. В комментируемом деле ВС РФ напоминает о том, что субординация требований кредитора касается правовых последствий в отношениях с иными независимыми кредиторами. Во внутреннем контуре денежное требование к должнику должно учитываться при решении вопроса о прекращении процедуры в связи с погашением включенных в реестр требований кредиторов, поскольку сама по себе субординация не прекращает обязательства должника. Таким образом, кредиторы, чьи требования подлежат субординации, поражаются в правах только в части возможности получить удовлетворение наравне с несубординированными кредиторами. Исходя из этого, субординированные требования могут стать основанием, в том числе, для возбуждения процедуры банкротства. Однако в связи с появлением института субординации назрела необходимость общих разъяснений относительно критериев отграничения требований кредиторов корпоративного характера от иных, схожих по последствиям отражения в реестре требований кредиторов.

Участником строительства в силу прямого указания закона может быть физическое лицо, имеющее к застройщику не только требование о передаче помещения, но и денежное требование. В свою очередь под денежным требованием понимается, в том числе, требование о возврате денежных средств по расторгнутому ДДУ. Такие денежные требования обеспечены залогом объекта строительства в силу закона (Определение ВС РФ от 14.02.2019 № 308-ЭС18-15980), что является следствием эластичности залога. Ранее Верховный суд РФ в определении от 06.05.2019 года № 302-ЭС18-24434 разъяснял, что по смыслу закона от 30.12.2004 № 214-ФЗ залоговые права дольщиков, их сущность и содержание, а также сам предмет залога трансформируются по мере продвижения строительства. Постольку поскольку предмет залога был передан фонду, он обязан предоставить первичную компенсацию всем кредиторам, чьи требования были обеспечены таким залогом. Безусловно, Верховный суд РФ отменит судебные акты, однако едва ли он сформулирует новую правовую позицию, поскольку он уже не раз разъяснял применение этих норм (см., например, определения ВС РФ от 16.02.2023 № 308-ЭС18-17191(5), от 09.03.2023 № 305-ЭС19-22493(38)).

Указанный принцип направлен на исключение ситуаций неоднократного рассмотрения одного и того же спора и вынесения по нему противоречащих друг другу судебных актов. Верховный суд РФ абсолютно справедливо напомнил судам о том, что необходимо устанавливать соблюдение всех установленных процессуальным законом условий. Для констатации тождественности закон предъявляет требование об одновременном совпадении предмета и основания иска (п. 2 ч. 1 ст. 127.1 АПК и п. 2 ч. 1 ст. 150 АПК). В комментируемом деле в то время, как в иске о взыскании неосновательного обогащения было отказано, поскольку основаниями платежа являлись конкретные правоотношения, в деле о банкротстве суд включил требование, как вытекающее из договорных отношений. В конечном итоге факт перечисления денежных средств в пользу должника, равно как и отсутствие встречного предоставления со стороны должника не оспаривается, следовательно, факт нарушение имущественных интересов кредитора имеется. Следовательно, суд первой инстанции правильно определил подлежащее применению законодательство (ч. 1 ст. 133 АПК) в целях защиты и восстановления нарушенных прав кредитора (ст. 2 АПК). Рассмотренное Верховным судом РФ дело в дальнейшем позволит кредиторам более эффективно защищать свои права в делах о банкротстве.

Принимая во внимание нахождение банка в одной группе лиц с должником, в предмет доказывания следовало включить факт возврата денежных средств банку. Возврат мог быть осуществлен как напрямую, так и опосредованно, то есть через цепочку сделок (перечислений). Из судебных актов не ясно, исследовал ли этот вопрос суд? Сам по себе факт аффилированности не свидетельствует о недобросовестности. Верховный суд РФ может более четко сформулировать предмет доказывания в подобных спорах, что позволит выработать единообразную практику.

Можно привести грубую аналогию с покупкой квартиры, при которой к покупателю переходят права и обязанности по договорам с энергоснабжающими организациями (без, например, водоотведения, квартира бы не имела той ценности, за которую ее приобрели). При этом специальной оговорки при сделке купли-продажи это не требует. Отсутствие согласия арендодателя не имело решающего значения в рассматриваемом споре, поскольку покупатель определен на публичных торгах, проведенных в соответствии с федеральным законом. Следует приветствовать, что Верховный Суд РФ обратил внимание на это дело. Нижестоящие суды действительно не уделили должного внимания тому, что на стороне ответчика имеется неосновательное обогащение. Вынесенный по результатам рассмотрения спора судебный акт позволит более четко обозначить тот факт, что, приобретая нематериальный актив, лицо, возможно, должно будет автоматически возложить на себя обязанности по взаимосвязанным правоотношениям.

Соответственно, судам нужно учитывать разное правовое регулирование. Верховный суд напомнил, что по умолчанию суд должен определить нормы, подлежащие применению в общем порядке. Потом, если будут установлены основания для распространения специального правового регулирования, применить его. Ошибка судов апелляционной и кассационной инстанций состояла в том, что они, в отсутствие на то достаточных оснований, применили нормы, носящие специальных характер. Комментируемое определение продолжит практику разграничения регулирования мораториев, а также станет хорошим доводом для истцов с аналогичными требованиями.

Комментируемое определение может стать новым импульсом для использования судами телеологического толкования применяемых норм. Важным является и то, как Верховный суд предлагает оценивать пределы допустимости одностороннего преобразования договорных отношений. Суд указал, что необходимо давать правовую оценку тому, насколько такое одностороннее действие разумно необходимо для защиты имущественного интереса стороны. В зависимости от договорной конструкции суд вправе оценить такую разумность, в том числе, с экономической точки зрения. Верховный суд также обратил внимание на непоследовательное поведение банка. Из позиции Верховного суда следует, что если сторона ведет себя так, что другая сторона вправе ожидать, что контрагент не воспользуется своими правами, предусмотренными в диспозитивных условиях договора, то последующее изменение позиции такого контрагента следует квалифицировать как недобросовестное поведение. Указанное является развитием идеи, заложенной, в том числе, в п. 6 ст. 450.1 ГК РФ.

Однако не ясно, о каком определении идет речь, в тексте судебного акта оно не приведено. Если исходить из понятия, данного в абзаце третьем статьи 2 закона о банкротстве, то необходимо исследовать наличие у лица признаков неплатежеспособности, чего исходя из текста кассационного определения сделано не было. При этом ВС РФ ранее указывал, что для целей применения моратория не требуется установления в отношении должников признаков неплатежеспособности и (или) недостаточности имущества (пункт 2 постановления Пленума ВС РФ от 24.12.2020 года № 44). А по смыслу закона об исполнительном производстве должник – это лицо, имеющее задолженность по исполнительному документу, и чтобы это констатировать, никакого заявления о банкротстве не нужно. В связи с чем позиция судебной коллегии о сужении действия Постановления Правительства РФ от 28.03.2022 года № 497 представляется недостаточно аргументированной. Из буквального толкования указанного постановления на административного истца в этом деле распространялся мораторий (поскольку он не входил в число лиц, указанных в пункте 2 постановления). Это в силу прямого указания п. 9 ч. 1 ст. 40 закона об исполнительном производстве являлось основанием для приостановления исполнительных действий.

С одной стороны, взыскатель действительно не должен использовать предоставленные ему законом возможности для неосновательного обогащения. Следовательно, взыскатель обязан в кратчайшие сроки совершить действия, направленные на получение исполнительного документа. С другой стороны, представляется необоснованным с точки зрения базовых принципов гражданского права и процесса ограничение возможности публично-правовых образований исполнять решение суда в добровольном порядке. Такое решение с учетом права взыскателя на индексацию присужденных сумм приводит к дополнительным издержкам для бюджета.

Указанное условие было предусмотрено дополнительным соглашением, однако нижестоящие суды все равно отнесли отношения между сторонами к земным исходя из первоначальной редакции договора и назначений, указанных в платежных поручениях. Между тем стороны свободны в установлении условий (ст. 421 ГК), а правоприменитель обязан учитывать их волю, если она не противоречит закону. Кроме того, стороны обращали внимание на то, что признаки неплатежеспособности должника возникли позже даты совершения сделки, что, однако, не получило должной правовой оценки в судебных актах. Между тем, наличие как цели, так и самого факта причинения вреда кредитором является обязательным условием для оспаривания сделки (п. 5 Постановления Пленума ВАС РФ от 23 декабря 2010 года № 63). В переданном на рассмотрении коллегии ВС РФ деле суд, помимо прочего, может подтвердить право сторон на изменение целевого назначения денежных переводов при представлении ими доказательств, подтверждающих реальность их намерений по трансформации сложившихся между ними отношений.