Ксения Малмыгина

В период действия моратория финансовые санкции не начисляются на требования, возникшие до введения моратория (п. 7 постановления Пленума Верховного суда РФ от 24.12.2020 N 44 "О некоторых вопросах применения положений статьи 9.1 ФЗ от 26 октября 2002 года N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)"). Следовательно, предметом споров часто становится вопрос о дате возникновения требования применительно к началу действия моратория. Если неустойка начисляется в связи с неисполнением неденежного обязательства (например, поставить товар, оказать услуги, выполнить работы), которое должно было быть исполнено в дату до введения моратория, то обязательство не считается «текущим» в терминологии абз. 10 п. 1 ст. 63 закона о банкротстве.

Не лишним будет напомнить, что еще в 2023 году Верховный суд в деле ООО «РосАвтоСтрой» пришел к выводу, что одновременное существование двух судебных актов — о реституции и о взыскании убытков с контролирующего лица в размере отчужденного имущества по оспоренной сделке — допустимо. Хотя обязательства возникли из разных оснований, требование к обоим должникам направлено на удовлетворение одного экономического интереса, поэтому исполнение может быть получено только один раз. Неосновательное обогащение исключается за счет применения норм о солидарных обязательствах (статья 323 ГК РФ). Если реституционное требование полностью возмещает вред, причиненный сделкой, вменяемой контролирующему лицу как основание субсидиарной ответственности или убытков, то повторное возмещение этого вреда не требуется (определение Верховного суда РФ от 23.11.2023 № 307-ЭС20-22591 (3, 4).

Среди них: применение статьи 311 АПК РФ при последующем признании сделки, за которую лицо привлечено к гражданско-правовой ответственности, ничтожной. Будет полезна рекомендация по рассмотрению подобных споров при оценке значимости фактора предполагаемой осведомленности ответчика об основаниях недействительности сделки. Также возможны попытки корректировки сложившегося «обвинительного» уклона при привлечении директоров к корпоративной ответственности в виде взыскания убытков, особенно в делах о банкротстве. Отдельный интерес представляет абзац о защите делового решения директора в связи со сменой состава участников/акционеров. Хотя эта логика не вполне применима к текущему спору, это указание создает основу для разъяснения общего характера. Несмотря на то, что правило защиты делового решения декларативно присутствует в разъяснениях Верховного суда, в практике возникают сложности в его применении из-за недостатка понятных ориентиров. Отдельно стоит вопрос степени детализации разъяснений на этот счет, однако позиция высшей судебной инстанции может сыграть значительную роль в аналогичных спорах в будущем.

Верховный суд стабильно придерживается заявленной в пункте 13 Обзора судебной практики № 3 (2021) позиции о том, что при рассмотрении иска к ответчику, который по формальным признакам отвечает условиям применения моратория, суд должен самостоятельно поставить на обсуждение сторон вопрос о его применении. При этом, поскольку введение моратория постановлением правительства от 28.03.2022 № 497 направлено на поддержание всех субъектов экономической деятельности, он применяется независимо от того, обладают ли такие лица признаками неплатежеспособности и может ли быть в их отношении введена процедура банкротства. В практике устоялся подход, согласно которому опровержение презумпции освобождения от ответственности в силу моратория возможно лишь в исключительных случаях при исчерпывающей доказанности соответствующих обстоятельств, которые в этом деле предстоит выяснить судам нижестоящих инстанций. С учетом того, что вопрос о применении к ответчику моратория не обсуждался и не был разрешен, высока вероятность направления дела на новое рассмотрение.

Между тем обстоятельства, частично раскрытые в определении суда первой инстанции, требуют подробнейшего изучения, без которого невозможно правильно разрешить спор. В то же время перспектива сохранения в силе постановления кассации, в котором указано, что «Лысенко С. А. в кредитную организацию до списания денежных средств было направлено письмо с просьбой не производить их списание», и поддержан вывод о том, что этого достаточно для защиты от 68-миллионных убытков, несмотря на удовлетворенную жалобу и отстранение, представляется спорной. Существует риск направления практике сигнала о том, что управляющий может несколько лет без причины уклоняться от распределения денежных средств должника, не проверять почту должника, не участвовать в общегражданских делах с участием должника, не утруждать себя подачей заявлений о применении обеспечительных мер, приостановлении исполнения судебных актов, подлежащих обжалованию, и ограничиться направлением в банк своих возражений против списания.

Между тем, обстоятельства дела «кричат» о том, что судам следовало уделить внимание вопросу применения к сделкам положений п. 2 ст. 170 ГК РФ и проверить цепочку и раздел земельного участка на притворность, поскольку действия первого покупателя по разделу земельных участков с последующей продажей их одному конечному покупателю не представляются отвечающими обычной практике при совершении подобных сделок между гражданами. Однако суд кассационной инстанции не указал на описанные обстоятельства, делая вывод о фактической аффилированности сторон сделки, а ограничился лишь указанием на отсутствие достаточных доказательств реальной оплаты, которые необходимы при расчетах наличными. Переходя к аналогии п. 26 постановления Пленума ВАС РФ № 35 относительно доказывания реальности передачи наличных, суд указал на стандартные факты, подлежащие проверке судами: наличие у плательщика финансовой возможности и доказательств расходования должником, а также на иные инструменты, доступные судам: экспертиза подлинности подписей и давности изготовления документов, выяснение иных обстоятельств заключения сделки.

Суд возвращает практику к идее о том, что в силу объективных причин заявитель в подобных спорах не обладает и не может обладать полной информацией о деятельности должника, предшествовавшей его банкротству. Базовым подходом к распределению бремени в таких спорах, сформированным Верховным судом и Конституционными судом, является идея о том, что заявителю необходимо представить достаточную совокупность косвенных доказательств, порождающих сомнения в добросовестности поведения ответчика как контролирующего лица и позволяющих утверждать, что вероятной причиной невозможности погашения требований кредиторов являлись действия / бездействие такого контролирующего лица. Далее уже на контролирующем лице, как наиболее «близком» к доказательствам и осведомленном о реальных причинах наступления неплатежеспособности, лежит бремя раскрытия всех существенных обстоятельств, которые повлекли невозможность погашения требований кредиторов.

Однако, как видно из постановления апелляции, именно выяснение вопросов о том, получили ли иные кредиторы удовлетворение и в каком объеме, было центральным вопросом этого спора. Более того, частичное удовлетворения своего требования получило и ООО «Голденберг», обратившееся за оспариванием сделки. Фактически, кассация ориентирует оборот на вывод о том, что не существует такого способа частично расплатиться с кредиторами накануне банкротства, который мог бы устоять при оспаривании в банкротстве, если речь не идет об обычной хозяйственной деятельности. Это дело могло бы послужить поводом для обсуждения правил добросовестного погашения требований кредиторов в предбанкротный период, однако в действительности лишь укрепило практику повального оспаривания перечислений, состоявшихся за месяц до или после возбуждения дела о банкротстве.

Это дело послужило ориентиром при включении требования банка из поручительства в реестр кредиторов гражданина, в котором уже есть требование правопреемника того же банка из субсидиарной ответственности. Однако, с учетом текста определения о передаче, Верховный Суд может пойти по небесспорному пути признания того, что при уступке права требования из субсидиарной ответственности, которое многими признается частным случаем ответственности за деликт, переходит и право требования из поручительства в силу акцессорного характера последнего. Альтернативно идея о недопустимости двойного фактического взыскания в деле Сарычева может стать поводом для формулирования общих правил работы принципа единства погашающего действия в сложившейся конструкции: в каком порядке управляющий будет распределять между кредиторами поступающие в конкурсную массу средства, и каким образом они будут реализовывать свои права в процедуре.

Первой бросается в глаза резолютивная часть определения Арбитражного суда города Москвы, которым суд признал требования кредитора к должнику погашенными по причине выбора кредитором способа распоряжения требованием о привлечении к субсидиарной ответственности путем замены должника на кредитора в качестве взыскателя. При этом ни ст. 142 закона о банкротстве, ни иные его положения подобного основания для признания требований кредитора погашенными не содержат. Исправляя эту ошибку, Верховный суд справедливо обратил внимание судов на первоначально неверно определенный предмет спора: кредитор не пытался изменить способ распоряжения правом требования к субсидиару, а всего лишь настаивал на погашении принадлежащего ему права требования к должнику за счет конкурсной массы. В итоге содержательная часть определения свелась к напоминанию участникам спора и нижестоящим судам о существовании п. 6 ст. 61.17 закона о банкротстве, в которой отдельно отмечается, что уступка кредитору права требования о привлечении к субсидиарной ответственности не влияет на отношения кредитора и самого должника: при замене требование кредитора к должнику не прекращается и не изменяется его размер.