В данном случае нижестоящие суды не учли данную практику ВС РФ и необоснованно возложили бремя доказывания недобросовестности действий КДЛ на истца, у которого возможность такого доказывания объективно ограничена. Само по себе постановление не вносит каких-либо изменений в судебную практику. При этом последовательное применение судами выработанного подхода может способствовать снижению частоты недобросовестного уклонения контролирующими лицами ликвидационных процедур во избежание расчетов с кредиторами посредством механизма «брошенного бизнеса».
Нижестоящие суды ошибочно применили к О.В. Яндатуновой положения п. 15 постановления Пленума ВС РФ № 53 от 21 декабря 2017 г. о месячном сроке на подачу заявления о банкротстве без учета положений законодательства о моменте возникновения осведомленности ликвидатора о признаках неплатежеспособности и обязанности подачи заявления о банкротстве, связанных, в контексте ст. 63 ГК РФ, с составлением ликвидационного баланса. Позиция Арбитражного суда Восточно-Сибирского округа не вносит каких-либо существенных изменений в устоявшуюся судебную практику, но способствует дальнейшей защите баланса интересов кредиторов и добросовестных участников процедуры ликвидации.
В данном случае нижестоящие суды не учли данную практику ВС РФ и необоснованно возложили бремя доказывания недобросовестности действий КДЛ на истца, у которого возможность такого доказывания объективно ограничена. Само по себе постановление не вносит каких-либо изменений в судебную практику. При этом последовательное применение судами выработанного подхода может способствовать снижению частоты недобросовестного уклонения контролирующими лицами ликвидационных процедур во избежание расчетов с кредиторами посредством механизма «брошенного бизнеса».
Нижестоящие суды ошибочно применили к О.В. Яндатуновой положения п. 15 постановления Пленума ВС РФ № 53 от 21 декабря 2017 г. о месячном сроке на подачу заявления о банкротстве без учета положений законодательства о моменте возникновения осведомленности ликвидатора о признаках неплатежеспособности и обязанности подачи заявления о банкротстве, связанных, в контексте ст. 63 ГК РФ, с составлением ликвидационного баланса. Позиция Арбитражного суда Восточно-Сибирского округа не вносит каких-либо существенных изменений в устоявшуюся судебную практику, но способствует дальнейшей защите баланса интересов кредиторов и добросовестных участников процедуры ликвидации.
Конституционным Судом РФ в постановлении от 4 июня 2024 г. № 28-П был констатирован факт недостаточного законодательного регулирования вопроса о распространении исполнительского иммунитета на денежные средства, оставшиеся после удовлетворения требований залогового кредитора за счет реализации единственного жилья должника. Данным постановлением были установлены временные правила действия исполнительского иммунитета, в том числе заявительный характер исключения указанных денежных средств из конкурсной массы. Однако механизм правоприменения в настоящий момент судами не сформирован. В рассматриваемом деле нижестоящие суды установили, что заявление об исключении денежных средств из конкурсной массы от должника не поступало, должник в целом занимал пассивную процессуальную позицию в ходе рассмотрения дела о банкротстве. Однако ВС РФ в основаниях для передачи жалобы на рассмотрение указал невыяснение волеизъявления должника в отношении денежных средств.
Причинение вреда имущественным правам кредиторов суды обосновывали мнимостью займа, указав, что спорные денежные средства выводились на расчетный счет бухгалтера безвозмездно. Однако, как следует из судебных актов, в материалы дела были предоставлены доказательства реального перечисления денежных средств на счет должника, в платежных поручениях по выдаче и возврату займа указывались реквизиты договора займа, мнимость займа судами обосновывается лишь указанием на отсутствие необходимости у должника в получении займа. В обстоятельствах реальности отношений критерий причинения вреда имущественным правам кредиторов не может быть установлен. Такая сделка могла бы быть оспорена по мотиву предпочтения, но в данном случае дата ее совершения находится вне пределов периодов подозрительности, установленных в статье 61.3 Закона о банкротстве.
ВС РФ в очередной раз указал судам на необходимость учета характеристик имущества при разрешении вопроса об отнесении его к категории недвижимого для целей налогообложения. ВС РФ справедливо напомнил о том, что продажа имущества банкрота одним лотом в качестве единого имущественного комплекса не имеет правового значения для квалификации такого имущества по правилам ст. 133.1 ГК РФ в качестве единого недвижимого комплекса. Соответственно, данные обстоятельства не могли служить основанием для доначисления должнику налога на имущество.
В настоящий момент в правоприменительной практике сформирован подход, согласно которому в случае наличия разногласий по вопросу погашения требований кредиторов стандартом разумного и добросовестного поведения арбитражного управляющего признается резервирование денежных средств. При этом суды, ссылаясь на положения п. 6 ст. 142 закона о банкротстве, не ограничивают обязанность КУ по резервированию денежных средств наличием возбужденного спора о разрешении разногласий (напр., определение СКЭС РФ от 27.12.2021 по делу № А19-15388/2015). В рассматриваемом случае позиция кредитора о том, что КУ при распределении денежных средств должен был учитывать существование окончательно неразрешенного спора о залоговом статусе банка, не предопределяя итоги его рассмотрения, представляется обоснованной. АС Московского округа справедливо указал, что данным обстоятельствам должна быть дана оценка судами при новом рассмотрении.
Постановление принято в соответствии с сформированной судебной практикой и не привносит в нее каких-либо изменений. Действующее законодательство связывает возможность установления арбитражному управляющему стимулирующего вознаграждения с фактическим погашением требований кредиторов и степенью влияния на такое погашение действий самого управляющего. В данном случае конкурсным управляющим был инициирован ряд обособленных споров, в том числе подано заявление о привлечении КДЛ к субсидиарной ответственности, а также поданы заявления об оспаривании сделок по перечислению в пользу КДЛ денежных средств в размере, существенно превышающем размер РТК должника. При таких обстоятельствах погашение всего РТК для КДЛ являлось очевидно менее обременительным, чем возможные последствия удовлетворения заявлений конкурсного управляющего.
Использование такого механизма обхода не является новым в правоприменительной практике. Выводы о его недопустимости были неоднократно сформулированы высшими судами (напр. постановление Президиума ВАС РФ от 17.06.2014 г. № 10044/11 по делу № А32-26991/2009, Определение СКЭС ВС РФ от 09.03.2021 г. № 307-ЭС19-20020(8,10) по делу № А56-18086/2016). При этом, ситуации, в которых в сделке содержатся пороки, выходящие за пределы признаков подозрительной сделки, действительно, возникают в процедурах банкротства. Однако в таком случае, как справедливо указал суд округа, должны быть подробно исследованы и установлены фактические обстоятельства, сопровождающие совершение такой сделки.
Суд округа справедливо отметил, что в настоящем споре судам следовало установить, являлись ли совершенные контролирующими лицами сделки необходимой причиной банкротства должника. Данный подход давно сформирован в судебной практике, и причины, по которым он не был учтен нижестоящими судами, неизвестны. Соответственно, вывод суда о том, что Малышев не может быть привлечен к субсидиарной ответственности, с него могут быть взысканы лишь убытки обоснован. Однако возникает вопрос, почему убытки не были взысканы в рамках данного обособленного спора и КУ указано на возможность такого взыскания в ходе отдельного процесса. КУ неоднократно указывал на наличие оснований для взыскания с Малышева убытков. Более того, АС Московского округа, отменяя судебные акты по данному спору в первый раз (в 2023 году), указывал на игнорирование судами возможности самостоятельной квалификации требования КУ как требования о взыскании убытков, как на одно из оснований для отмены судебных актов.
При этом каких-либо новелл правоприменения указанное постановление в себе не содержит. В рассматриваемом споре суды неверно определили дату наступления объективного банкротства должника, пойдя по пути приравнивания факта наличия задолженности перед отдельными кредиторами к наличию у должника признака неплатежеспособности. При этом позиция о том, что такой подход не может быть признан законным, уже была сформулирована ВС РФ, в том числе, в определении № 305-ЭС20-11412 от 10.12.2020 года (данное определение также было отражено в п. 19 «Обзора судебной практики ВС РФ № 1 (2021)»). АС Московского округа также неоднократно, ссылаясь на позицию ВС РФ, в рамках аналогичных споров указывал нижестоящим судам на необходимость исследовать вопрос о дате наступления объективного банкротства более детально, не останавливаясь лишь на анализе РТК должника (напр., постановления АС Московского округа по делу № А40-140855/2021 от 22.04.2024 г., по делу № А40-109413/2019 от 01.04.2024 г., по делу № А40-178971/2019 от 14.12.2023 г.).
Ранее в определении СКЭС ВС РФ от 27.05.2024 года по делу № А49-6481/2023 ВС РФ дал расширительное толкование нормам ч. 2.2 ст. 30 и п. 1 ч. 1 ст. 31 ФЗ «Об исполнительном производстве» и установил новый механизм их правоприменения. Впоследствии ВС РФ еще неоднократно высказал позицию о том, что в связи с внесенными ФЗ от 29.12.2022 года № 624-ФЗ изменениями в ФЗ «Об исполнительном производстве» взыскатель не может вместо реквизитов своего счета, открытого в российской кредитной организации, указать реквизиты своего представителя или иного лица (напр., дела: № А60-22984/2023, A60-22983/2023, А50-12734/2023). В данном случае мы не можем говорить об ошибке, допущенной нижестоящими судами, данный спор был рассмотрен ими до момента формирования ВС РФ нового правоприменительного подхода. Высказанную судами позицию ранее поддерживали таже и иные суды при разрешении аналогичных споров (напр. дела: А71-5858/2023, А39-9053/2023, А78-7171/2023). Часть из этих споров уже также передана на рассмотрение в СКЭС ВС РФ и, ожидаемо, также будет пересмотрена в соответствии с вновь сформированной позицией.
Формально суды первой и апелляционной инстанций действовали в соответствии с п. 26 постановления Пленума ВАС РФ № 35, в котором отсутствуют указания на то, что данные положения должны применяться только при рассмотрении требований аффилированных кредиторов. Указанные выводы прямо не следуют и из определений СКЭС РФ, на которые сослался суд кассационной инстанции. При этом занятый судами подход неоднократно применялся в судебной практике (например, см. постановление АС Московского округа от 20.10.2022 г. А40-76749/2021 (Определением ВС РФ от 03.02.2023 г. было отказано в передаче спора на рассмотрение в СКЭС РФ)). Однако подход, примененный судами нижестоящих инстанций, не представляется справедливым, так как накладывает на независимых кредиторов не просто повышенный, а избыточный стандарт доказывания. Так, независимому кредитору может быть неизвестно о том, каким образом должник распорядился денежными средствами. В свою очередь, должник, не заинтересованный в увеличении РТК, ожидаемо не мотивирован раскрывать данные сведения суду.
ФЗ от 29.12.2022 года № 624-ФЗ в указанные нормы были внесены изменения, устанавливающие обязанность взыскателя в заявлении о возбуждении исполнительного производства указывать реквизиты счета взыскателя, открытого в российской кредитной организации, иное влечет отказ в возбуждении исполнительного производства. Вместе с тем, необходимо признать, что данные изменения не коснулись напрямую объема полномочий представителей в рамках исполнительного производства. Так, например, в действующей редакции п. 4 ст. 3 ст. 57 закона «Об исполнительном производстве» до настоящего момента содержится указание на возможность предусмотреть в доверенности представителя право на получение присужденного имущества (в том числе денежных средств и ценных бумаг).
Отменяя судебные акты нижестоящих судов, ВС РФ в очередной раз указал на несправедливость подхода, при котором недобросовестному контролирующему лицу в целях избежания привлечения к гражданско-правовой ответственности достаточно лишь занять пассивную процессуальную позицию и не раскрывать факты хозяйственной жизни общества. Данное Определение не изменяет сложившуюся судебную практику. Однако последовательная позиция ВС РФ по вопросу необходимости применения в рамках данных споров оспоримой презумпции вины контролирующих должника лиц и пониженного стандарта доказывания для кредиторов будет в дальнейшем способствовать защите прав добросовестных участников гражданско-правового оборота.
Арбитражные суды достаточно строго подходят к оценке причин пропуска процессуальных сроков, что представляется обоснованным, учитывая, в том числе, специфику субъектного состава участников арбитражного процесса (превалируют лица, осуществляющие предпринимательскую и иную экономическую деятельность). Вместе с тем, участниками арбитражного процесса могут являться и физические лица, для которых, вопреки указанию нижестоящих судов, мониторинг картотеки судебных споров не может признаваться должным стандартом добросовестного поведения. Обеспечение равноправия участников судебного процесса и права на судебную защиту являются задачами судопроизводства в арбитражных судах.
Так, в Постановлениях от 21.05.2021 года № 20-П и от 07.02.2023 года № 6-П, на которые, в том числе, ссылается заявитель, Конституционный суд РФ закрепил опровержимую презумпцию наличия вины руководителя общества в результате его бездействия, приведшего к невозможности исполнения обязательств перед кредиторами общества. Развивая данные выводы, СКЭС Верховного суда неоднократно указывала на объективное неравенство процессуальных возможностей истца и ответчика в данных спорах, в связи с чем на истца должна возлагаться обязанность представить лишь убедительную совокупность косвенных доказательств, с разумной степенью достоверности подтверждающую его доводы. В этом случае бремя опровержения утверждений истца переходит на ответчика (см. Определения от 30.01.2020 года № 306-ЭС19-18285, от 25.08.2020 года № 307-ЭС20-180, от 03.11.2022 года № 305-ЭС22-11632, от 15.12.2022 года № 305-ЭС22-14865, от 23.01.2023 года № 305-ЭС21-18249).
В рамках ранее вынесенных судебных актов (напр., см. определение СКЭС ВС РФ от 26.12.2023 года № 308-ЭС23-15786) ВС РФ выработал новый стандарт рассмотрения госорганами запросов арбитражных управляющих, существенно упрощающий процесс получения ими сведений об имущественных правах и обязательствах должника. В рассматриваемом определении ВС РФ не вносит каких-либо новелл в правоприменительную практику, а лишь планомерно приводит спор, рассмотренный нижестоящими судами до момента формирования указанного стандарта, в соответствие с вновь установленным подходом. Позиция, поддержанная ВС РФ в данном определении, будет способствовать существенному снижению нагрузки на суды, а также благоприятно скажется на эффективности деятельности арбитражных управляющих по формированию конкурсной массы, позволит ускорить процесс получения необходимых сведений.
При рассмотрении спора нижестоящие суды сосредоточились на том, что специфика бизнес-модели должника предусматривает привлечение денежных средств у аффилированных лиц и такое привлечение не может признаваться компенсационным финансированием. Вывод судов полагаю справедливым, так как данный механизм был предусмотрен кредитным договором, более того, отказ от привлечения заемных средств у аффилированных лиц являлся бы основанием для расторжения договора. В данном случае субординация требования аффилированного лица происходит не в силу наличия в его действиях признаков недобросовестности, а в силу наличия соглашения об этом между сторонами. Трудно не согласиться с ВС РФ, что условие о приоритетном погашении требований банка по отношению к требованиям аффилированных лиц по договорам займа могло быть предусмотрено последним именно на случай наступления несостоятельности должника и его, действительно, необходимо применять в рамках процедуры банкротства.
Первый кассационный суд общей юрисдикции уже высказывал данную позицию в кассационных определениях № 88а-6475/2023 от 13.02.2023 года и № 88а-22618/2023 от 18.07.2023 года. Также аналогичный подход прослеживается в судебных актах 4 и 6 КСОЮ. Ранее позицию о том, что гражданин, признанный банкротом, не является надлежащим субъектом для подачи заявления в регистрирующий орган о переходе права собственности, также высказывал Верховный суд в кассационном определении от 09.07.2021 года № 16-КАД21-2-К4 по делу № 2а-155/2020. В упомянутом определении речь шла о взимании транспортного налога на ТС, которые были отчуждены в рамках процедуры банкротства гражданина в отсутствие факта регистрации данных о смене владельца в ГИБДД. ВС РФ, направляя спор на новое рассмотрение, указал, что в соответствии с абз. 2 п. 7 ст. 213.25 закона о банкротстве у гражданина, признанного банкротом, отсутствуют правомочия по обращению в регистрирующий орган. Также ВС РФ отметил, что при рассмотрении споров данной категории судам необходимо давать оценку обстоятельствам отчуждения имущества, а также факту осведомленности налогового органа о выбытии имущества из владения должника. Аналогичные указания суду апелляционной инстанции дал и 1 КСОЮ.
В рассматриваемом определении ВС РФ указал на несправедливость подхода, избранного нижестоящими судами, при котором презюмируется осведомленность лица о недействительности сделки с момента возбуждении дела о банкротстве должника и опубликования данной информации в картотеке арбитражных дел. При этом разъяснения о недопустимости такого подхода были даны ВАС РФ в п. 12 Постановления Пленума от 23.12.2010 года № 63 задолго до рассмотрения настоящего спора. В связи с чем не представляется мотивированной и обоснованной позиция нижестоящих судов, которые, самостоятельно рассматривая спор по существу и квалифицируя сделку по п. 2 ст. 61.3, а не по п. 3 ст. 61.3 Закона о банкротстве, не установив дополнительно каких-либо признаков, свидетельствующих об осведомленности лица о неплатежеспособности должника, определили дату начала начисления процентов с момента опубликования сведений о введении в отношении должника процедуры наблюдения.
Данная позиция представляется особо интересной в контексте ее формального несоответствия действующему законодательству с учетом исключения из закона о банкротстве положений о первоочередном порядке удовлетворения требований граждан по компенсации морального вреда еще в 2015 году. Нижестоящие суды фактически руководствовались данной нормой закона и сформировавшейся судебной практикой. Спорным видится довод ВС о том, что судебная практика, на которую сослались суды, не является релевантной по причине различия в фактических обстоятельствах спора, так как в рамках дел, на которые ссылались суды, требование о компенсации морально вреда также возникло из причинения вреда жизни и здоровью. В данном случае ВС РФ впервые указывает на необходимость разграничения категорий требований о компенсации морального вреда в зависимости от оснований их возникновения при разрешении вопроса об очередности их удовлетворения.
Суды апелляционной и кассационной инстанций, отказывая ТСН в удовлетворении заявления, не учли особенности спорного объекта недвижимости. ВС РФ справедливо согласился с выводами суда первой инстанции о том, что особенности функционального назначения ИТП прямо относят его к общему имуществу, что препятствует его свободному отчуждению как самостоятельного объекта недвижимости. В противном случае существенно нарушались бы права собственников помещений, так как переход права собственности на ИТП может препятствовать его надлежащей эксплуатации и аварийному обслуживанию. Позиция о том, что отсутствие решения ОСС о принятии ИТП в состав общего имущества не имеет правового значения для рассмотрения спора, также представляется справедливой. Но полагаю, что своевременное проведение ОСС ТСН могло бы помочь избежать возникновения правовой неопределенности в вопросе принадлежности ИТП.
Ранее ВС РФ уже рассматривал жалобу арбитражного управляющего в рамках аналогичных фактических обстоятельств по делу № А76-33670/2017 (Определение ВС РФ от 29.03.2023 года). В силу чего итоги рассмотрения кассационной жалобы конкурсного управляющего по данному спору были достаточно предсказуемы. Оправдались предположения об отмене судебных актов судов нижестоящих инстанций, высказанные нами на этапе передачи жалобы для рассмотрения в судебном заседании СКЭС ВС РФ.
В рассматриваемом споре суды сосредоточились на установлении отсутствия совокупности признаков, свидетельствующих о компенсационном характере финансирования, представленного бывшим гендиректором должника в виде заключения договора займа. С данным доводом нижестоящих судов трудно не согласиться, так как необходимая совокупность признаков компенсационного финансирования, действительно, отсутствует в рассматриваемых правоотношениях. Предоставление компенсационного финансирования имеет своей основной целью преодоление финансового кризиса заемщика. В данном же случае денежные средства передавались должнику для погашения налоговой задолженности в целях прекращения уголовного дела по факту уклонения от ее уплаты.
Суды сделали вывод о тождественности требований арбитражного управляющего о возмещении ему расходов, понесенных в связи с ведением процедуры банкротства, и о возмещении ему расходов на оплату услуг представителя. С указанной позицией сложно согласиться в связи с различной правовой природой указанных требований. Действующее законодательство разграничивает расходы, понесенные за счет конкурсной массы и (или) заявителя по делу о банкротстве, от судебных издержек, понесенных стороной как участником арбитражного процесса. Законодатель не ограничивает право арбитражных управляющих на возмещение затрат на услуги представителей в рамках споров данной категории. Такой запрет не отвечал бы принципу справедливости, так как дела о возмещении конкурсному управляющему расходов, связанных с ведением процедуры банкротства должника, не носят бесспорный характер. Соответственно, арбитражному управляющему для защиты своих интересов может требоваться юридическая помощь представителя.
Из анализа судебной практики следует, что суды, сталкиваясь с коллизией правовых норм в процедуре банкротства, в большинстве случаев отдают предпочтение специальному законодательству – закону о банкротстве. А именно, при разрешении вопроса о погашении требований кредиторов, обязательство перед которыми обеспечено залогом, применяют положения, предусмотренные ст. 138 закона о банкротстве, а не п. 5 ст. 61 закона об ипотеке. Вместе с тем, такой подход не представляется в полной мере справедливым. В рассматриваемом случае возникает ситуация, когда должник, не находящийся в процедуре банкротства, оказывается в заведомо более выгодном положении, чем лицо, признанное банкротом. В то время как инициирование процедуры банкротства лица является прямым следствием неисполнения им обязательств.
Представляется, что правовая проблема, разрешенная Верховным судом РФ в настоящем определении, состоит в двойственности правового статуса АО «Фирма Медполимер» в отношениях, возникших при заключении мирового соглашения. В данном случае АО «Фирма Медполимер» выступало не только как кредитор, но и как поручитель по обязательству перед другим лицом, юридическая судьба требования которого также разрешалась мировым соглашением. Фактически, Верховный суд РФ указал на недопустимость «дробления» воли лица в зависимости от его правового статуса. Верховный суд РФ справедливо признал, что согласие поручителя на изменение условий (п. 2 ст. 367 ГК РФ) может быть выражено не только отдельным документом, но и следовать из поведения – например, если он как кредитор голосовал за утверждение мирового соглашения.
Абз. 3 п. 1 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 г. № 63 действительно предусматривает механизм, позволяющий арбитражному управляющему обжаловать определение об утверждении мирового соглашения, нарушающего интересы кредиторов должника, в частности, если такое мировое соглашение, по мнению арбитражного управляющего, обладает признаками, указанными в ст. 61.2 или 61.3 закона о банкротстве. Однако сам факт подачи лицом кассационной жалобы на определение, которым утверждено мировое соглашение, не может и не должен влечь за собой безусловную отмену судебного акта без исследования доводов жалобы на предмет их убедительности и обоснованности, а также возможности нарушения мировым соглашением прав и законных интересов кредиторов должника. В противном случае оказывалось бы негативное влияние на стабильность гражданского оборота.
Заявление лица о выдаче дубликата исполнительного листа представляет собой заявление о так называемом отрицательном факте – в данном случае о факте отсутствия листа у заявителя и факте не нахождения его на принудительном исполнении. Ранее Верховный суд РФ в Определении от 06.12.2021 г. по делу № А40-160555/2020 уже указывал на недопустимость распределения бремени доказывания отрицательного факта с точки зрения поддержания баланса процессуальных прав и гарантий их обеспечения. В данном Определении суд указал, что заявление об отрицательном факте, по общему правилу, перекладывает на другую сторону обязанность по опровержению утверждения заявителя. Представляется, что в рассматриваемом случае Верховный суд РФ также руководствовался данной логикой, обоснованно указав на пассивное процессуальное поведение должника, выразившееся в непредоставлении в материалы дела доказательств, опровергающих заявление ООО «Изобилие».
В спорах, возникающих в рамках процедуры банкротства, предполагается применение повышенного стандарта доказывания. Принцип, заложенный в п. 26 Постановления Пленума ВАС РФ № 35 от 22.06.2012 г., фактически применяется за пределами споров о включении в реестр: в том числе, и при оспаривании сделок. Исходя из чего, представляется, что при рассмотрении данного спора судам также необходимо было осуществить более тщательную проверку на предмет действительности сделки, по сравнению с обычным общеисковым гражданским процессом по спорам о взыскании задолженности между юридическими лицами.
Высказанная позиция не вносит изменений в устоявшуюся практику, сформированную высшими судами относительно вопроса прерывания процессуального срока для повторного предъявления исполнительного документа в случае его возвращения по инициативе взыскателя. Ранее Верховный суд уже отменял акты нижестоящих судов по аналогичным основаниям (например, см. Определение СКЭД ВС РФ от 17.12.2021 г. по делу № А40-19809/2020). В данном случае выводы судов нижестоящих инстанций основаны на неверном толковании положений ст. 321 АПК РФ и не учитывают ранее высказанные позиции КС РФ и ВС РФ . Из-за чего произошло смешение таких правовых категорий, как прерывание и приостановление течения процессуального срока.
В контексте требований ст. 203 ГК РФ и п. 13 Постановления Пленума ВАС РФ от 15.12.2004 № 29, направление претензии кредитором основанием для перерыва течения срока давности не является. Кроме того, суды не учли, что Пленум ВАС РФ руководствовался старой редакцией ст. 203 ГК РФ. В 2013 году законодатель исключил из ст. 203 ГК РФ такое основание для перерыва течения срока исковой давности, как предъявление иска (по п. 1 ст. 204 ГК РФ на время судебной защиты срок исковой давности не течет, но не прерывается). Полагаю, что Верховный суд РФ может признать истекшим срок исковой давности частично, либо дать указание судам при новом рассмотрении выяснить, имеются ли доказательства перерыва течения срока исковой давности в силу признания долга должником, в том числе в лице конкурсного управляющего в составе текущих платежей.