Orchards

Постановление АС Московского округа имеет важное значение для правоприменительной практики, так как ограждает гражданский оборот от удовлетворения иска о признании ничтожной сделки гражданина после прекращения его дела о банкротстве со стороны бывшего конкурсного кредитора, который с прекращением дела о банкротстве утрачивает свой особый «статус» и не имеет прямо охраняемого законом интереса, позволяющего инициировать соответствующий спор.

Также ВС РФ отмечает, что в отсутствие подробной мотивировки алиментные платежи не могут быть признаны недействительными лишь на основании того, что в назначении платежа отсутствует указание на выплату алиментов либо предназначение для обучения и/или содержания ребенка. Однако главный вывод ВС РФ заключается в том, что данное определение подчеркивает, что суды не вправе безмотивировочно применять общегражданские нормы о недействительности сделок в банкротном процессе. Также ВС РФ справедливо указал на то, что, несмотря на положения ст. 69 АПК РФ, суд вправе реализовать свою компетенцию и исследовать самостоятельно доказательства, подтверждающие те или иные обстоятельства конкретного дела.

Верховный суд отметил, что в рамках дел о банкротстве, осложненных публичным элементом, «входящим» в правоотношения, судам следует отграничивать субсидии, предоставляемые должнику на безвозмездной и безвозвратной основе, от исполнения обязательств перед кредиторами третьим лицом, автоматически запускающим механизм уступки «в силу самого факта перечисления денежных средств». В целом, высказанные в определении выводы схожи с позицией, отраженной в п.18 Обзора судебной практики ВС РФ № (2018), в соответствии с которой, если третье лицо полностью погасило обязательство поручителя-банкрота перед основным кредитором, суд не может отказать во включении его требований в реестр. Разница данного подхода с настоящим делом заключается, по сути, лишь в том, что требования в данном случае устанавливаются во внесудебном порядке, а замена зарплатных кредиторов не должна производиться судом в принципе — все обязанности по актуализации сведений о реестре лежат на конкурсном управляющем.

В заключение стоит признать, что судебный акт является революционным и смелым.  Возможно, он останется единственным в своем роде, вступившим в законную силу определением об исключении из РТК требования кредитора только лишь потому, что кредитор из недружественного государства (как минимум до внесения изменений в законодательство, ведь сейчас бесспорных норм, которые бы это позволяли делать, в нашем праве нет). А может быть, суды, наоборот, станут активно исключать из РТК таких «потерявшихся» кредиторов из недружественных государств, руководствуясь правилом vigilantibus, non dormientibus, jura subveniunt (с лат. «законы помогают бодрствующим, а не спящим»). Думаю, что российские кредиторы точно не будут возражать против применения на практике второго варианта.

Первый, ординарный, — в отношении требований кредиторов, возникших до введения процедуры банкротства. Второй — связанный с обязательствами, возникшими после даты принятия заявления о признании должника банкротом. Такие требования не подлежат включению в реестр. Истец по настоящему делу, заключая договор займа и ипотеки, не имел фактически никакого отношения к делу о банкротстве, являясь при этом добросовестным залогодержателем. Более того, сама возможность обратить свое право к должнику юридически оформилась у него уже после возбуждения дела о банкротстве, равно как и предусмотренная абз. 3 п. 2 ст. 335 ГК РФ обязанность должника в отношении предмета залога. Таким образом, несмотря на то, что, в соответствии с положениями закона о банкротстве залогодержатели по договорам, заключенным должником в обеспечение обязательств третьих лиц, обладают, по сути, правами конкурсных кредиторов, в рассматриваемом споре, с учетом абз. 2 п. 19 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 № 58, под сомнением находится как применимость в отношении залогодержателя существующих положений закона о банкротстве о сроках, так и обоснованность его нахождения внутри дела о банкротстве в целом.

Представители уполномоченных органов в делах о банкротстве в обоснование своих позиций регулярно представляют доказательства, которые получают при осуществлении своих функций. Совершенно не ясно, что препятствовало в данном деле уполномоченному органу поступить также. Более того, если уполномоченный орган видел какие-то неустранимые препятствия для представления доказательств, то, как обоснованно указал суд первой инстанции, доказательства могли быть представлены в материалы дела посредствам изъятия (вымарывания) данной информации. Также стоит отметить, что в соответствии с нормами процессуального права стоит согласиться с позицией суда об отказе в удовлетворении ходатайства уполномоченного органа об истребовании доказательств, которые, исходя из текста судебных актов, вероятно, имелись в распоряжении самого уполномоченного органа, но в отношении которых он не заявил ходатайство о приобщении к материалам дела.

Ключевой вопрос в данном споре: применим ли п. 13 ст. 20.6 закона о банкротстве в рамках банкротства застройщиков при том, что специальные нормы параграфа 7 главы IX закона о банкротстве не содержат правил установления вознаграждения конкурсного управляющего для случаев удовлетворения требований участников строительства за счет передачи им имущества? Банкротство застройщиков имеет существенное социальное значение и ответ на выше поставленный вопрос, безусловно, отразится на модели поведения конкурсных управляющих, поскольку в отсутствие экономического стимула не каждый управляющий будет готов прикладывать достаточно усилий для достижения ключевого результата таких процедур – удовлетворение жилищных требований участников строительства.

В целом, на мой взгляд, нельзя говорить о том, что представленные в Определении тезисы расходятся с имеющимся пониманием данного инструмента обеспечения обязательств. Суд отдельно акцентирует внимание на отличительной особенности залога товаров в обороте, выраженной в возможности залогодателя изменять состав и натуральную форму заложенного имущества, а также в специфике определения предмета залога. Более того, интересной представляется позиция о распространении залоговых прав на требование о возмещении убытков, сопряженных с получением залогодателем удовлетворения обеспеченного залогом требования за счет возмещения взамен заложенного имущества. Данное Определение должно положительно повлиять на практику преимущественного удовлетворения требований залогодержателя перед другими кредиторами, на что и направлен институт залога.

В настоящее время решается, по какому пути пойдет судебная практика: по пути максимального дозволения контролирующим лицам инициировать любые споры только лишь на том основании, что заявление подается контролирующим лицом, либо с необходимостью в каждом конкретном случае оценивать поданное заявление на соответствие критериям наличия у контролирующего лица экономического интереса. Представляется, что правильным является именно второй вариант (как с точки зрения закона, так и с позиции поиска баланса интересов заинтересованных лиц). Цель необходимости наделения контролирующих лиц дополнительными правами по защите их экономического интереса выражается в двух основных направлениях, которые условно можно использовать как критерии наличия экономического интереса: споры по формированию конкурсной массы; споры, влияющие на размер конкурсной массы, а значит, ответственности привлекаемого лица. 

Поправки в закон о банкротстве были внесены с учетом ранее принятого Постановления Конституционного суда РФ от 16.11.2021 №49-П, в котором ст. 42 АПК РФ и ст. 34 закона о банкротстве в их взаимосвязи были признаны не соответствующими Конституции РФ, в той мере, в какой по смыслу, придаваемому им судебной практикой, они не позволяли лицу, привлеченному к субсидиарной ответственности по обязательствам должника, обжаловать судебный акт, принятый без участия этого лица, о признании обоснованными требований кредиторов должника и о включении их в реестр требований кредиторов за период, когда это лицо являлось контролирующим по отношению к должнику.

Во-первых, укрепляется уже известная практика, в соответствии с которой попытка отчуждения жилья и последующее признание сделки недействительной еще не означают утрату жильем исполнительского иммунитета. Во-вторых, ВС РФ указал, что при доказывании чрезмерности единственного жилья недостаточно простой ссылки на возможность игнорирования иммунитета. Управляющий должен подтвердить: (1) чрезмерность для семьи должника спорного имущества со ссылкой на конкретные обстоятельства, (2) а в случае продажи – соразмерность с учетом издержек потенциальной выручки и удовлетворения требований, а также (3) намерение кредиторов на участие в приобретении для семьи должника другого жилого помещения. Иными словами, в целом ничего революционного, ВС РФ пытается сбалансировать практику по вопросу единственного жилья должника, преодолев обвинительный / прокредиторский уклон.

Как определение первой инстанции об исключении квартиры из конкурсной массы, так и судебные акты вышестоящих судов не содержат явных и достаточных мотивов, предоставляющих или отнимающих иммунитет квартире должника в Московской области. Наиболее вероятно, ВС РФ обратит внимание на наличие у должника разумного обоснования переезда в квартиру в Московской области уже в ходе процедуры банкротства и направит дело на новое рассмотрение в суд первой инстанции. Можно ожидать позиции, в соответствии с которой судам следует учитывать мотивы смены места жительства в ходе или в преддверии процедуры банкротства.

В независимости от того была ли сделка по дарению долей в праве собственности на указанные объекты оспорена, должник и его семья постоянно проживают в данном жилом помещении, должник зарегистрирован в доме с 2012 года, таким образом для семьи и должника статус указанных объектов не изменился. Исходя из вышеизложенного, Верховный суд РФ может отменить судебные акты судов апелляционной и кассационной инстанции и оставить в силе определение суда первой инстанции. Указанное дело является одним из споров, в которых суды «учатся» применять положения ст. 446 ГК РФ и постановления Конституционного суда РФ от 26.04.2021 № 15-П в развитие позиций, указанных ВС РФ в Определении СКЭС Верховного суда РФ от 26.07.2021 № 303-ЭС20-18761 по делу № А73-12816/2019.

Данный период характеризовался большим количеством отказов на основании формального невыполнения истцами бремени доказывания без реальной оценки действий ответчиков. Именно такие решения попали в поле зрения коллегии СКЭС ВС РФ. Несмотря на то, что имелись очевидные факты перевода бизнеса на новое юридическое лицо, передача управления в компании массовому учредителю, а долей – сомнительной фирме, суды отказали в удовлетворении заявления о привлечении к субсидиарной ответственности. Не смутили суды и многочисленные сделки возврата займов учредителю при наличии непогашенной задолженности перед внешним кредитором.

Очень странно, что суды поддались на сугубо казуистическую аргументацию истца, действия которого по заключению дополнительных соглашений к договорам залога уже были признаны в другом споре злоупотреблением правом, как направленные на прекращение залоговых правоотношений. Суды с очевидностью также не учли не только преюдициальные судебные акты, но и правила толкования договора, в соответствии с которыми превалирующим является вариант толкования, свидетельствующий о заключенности договора. Аргументация судов в пользу незаключенности договоров залога также представляется странной. В рамках параллельного дела дополнительное соглашения признали заключенными со злоупотреблением правом, однако суды в рамках рассматриваемого дела фактически придали этим дополнительным соглашениям правомерную цель, направленную на особое согласование условий о сроке залога. Иными словами, решение ВС РФ является закономерным исходом, очень жаль, что нижестоящие суды допустили такие судебные акты.

Однако вместе с этим вызывает интерес два аспекта, на которые обратила внимание экономическая коллегия. Первый – это указание на недопустимость оспаривания по правилам ст. 61.3 закона о банкротстве действий, направленных на установление сальдо взаимных предоставлений в рамках одного субподрядного правоотношения, когда стороны по результатам сальдирования уменьшают размер требования субподрядчика на стоимость переданных подрядчиком материалов для выполнения работ. Второй – это указание на необходимость при квалификации требования в качестве текущего не ограничиваться датой акта выполнения работ, подписание которого могло быть недобросовестно затянуто, а исследовать и устанавливать, когда работы фактически были выполнены.

Поэтому, если должник в условиях имущественного кризиса получил от контролирующего лица или лица, находящегося с должником под единым контролем, компенсационное финансирование, а в последующем сам внутренний кредитор оказался в банкротстве, то это не может являться основанием для отказа в субординации требования. Завершение формирования такой практики приведет к более формальным и предсказуемым результатам рассмотрения схожих споров, когда для разрешения вопроса о том, субординировать требование или нет, судам необходимо будет устанавливать и оценивать только те условия, которые закреплены в утвержденном Обзоре судебной практики 29.01.2020.

Такая позиция также подтверждается и судебной практикой. Так, ВС РФ в Определении от 17.08.2022 № 305-ЭС21-1719(2) по делу № А40-153465/2016 учел доводы арбитражного управляющего о нахождении имущества должника, сделки по отчуждению которого оспорены, за пределами Российской Федерации (на территории Германии и Испании), отсутствии у управляющего квалификации юриста по иностранному праву, невозможности выполнения необходимого для возврата имущества и его последующей реализации объема работы без привлечения иностранных специалистов, и передал его жалобу с материалами дела для рассмотрения в судебном заседании. В Определении Арбитражного суда Ростовской области от 18.08.2021 по делу № А53-32687/2017 также сделан вывод об обоснованности привлечения в рамках дела о банкротстве ООО «Палмали» иностранных специалистов по поиску имущества на территории Турции (детективов) для целей выявления на территории Турции имущества привлекаемого к субсидиарной ответственности по обязательствам ООО «Палмали» лица - Мансимова Мубариза Гурбаноглу, а также имущества подконтрольных последнему турецких компаний и оплате услуг детективов за счет конкурсной массы ООО «Палмали» в размере, не превышающим 4000 долларов США в отношении каждого юридического или физического лица.

Очень часто судьи, рассматривающие банкротные дела, арбитражные управляющие вместе с кредиторами ломают голову над вопросом квалификации требований в качестве реестровых или текущих. Безусловно, случаются ошибки. Но если в специализированных банкротных делах ошибки случаются, то при рассмотрении ординарных споров их избежать еще труднее. Представляется, что судебные акты в деле №А08-10371/2019, принятые вне рамок банкротства должника, являются примером такой ошибки, которая, очевидно, будет исправлена при предстоящем рассмотрении. То, что причиной передачи дела во 2 кассацию стала именно ошибочная квалификация требования в качестве текущего, а не иные доводы, в частности про аффилированность и недобросовестность кредитора-истца, подтверждается по сути единственным приведенным в определении о передаче дела на рассмотрение СКЭС доводом заявителя жалобы.  Довод заявителя, который вероятно будет перенесен в мотивировочную часть, определения СКЭС звучит так: определяющее значение имеет дата возникновения денежного обязательства у должника. Поскольку обязательство по оплате поставленного товара возникло у хлебокомбината в момент его поставки, которая предшествовала дате возбуждения дела о банкротстве, заявленные требования не могли быть квалифицированы в качестве текущих.  К слову, такой гипотетический будущий вывод экономколлегии вполне укладывается в п. 2 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 №63 «О текущих платежах по денежным обязательствам в деле о банкротстве», который достаточно четко указывает на то, что к текущим могут быть отнесены только те денежные обязательства, которые основаны на выполненных работах, оказанных услугах и поставленных товарах после возбуждения дела о банкротстве.