В условиях нестабильной экономики развитие предпринимательских структур входит в число приоритетных задач. Эффективное и результативное предпринимательство определяет социально-экономическое развитие страны.
Практика привлечения к субсидиарной ответственности указывает на то, что за шесть лет количество лиц, привлеченных к субсидиарке, выросло в девять раз. Экономическое обоснование сделок как инструмент защиты от субсидиарной ответственности – в нашем материале.
Ведение процедур
Алексей Шаров
3312
Комментарии персоны
Суд кассационной инстанции, рассматривая жалобу на определение о назначении экспертизы в рамках обособленного спора по рассмотрению требования кредитора в банкротстве, занял консервативный подход, обычно применяемый при рассмотрении дел общего искового производства. Так, суд указал на недопустимость обжалования определения о назначении экспертизы по существу разрешенных в нем вопросов, указав, что соответствующие возражения могут быть заявлены подателем жалобы при обжаловании судебного акта, которым завершится рассмотрение спора.
С помощью инструментов финансового анализа необходимо и возможно расставить акценты о наличии в применяемой налогоплательщиком модели финансово-хозяйственной деятельности разумных экономических причин (деловой цели) и предоставить объективный расчет суммы действительных налоговых обязательств организации. Чем раньше, тем лучше!
Суд кассационной инстанции, рассматривая жалобу на определение о назначении экспертизы в рамках обособленного спора по рассмотрению требования кредитора в банкротстве, занял консервативный подход, обычно применяемый при рассмотрении дел общего искового производства. Так, суд указал на недопустимость обжалования определения о назначении экспертизы по существу разрешенных в нем вопросов, указав, что соответствующие возражения могут быть заявлены подателем жалобы при обжаловании судебного акта, которым завершится рассмотрение спора.
С помощью инструментов финансового анализа необходимо и возможно расставить акценты о наличии в применяемой налогоплательщиком модели финансово-хозяйственной деятельности разумных экономических причин (деловой цели) и предоставить объективный расчет суммы действительных налоговых обязательств организации. Чем раньше, тем лучше!
Отдельно отмечу, что Верховный суд указал на недопустимость приобщения дополнительных заключений специалистов на стадии апелляционного производства без достаточных к тому оснований. Это подтверждает обоснованность рекомендации, которую мы обычно даем своим клиентам: приступать к сбору доказательств по судебному процессу, в том числе связанных с привлечением знаний экспертов и специалистов, необходимо как можно раньше.
Верховный суд может поставить точку в вопросе о распределении бремени доказывания во внебанкротных спорах, отмечают юристы. Проблема доказывания остро стоит для истцов по делам о внебанкротной субсидиарной ответственности. Если в рамках банкротной процедуры сбором доказательств в значительной степени занимается конкурсный управляющий, исполняющий функции руководителя должника, то вне процедуры задача по сбору документации о деятельности должника полностью ложится на кредиторов, вынужденных в большинстве случаев обращаться за содействием суда в ее получении.
Это означает, что преодолеть действие судебного акта можно лишь путем его обжалования в вышестоящий суд той же ветви судебной системы. Как формально, так и по существу, арбитражный суд решение суда общей юрисдикции отменить не может. Обратное бы означало существование в РФ «приоритетных» судебных актов. В рамках комментируемого дела возникла коллизия, при которой наличие решения суда общей юрисдикции делало невозможным исполнение акта арбитражного суда в деле о банкротстве. В свою очередь ФНС при принятии решения отдала предпочтение акту арбитражного суда. При таких фактических вводных ВС РФ разрешил спор в пользу запрета на ликвидацию юридического лица. Такое решение по существу является верным, однако высшая инстанция воздержалась от его подробного обоснования в мотивировочной части определения.
Подобную практику ВС РФ стоит оценивать положительно. С точки зрения общего подхода такие определения позволяют всем участникам оборота лучше понимать границы свободы договора и расширяют возможности слабой стороны по защите своих прав. Применительно к спорам, возникающим в делах о банкротстве, подход ВС РФ, вполне вероятно, поможет пресечь практику взимания необоснованно высоких комиссий кредитными организациями. Последнее совершенно точно является позитивной новостью для всех конкурсных кредиторов, в том числе и юридических лиц, поскольку теперь «сэкономленные» на банковских комиссиях средства будут использованы для погашения их требований.
Во-первых, высшая инстанция указала, что в случае привлечения КДЛ к субсидиарной ответственности по налоговым обязательствам компании, судам необходимо руководствоваться презумпцией, установленной пп. 3 п. 2 ст. 61.11 закона о банкротстве. Последняя делает особый акцент на размере задолженности: суммы налога, начисленные в рамках мероприятий налогового контроля, должны составить более 50% совокупного размера основной задолженности перед реестровыми кредиторами третьей очереди удовлетворения. При этом, в случае недоказанности оснований привлечения КДЛ к субсидиарной ответственности на основании этой презумпции, такое лицо может быть привлечено к иной ответственности, в том числе в форме возмещения убытков на основании ст. 53.1 ГК РФ.
В связи с этим опасения судов нижестоящей инстанции в мнимости заключенных сделок и совершении их с целью повышения очередности удовлетворения требований не выглядят беспочвенными. Однако приведенные фактические обстоятельства дела необходимо рассматривать в контексте. Наиболее важных нюанса, на мой взгляд, здесь два. Во-первых, заключенный задолго до банкротства договор подряда уже содержал условие, в соответствии с которым вознаграждение подрядчика могло быть зачтено в пользу ДДУ. Как минимум это означает, что стороны заранее предполагали заключение соответствующего соглашения в будущем и, во всяком случае, несколько размывает аргумент о недобросовестности заявителя. Во-вторых, в другом обособленном споре конкурсному управляющему не удалось доказать недействительность соглашения о зачете требований. Сохранение в силе этого соглашения и одновременный отказ во включении в реестр требований кредиторов на основании ДДУ выглядят взаимоисключающими.
Предметом рассмотрения на этот раз станет необходимый стандарт поведения кредитной организации при контроле за правомерностью списания денежных средств со счета клиента. Поскольку такой стандарт является универсальным, я ожидаю, что позиция, которую сформулирует высшая инстанция, будет применяться не только в делах о банкротстве, но и в других спорах, связанных с ответственностью банка за неправомерные операции со средствами клиента.
Предметом рассмотрения на этот раз станет необходимый стандарт поведения кредитной организации при контроле за правомерностью списания денежных средств со счета клиента. Поскольку такой стандарт является универсальным, я ожидаю, что позиция, которую сформулирует высшая инстанция, будет применяться не только в делах о банкротстве, но и в других спорах, связанных с ответственностью банка за неправомерные операции со средствами клиента.
Во-первых, возможна ли ситуация, когда одна из сторон сделки приобретает заложенный актив с дисконтом и впоследствии исполняет обязательство (послужившее основанием для возникновения залога) за своего контрагента перед третьим лицом? Однозначно да. Действующее право не содержит каких-либо запретов структурировать сделки таким образом. Заслуживал ли данный аргумент заявителя внимания при разрешении вопроса о признании соглашения недействительным? Поскольку в комментируемом деле конкурсный управляющий основывал свои притязания на п. 2 ст. 61.2 закона о банкротстве, ответ и на этот вопрос должен быть положительным.
В данном деле высшая инстанция под видом текстуального толкования своих более ранних абстрактных разъяснений по сути сформировала правило, ограничивающее субъектный состав лиц, подпадающих под действие моратория на банкротство. Ключевой вывод сводится к следующему: если требование возникло до 01.04.2022, то штрафные санкции на такой долг не начисляются за период до 01.10.2022, а если позднее – то кредитор вправе требовать всю сумму, включая проценты, пени и неустойки даже за время действия Постановления № 497. Такой подход значительно ограничивает круг лиц, которые могли бы претендовать на применение к ним моратория на банкротство.
В комментируемом деле высшая инстанция под видом текстуального толкования своих более ранних абстрактных разъяснений по сути сформировала правило, ограничивающее субъектный состав лиц, подпадающих под действие моратория на банкротство. Ключевой вывод сводится к следующему: если требование возникло до 01.04.2022, то штрафные санкции на такой долг не начисляются за период до 01.10.2022, а если позднее – то кредитор вправе требовать всю сумму, включая проценты, пени и неустойки даже за время действия Постановления № 497. Такой подход значительно ограничивает круг лиц, которые могли бы претендовать на применение к ним моратория на банкротство.
То есть на практике заинтересованное лицо сначала пытается получить причитающееся на основании судебного акта и только потом, если он не исполняется, может обратиться в суд с заявлением о банкротстве должника. Данное правило – своего рода «фильтр», который позволяет осуществить предварительную проверку требований и не прибегать к процедуре банкротства, когда притязания кредитора являются незаконными или с учетом финансового состояния должника в этом просто нет необходимости. Тем не менее, законодатель сделал исключение в отношении требований, основанных на кредитном договоре с кредитной организацией (абз. 7 п. 2 ст. 213.5 закона о банкротстве). В этом случае предварительно обращаться в суд общей юрисдикции кредитору не нужно. Очевидно, что при буквальном применении такой подход нивелирует смысл процедуры банкротства как крайней меры и приводил бы к тому, что банки в случае любой просрочки по кредиту стремились бы «обанкротить» заемщика.
В связи с этим законодатель практически полностью исключил возможность совершения таких сделок, кроме ситуаций, когда это не нарушает очередность и пропорциональность удовлетворения требований кредиторов. В комментируемом деле ВС РФ, в свою очередь, предстоит взвесить, с одной стороны, необходимость соблюдения установленных формальных правил распределения конкурсной массы, а, с другой стороны, их экономическую целесообразность. Как указывает заявитель, денежные средства от ООО «Завод Точлит» не могут быть получены должником ввиду отсутствия каких бы то ни было активов. При этом само ООО «Завод Точлит» сохраняет влияние на процедуру банкротства, так как является одним из ключевых кредиторов. В связи с этим зачет обоюдных требований снизил бы нагрузку на конкурсную массу и исключил «пустые» требования.
Отказывая в удовлетворении требований, суды оценивали два обстоятельства: 1) наличие не вступившего в законную силу определения о ненадлежащем исполнении Натальей Орловой своих обязанностей и 2) частичное погашение требований кредиторов третьим лицом. Относительно первого обстоятельства высшая инстанция справедливо указала, что судебный акт был отменен и поэтому не может служить основанием для отказа. Во втором случае ВС РФ истолковал п. 8 ПП ВАС РФ от 25.12.2013 года № 97 в духе справедливости. Правило указанного пункта распространяется на случаи, когда какие-либо мероприятия, предусмотренные законодательством о банкротстве, управляющим не производились. Иначе говоря: нет мероприятий – не за что и выплачивать вознаграждение. Однако в ситуации, когда действия по наполнению конкурсной массы управляющим произведены, а третьим лицом произведено лишь частичное погашение требований, такой подход был бы несправедливым. Именно на это резонно указал ВС РФ.
На мой взгляд, коллегия Верховного суда оставит в силе судебный акт апелляционной инстанции, которая верно прочитала положения закона о банкротстве и указала, что штрафные санкции по реестровым требованиям с даты введения процедуры наблюдения начислению не подлежат. В данном случае справедливо понимать под «начислением штрафных санкций», в том числе, и индексацию суммы таких санкций. Другой интересный аспект, который может быть затронут при рассмотрении настоящего дела, даст ответ на вопрос о том, приводит ли индексация суммы взысканной неустойки к начислению процентов на проценты. Предположу, что ответ на данный вопрос будет отрицательным, поскольку в Постановлении № 40-П 2021 года Конституционный суд прямо подчеркнул, что индексация не является мерой гражданско-правовой ответственности.
Во-первых, утверждение о том, что арбитражные управляющие получают значительную финансовую выгоду, просто не соответствует действительности. Общий объем заработанного в профессии не отражает доходы конкретного лица. Безусловно, некоторым удается заработать достаточно большие суммы, но огромного количества арбитражных управляющих, приобретающих дорогие спорткары и особняки в престижных районах Москвы, мы не наблюдаем. Нельзя также согласиться и с тем, что 79.2 млрд рублей, о которых говорит Константин Чекмышев – это «деньги, отобранные у экономики». Можно уверенно сказать, что большая часть этих средств была потрачена на оплату товаров, работ, услуг, образования, налогов и.т. д. То есть, осталась в экономике РФ и перераспределилась между всеми участниками гражданского оборота.
Введение моратория на возбуждение дел о банкротстве действительно препятствует начислению финансовых санкций (включая неустойку) в период его действия. Однако в упомянутом Обзоре высшая инстанция буквально указала, что санкции не начисляются «за неисполнение или ненадлежащее исполнение должником денежных обязательств». То есть, если обязательство состояло в выполнении работ, оказании услуг или в чем-либо ином кроме выплаты денежной суммы, то неустойка может быть начислена и подлежит взысканию. В комментируемом же деле просрочка была допущена по договору поставки, а значит, по обязательству с имущественным не денежным исполнением. В такой ситуации неустойка подлежала начислению и могла быть обращена ко взысканию. Вопреки данному правилу высшая инстанция руководствовалась весьма витиеватой логикой: договор поставки опосредует «передачу материальных благ», за его неисполнение начисляется штраф, который является денежным обязательством, а значит требование об уплате неустойки тоже является денежным обязательством. Формально-логически такое суждение является очевидно пробельным.
Напомню, данным Постановлением вводился временный мораторий на возбуждение дел о банкротстве, который охватывал практически все отрасли бизнеса (де-факто исключение составили только застройщики домов-долгостроев, включенных в реестр проблемных объектов). В силу п. 7 ППВС № 44 от 24.12.2020 года, в период действия моратория не начисляются финансовые санкции по обязательствам должников, подпадающих под действие моратория. Таким образом, для целей исчисления неустойки из периода просрочки исключается временной отрезок с 01.04.2022 по 01.10.2022 года, что не было учтено судами нижестоящих инстанций в настоящем деле. По всей видимости, именно это и намерен исправить ВС при рассмотрении спора в судебном заседании Экономколлегии. Для истца в настоящем деле Постановление №497 не означает окончательную невозможность взыскания неустойки в спорный период. В действительности ответчик может быть подвергнут финансовым санкциям в спорный период, если будет доказано, что он не пострадал от обстоятельств, послуживших основанием для введения моратория. Это сложнодоказуемый состав злоупотребления правом, но если истец сможет убедить в этом высшую инстанцию, то итоговое решение приобретет совершенно иную прецедентную коннотацию.
Отказывая в удовлетворении требований заявителя в части начисления процентов на сумму долга по день их фактической оплаты, суд округа сослался на вопрос № 7 Обзора судебной практики № 2 от 30.04.2020. В этой части документа установлено правило, в соответствии с которым возможность удовлетворения заявленных требований поставлена в зависимость от даты принятия судебного акта. Если акт принимается до 01.01.2021, в удовлетворении требований должно быть отказано. При этом обжалуемые акты в настоящем деле принимались значительно позже 01.01.2021, следовательно, под указанное правило попадать не могли. В этой части отказ судов в удовлетворении требований заявителя видится не вполне правомерным.
Из обстоятельств дела следует, что суды отказали во взыскании процентов за пользование чужими денежными средствами за период после прекращения действия моратория. В этой части решение является незаконным и, очевидно, будет отменено Верховным судом РФ. Обращает на себя внимание также тот факт, что в определении о передаче жалобы отображен довод заявителя о неприменимости к обществу положений моратория как таковых, поскольку в отношении общества не были введены санкционные меры. Данный довод представляет особый интерес, потому что вплоть до настоящего времени судебная практика применительно к мораторию 2022 года исходила из его универсального применения ко всем субъектам экономической деятельности (помимо прямо поименованных Правительством РФ исключений) вне зависимости от степени воздействия санкционного давления на них. Из текста определения о передаче на данный момент нельзя однозначно понять, к какому выводу по этому вопросу придет коллегия.
Исходя из мотивов передачи кассационной жалобы, можно прийти к выводу, что принятые по спору судебные акты о привлечении контролирующего лица к субсидиарной ответственности будут отменены, а спор – направлен на новое рассмотрение. Полагаю, что коллегия обратит внимание нижестоящих судов на недопустимость привлечения к субсидиарной ответственности исходя из одного факта непередачи документов. Для удовлетворения такого заявления необходимо установить причинно-следственную связь между непередачей (утратой) директором документов и невозможностью проведения мероприятий конкурсного производства. В отсутствие такой связи заявление по указанному основанию удовлетворению не подлежит. Кроме того, в рассматриваемом споре, судя по всему, директор обращал внимание судов на передачу им всех имеющихся документов, что также не было учтено.
При этом в действительности не важно, где оказались первоначальные активы – в иностранной юрисдикции или на территории РФ. Ключевое значение имеет экономический баланс должника, который был восстановлен за счет средств других участников группы, являющихся КДЛ. По всей видимости, в каком-то смысле можно говорить об эластичности активов должника-участника группы. Такой подход высшей инстанции в целом не лишен логики: первоначальный кредитор получил удовлетворение за счет поручителя, требования которого не были включены в реестр. С другой стороны, сам поручитель получил косвенное удовлетворение от заемных средств должника, а общий баланс активов группы уменьшился на сумму кредита. При этом вопрос о том, кому из бенефициаров группы в конечном счете была выделена часть активов, происхождение которых отсчитывается с должника, лежит за рамками дела о банкротстве. С учетом сказанного можно позитивно отнестись к позиции ВС РФ. Тем не менее, стоит обозначить и возможные риски. Само по себе правило, выработанное высшей инстанцией, сформулировано достаточно широко, без конкретизации условий его применения. Скорее всего, в дальнейшем оно получит неоднородное развитие в практике нижестоящих судов.
Коллегия указала, что в указанной ситуации решение управляющего о распределении денежных средств из конкурсной массы без учёта требований такого кредитора нельзя признать законным. Добросовестный управляющий обязан зарезервировать деньги в размере, достаточном для погашения нерассмотренных требований кредитора вплоть до вынесения по ним решения суда. Коллегия также расширительно истолковала п. 6 ст. 142 Закона о банкротстве, указав, что под разногласиями по требованию необходимо понимать не только споры, инициированные в соответствии со ст. 60 Закона о банкротстве, но и любые действия, свидетельствующие о несогласии управляющего с требованиями. С позицией коллегии следует согласиться, но также отмечу, что Верховный Суд мог бы пойти дальше и указать, что в любой ситуации наличия нерассмотренных требований (вне зависимости от наличия разногласий) управляющий должен исходить из того, что такие требования будут подлежать включению в реестр и рассчитывать данный факт при распределении денежных средств.
Фабула дела представляется достаточно классической для такого рода дел: конкурсный управляющий подрядчика пытался оспорить сделку между подрядчиком и субподрядчиком по зачету встречных требований по оплате выполненных работ и уплате неустойки за нарушение срока их выполнения. Требования управляющего были удовлетворены. Высшая инстанция обратила внимание, что сальдирование (определение завершающей обязанности по встречным обязательствам, связанным между собой) не является сделкой, подлежащей оспариванию в деле о банкротстве. Разногласия по итоговым размерам встречных предоставлений могут быть разрешены в судебном порядке, но в рамках общего искового спора о взыскании в пользу одной из сторон обязательства. Отмечу, что данная правовая позиция последовательно проводится Верховным судом на протяжении последних пяти лет, поэтому комментируемое определение не формирует принципиально новую правовую позицию, а исправляет ошибку в применении правовых норм, допущенную нижестоящими судами в целях обеспечения единообразия судебной практики.
Во-первых, в определении указано на очевидно ошибочный вывод нижестоящих судов о том, что на банковском счету общества могут находиться денежные средства, такому обществу не принадлежащие. Данная позиция действительно вытекает из основополагающих принципов российского гражданского права об обособленном характере имущества юридического лица, а также о принадлежности движимых вещей (которыми являются денежные средства) лицу, в фактическом владении которого они находятся. Во-вторых, Верховный суд, вероятно, выскажется против оспаривания по общим гражданским основаниям (таким как основания из статей 10 и 168 ГК РФ) юридических фактов, не признаваемых сделками в силу общих норм гражданского права. Такими фактами являются, например, сделки по перечислению или списанию денежных средств, и их оспаривание в деле о банкротстве возможно по специальным основаниям, предусмотренным банкротным законодательством, но не по общим основаниям. Указанная позиция некоторое время существует на уровне апелляционных и кассационных судов, ее закрепление в определении Верховного суда позволит поставить точку в этом вопросе.
Понимание перспектив назначения судебной экспертизы в конкретном судебном округе, опыт правильной постановки вопросов с помощью нашего Исследования, а также анализ конкретных обстоятельств дела позволят существенно повысить вероятность назначения судебной экспертизы и получения ключевого доказательства, которое поможет выиграть дело.
Аргументация судов нижестоящих инстанций в части проверки доводов управляющего на наличие признаков п. 1 ст. 61.2 (неравноценная сделка) и п. 2 ст. 61.2 (сделка во вред кредиторам) закона о банкротстве, в целом, выглядит довольно убедительной (при условии, что фактические обстоятельства дела были установлены верно). Однако в отношении возможности применения правил ст. 61.3 закона о банкротстве (сделка с предпочтением) суды пришли к странному выводу: с одной стороны, они установили факт аффилированности должника и заемщика, а с другой – со ссылкой на ст. 65 АПК РФ предложили управляющему самому доказать знание контрагента о признаках неплатежеспособности должника. Последнее, в силу прямого указания абз. 2 ч. 3 ст. 61.3 закона о банкротстве является законной презумпцией (аффилированное лицо признается заинтересованным и ему вменяется знание о признаке неплатежеспособности или недостаточности имущества). Данный вывод кажется довольно странным и на фоне того, что в судебных актах соответствующая статья буквально процитирована судами, однако без воспроизведения спорной части указанной нормы. Поскольку ст. 61.3 закона о банкротстве имеет сложный юридический состав (момент совершения сделки, осведомленность контрагента, изменение очередности требований и пр.), нельзя исключать вариант, при котором высшая инстанция решит направить спор на новое рассмотрение с указанием нижестоящим судам проверить наличие признаков соответствующей презумпции.
Одним из таких нововведений стало исключение юридических лиц из понятия участников строительства, что породило немало сложностей в дальнейшем правоприменении. В комментируемом деле суды нижестоящих инстанций использовали данное обстоятельство, чтобы обосновать вывод об отсутствии права у юридического лица (заключившего с должником договор долевого участия) на возмещение упущенной выгоды. Такая позиция не вполне согласуется с актами, ранее принимавшимися высшей инстанцией. В частности, ВС РФ придерживался мнения о том, что требования юридических лиц по договорам долевого участия носят денежный характер и подлежат включению в четвертую очередь реестра требований кредиторов (Определение ВС РФ № 305-ЭС23-283 от 04.07.2023 по делу № А40-168480/2021, см. статью ВС восстановил права юридических лиц-участников строительства). Иначе говоря, в отличии от физического лица, после реформы законодательства о банкротстве компания не может претендовать на объект ДДУ (включение в реестр требований о передаче жилых помещений), но имеет право на денежную компенсацию своих требований.
По сути, предлагается переложить риски отсутствия у ответчика по сделке с должником иного имущества, помимо приобретенного у должника, на сообщество кредиторов последнего. В условиях катастрофически низкого процента удовлетворения требований кредиторов, такие поправки еще сильнее снижают и без того невысокие возможности кредиторов получить хоть какое-то удовлетворение своих требований в процедуре банкротства. Кроме того, в связи с принятием законопроекта, безусловно, возрастет риск злоупотреблений, при которых имущество будет отчуждаться должником в пользу лиц, для которых оно будет единственным. Стоит отметить, что проблема защиты контрагентов должника могла бы решаться с помощью уточнения диспозиции статьи 61.2 закона о банкротстве, которая на данный момент действительно в некоторых случаях приводит к перегибам. Понятно, что законодатель в данном случае во многом связан позицией Конституционного суда, между тем возложение дополнительного бремени на кредиторов едва ли можно назвать сбалансированным решением проблемы.
В комментируемом определении ситуация осложнена и тем, что оспариваемая сделка совершена с иностранной компанией. По общему правилу, ликвидация компании-ответчика является основанием для прекращения производства по делу (п. 5 ст. 150 АПК РФ), однако такое положение вещей открывает «лазейку» для недобросовестных должников и их бенефициаров, которые могут попытаться «спрятать» вывод активов за процедурой ликвидации. Ранее, как ответ на обозначенную проблему, в судебной практике сформировался подход, согласно которому ничтожные сделки недействительны с момента их совершения независимо от признания их таковыми судом (п. 1 ст. 166 ГК), а, следовательно, ликвидация одной из сторон не может служить основанием для прекращения производства по делу. При этом в подобных спорах управляющий вправе требовать констатации недействительности ничтожной сделки, но не применения ее последствий в виде реституции. Заявление требований о констатации недействительности ничтожной сделки с ликвидированной компанией может иметь большое значение в случае, если ее бенефициары являются КДЛ должника или уже были включены в реестр требований кредиторов. Именно на это указывал управляющий в кассационной жалобе. По всей видимости, именно этому ВС РФ уделит основное внимание при рассмотрении спора.
Между тем, из данного правила предполагается два исключения. Первым исключением является давно знакомая практике выплата налога на доходы физических лиц в порядке второй очереди текущих платежей. Под вторым исключением предполагается расширенное толкование п. 6 ст. 138 закона о банкротстве, возведенное в норму закона. Согласно такому толкованию, суммы налога, начисленные на залоговое имущество, подлежат погашению преимущественно перед требованиями залогового кредитора. По сути, в проекте Минэка получила дальнейшее развитие позиция из Определения СКЭС от 8 июля 2021 года № 308-ЭС18-21050 (41) по делу № А53-32531/2016. Получается, что цели, заявленные Конституционным судом в Постановлении 28-П, фактически предлагается решить исключительно за счет залоговых кредиторов. При этом, исходя из имеющегося текста, вопрос с очередностью удовлетворения требований бюджета по налогу на прибыль, полученному от реализации незалогового имущества, так и остается неразрешенным, что прямо противоречит указанию Конституционного суда. Поэтому полагаю, что в имеющийся текст еще будут внесены поправки.
На этот раз в орбиту фокуса высшей инстанции попали нормы закона от 27.06.2019 года № 151-ФЗ, которым юридические лица были исключены из понятия участников строительства. Проблема, с которой столкнулись суды, состоит в том, что названный закон содержит сложное правило относительно вступления в силу отдельных положений: некоторым пунктам придается ретроактивный характер. При этом прямого указания на то, что конкретно норма, определяющая статус участника строительства, имеет обратную силу не была включена в их число, нет. Арбитражный суд Московского округа попытался истолковать закон телеологически (с точки зрения не буквы, а целей государственной жилищной политики, направленной на повышение гарантии защиты жилищных прав граждан), и, по сути, распространил правило об обратной силе и на статус участника строительства. ВС РФ исправил ошибку суда округа, ориентировав нижестоящие инстанции на буквальное толкование нормы и защиту прав юридических лиц в деле о банкротстве застройщика. Поскольку объем прав таких юридических лиц по договорам долевого участия в строительстве был значительно сокращен в результате реформы (их требования более не подлежат включению в реестр требований о передаче жилых помещений), правило о статусе участника строительства не имеет обратной силы. Такой подход значительно облегчает защиту прав юридических лиц в делах о банкротстве застройщика, которые возникли до вступления в силу ФЗ № 151-ФЗ, то есть до 27.06.2019.
ГК РФ отдает предпочтение в регулировании залога недвижимости специальному закону – закону об ипотеке. В соответствии с п. 5 ст. 61 указанного закона, задолженность считается погашенной, если размер обеспеченного ипотекой обязательства меньше или равен стоимости жилого помещения, находящегося в залоге. Иными словами, обязательство погашается, несмотря на недостаточность стоимости залога, если стоимость заложенного имущества была выше (или равна) размера долга на момент возникновения ипотеки. Ранее ВС РФ уже занимал позицию, защищающую права заемщиков-физических лиц, разъяснив, что размер долга для применения указанного правила включает только сумму основного долга без учета подлежащих уплате процентов за период пользования кредитом (Определения СК ВС РФ от 17.03.2015 № 5-КГ14-155, от 07.04.2015 № 88-КГ14-4). В комментируемом деле высшая инстанция пошла дальше, по сути признав, что задолженность заемщика по обеспеченному ипотекой кредитному договору считается погашенной и для целей банкротства в случае оставления кредитором предмета залога за собой. Соответственно, если у должника не имеется иных кредиторов, то производство по делу о банкротстве может быть прекращено ввиду отсутствия неудовлетворенных требований.
По мнению высшей инстанции, заключение договора ипотеки единственного жилья выводит имущество из-под правила об исполнительском иммунитете только в отношении кредитора по этому договору, но не означает, что должник отказывается от исполнительского иммунитета по требованиям всех остальных. Поскольку сама возможность обращения взыскания на единственное жилье должника является следствием требований, вытекающих из договора ипотеки, такой кредитор, по мнению ВС РФ, имеет преимущественное право на наиболее полное удовлетворение своих притязаний, включая требования по штрафным санкциям и мораторным процентам. Таким образом, иные незалоговые кредиторы смогут претендовать на средства, вырученные от продажи предмета залога, только после полного удовлетворения требований залогового кредитора. Правовая позиция, изложенная в данном деле, имеет важное значение: ВС РФ четко разделил сферы интересов залоговых и незалоговых кредиторов в делах о банкротстве граждан, исключив разногласия между ними и создав предпосылки для наиболее полного удовлетворения требований как одних, так и других.
Высшая инстанция справедливо указала, что расходы управляющего в связи с осуществлением им профессиональной деятельности (например, на привлечение юристов для представления интересов должника или организатора торгов) не тождественны судебным расходам в их процессуальном смысле. В рассматриваемом случае управляющий, действуя в личном качестве, просил взыскать с уполномоченного органа именно судебные расходы, какими их понимает АПК РФ. Расходы были понесены в связи с представлением интересов управляющего по спору о взыскании в его пользу вознаграждения и расходов, понесенных им в рамках дела о банкротстве в ходе осуществления своей профессиональной деятельности. Поскольку, как следует из обстоятельств дела, уполномоченный орган являлся оппонентом управляющего по указанному выше спору, расходы подлежали взысканию с уполномоченного органа как с проигравшей стороны. Ключевым обстоятельством в этой связи является как раз-таки то, что управляющий, требуя выплаты ему вознаграждения, фактически выступал по спору в личном качестве, а не как конкурсный управляющий должника.
Конституционный суд РФ ранее высказывался относительно возможности контролирующих должника лиц (привлекаемых к субсидиарной ответственности) обжаловать судебные акты в деле о банкротстве, признав такое право, в том числе, за бывшим руководителем компании (Постановление 16.11.2021 № 49-П). Тем не менее, в кассационной жалобе заявитель указал, что возможность обжалования судебных актов была у бывшего руководителя и ранее – в период рассмотрения обособленного спора о включении его требований в реестр кредиторов. Представляется менее вероятным, что ВС РФ согласится с таким доводом, поскольку потенциально (если это будет возведено в ранг общего правила), это рождает неопределенность в практике применения норм права о круге лиц, участвующих в деле о банкротстве (получается, что соответствующий статус возникает с предъявлением требований руководителя, прекращается отказом в их удовлетворении и снова возобновляется с привлечением бывшего директора к субсидиарной ответственности). Также это открывает простор для злоупотреблений, когда споры о включении в реестр требований кредиторов могут быть инициированы лишь для оспаривания актов в других обособленных спорах.
На этот раз предметом изучения стала проблема, связанная со включением в реестр требований кредиторов требований о возмещении морального вреда, причиненного ребенку (еще не родившемуся на момент совершения должником нарушения) в связи со смертью отца. В ходе реформ требование о компенсации морального вреда исключено законодателем из числа требований, подлежащих включению в первую очередь требований кредиторов (абз. 2 п. 4 ст. 134 закона о банкротстве). В связи с этим, в практике правоприменительных органов возник ряд вопросов. Для судебных органов было не очевидно, могут ли требования о компенсации морального вреда быть рассмотрены в деле о банкротстве? И если могут, то в какую очередь требований они должны быть удовлетворены?
Основной аргумент ответчиков в данном деле состоит в том, что на стороне ООО «Дорожная компания» имеется переплата по налогу, уплаченному до перераспределения налоговой базы, а, следовательно, размер их субсидиарной ответственности должен быть уменьшен на эту сумму. В противном случае у бюджета возникает два источника по налогу на прибыль и появляется два источника по доходам в виде НДС. Нижестоящие суды отклонили приведенный довод, сославшись на то, что законодательство о банкротстве устанавливает императивный порядок расчета размера субсидиарной ответственности, поставленный в зависимость от размера требований в реестре кредиторов. ВС РФ, в свою очередь, посчитал данный аргумент заслуживающим рассмотрения в рамках судебного заседания.
Обратил внимание на принятый на этой неделе закон, сокращающий до трех дней установленный срок на завершение либо прекращение исполнительного производства при наличии безусловных оснований, таких как, например, факт выплаты долга либо возбуждение в отношении должника дела о банкротстве. Меня сильно удивило то, какие надежды в части улучшения положения должников возлагали авторы этого закона на него. Согласиться с этим, к сожалению, не могу. Проблема соблюдения сроков в исполнительном производстве, безусловно, стоит остро как для должника, так и для кредитора. Однако ее решение целесообразно было бы начать не с сокращения сроков, установленных законом, а с создания организационных условий для соблюдения хотя бы тех сроков, что установлены законом сейчас: развитие способов электронного взаимодействия сторон исполнительного производства с приставом, а также пристава с иными государственными органами и, самое главное, снижение нагрузки на рядовых приставов-исполнителей. Если не двигаться в этом направлении, работоспособность нормы о трехдневном сроке останется под большим вопросом.
По общему правилу, если настоящий собственник истребует у третьего лица (покупателя) принадлежащее ему имущество, то покупатель вправе требовать возмещения убытков от лица, у которого он это имущество приобрел (продавца). Ситуация осложняется, когда помимо фактических обстоятельств и оснований совершенных сделок судам приходится исследовать реальные интересы и экономические цели сторон. В частности, сложности возникают при сопоставлении общих правил об истребовании имущества из чужого незаконного владения (позволяющего покупателю компенсировать убытки) и правил о запрете на злоупотребление правом (позволяющем отказать в его судебной защите).
Предполагаю, что правовая позиция, которая при этом состоится, будет мотивировать управляющих предпринимать исчерпывающие меры по самостоятельному взысканию дебиторской задолженности перед ее выставлением на торги. Данная проблема не нова для отечественного банкротства. Наличие в конкурсной массе дебиторской задолженности всегда ставит перед управляющим дилемму: самостоятельно заниматься ее взысканием, тратя на это финансовые и временные ресурсы, либо выставить дебиторскую задолженность на торги. Некоторое время назад значительная часть управляющих делала выбор в пользу последней опции, вследствие чего зачастую ликвидные права требования отчуждались должником с многократным дисконтом. Кредиторы начали бороться с указанной практикой, вследствие чего участились случаи взыскания с управляющих убытков за отсутствие работы с дебиторской задолженностью. Позиция по настоящему делу, будучи сформулированной на уровне высшей инстанции, безусловно усилит указанный тренд. Консультируя кредиторов, мы рекомендуем им при наличии сомнений в эффективности выбранного управляющим способа работы с правами требования не дожидаться проведения торгов, а инициировать разногласия и активно использовать инструменты судебной и несудебной оценочной экспертизы для подтверждения своей позиции.
По правилу пункта 6.2 указанного Обзора, если контролирующее лицо предоставило должнику финансовую поддержку в ситуации имущественного кризиса, его требование подлежит субординации и будет удовлетворено перед распределением ликвидационной квоты. Под финансовой поддержкой в данном случае понимается широкий круг мер, направленных как на прямое (договоры займа, купли-продажи, аренды), так и на косвенное (отказ от принятия мер к истребованию задолженности) финансирование. К подобным мерам относится и приобретение требований к должнику в случае исполнения обязательств поручителем. Данное правило направлено на защиту интересов независимых кредиторов, поскольку аффилированное лицо своими действиями создает иллюзию финансового благополучия должника и тем самым вводит их в заблуждение.
Несмотря на то, что правило о суброгации требований сформулировано как универсальное, оно лишено смысла в ситуации «возложения» исполнения на третье лицо, то есть в тех случаях, когда между должником и третьим лицом заключено соглашение (заем, дарение и пр.). Вывод об обратном приводил бы к удвоению обязательств должника (ООО «РТК-Логистика» было бы обязано как возвратить сумму займа, так и выплатить 2,8 млн рублей долга по агентскому соглашению ООО «ГК «РТК-Логистика»», которое приобрело права требования в порядке суброгации). Ранее ВС РФ уже указывал на недопустимость такого толкования закона в п. 21 Постановления Пленума от 22 ноября 2016 года № 54. С учетом изложенного, в части отклонения доводов ООО «Инфорком-Сервис» о применении ст. 313 ГК РФ, позиция ВС РФ вряд ли претерпит изменения.
По общему правилу, залоговые кредиторы вправе удовлетворять из стоимости залогового имущества только требование по возврату основного долга, требования же по уплате штрафных санкций и мораторных процентов залоговым приоритетом перед требованиями иных кредиторов не обладают. При таком подходе обеспечивается баланс интересов залоговых и незалоговых кредиторов, при котором последние также получают возможность удовлетворить свои требования по основному долгу из остаточной стоимости предмета залога.
Верховный суд еще раз подчеркнул, что решение данного вопроса должно зависеть от воли кредиторов, а не усмотрения конкурсного управляющего. При этом коллегии пришлось напомнить (со ссылкой на свою позицию двухлетней давности), что пресекательный срок на выражение кредитором воли на приобретение права требования законом не установлен. Примечательно, что Верховный суд фактически указал на допустимость выражения кредитором намерения приобрести право требования к субсидиарному должнику не только в любое время до проведения торгов, но и во время их проведения и даже после подведения их итогов, если договор с покупателем на момент выражения намерения еще не будет заключен. Единственным негативным последствием для такого опоздавшего кредитора является обязанность возместить конкурсной массе расходы, связанные с организацией торгов. Мне также представляется справедливым предоставить участникам торгов правовую защиту, связанную с компенсацией за счет опоздавшего кредитора и их затрат на участие в таких торгах, связанных, например, с необходимостью внесения задатка.
На мой взгляд, позиция судов апелляционной и кассационной инстанций, прекративших производство по заявлению управляющего, основана на неправильном понимании правовой природы вознаграждения арбитражного управляющего в деле о банкротстве. Фактически, суды отождествили вознаграждение с судебными расходами, подлежащими взысканию на основании норм процессуального законодательства. Такое понимание сути данного института является ошибочным, поскольку вознаграждение управляющего регулируется нормами банкротного законодательства и его выплата обусловлена не процессуальным поведением управляющего, а осуществлением им своих профессиональных обязанностей кризисного менеджера. Вместе с тем, расходы управляющего на собственного представителя в рамках обособленного спора о взыскании вознаграждения как раз являются судебными расходами в процессуальном смысле и подлежат возмещению на общих основаниях по результатам рассмотрения соответствующего обособленного спора.
При таком подходе результаты деятельности конкурсного управляющего по удовлетворению требований кредиторов застройщика в натуральной форме (путем предоставления квартир) логичным образом не могли быть расценены в качестве базы для определения процентного вознаграждения управляющего. Между тем, как верно отметил Верховный суд, приоритетной формой удовлетворения требований граждан к несостоятельному застройщику является как раз-таки предоставление им из конкурсной массы недвижимого имущества. Указанный вывод согласуется с повышенной социальной значимостью института банкротства застройщиков, и поэтому одной из задач государства является стимулирование арбитражных управляющих действовать добросовестно в интересах таких кредиторов. Позиция Арбитражного суда округа по комментируемому делу была явно направлена против достижения указанной цели.
Гонконг в этом смысле нельзя назвать первопроходцем. Ранее аналогичные решения были вынесены судами США, Англии, Сингапура, Канады и некоторых других государств. Мы не видим принципиальных причин, по которым данный подход не должен быть универсальным для всех правопорядков. Всегда казалось, что цифровые активы отличаются от привычных нам материальных скорее вещественной формой, нежели правовым содержанием: они также участвуют в обороте, являются предметом сделок, у них есть правообладатель.
Судебная коллегия напомнила, что даже факт оформления сальдирования в виде волеизъявления стороны – уведомления о зачете – не наделяет его правовым режимом сделки и не позволяет производить его оспаривание по специальным основаниям, предусмотренным законом о банкротстве. Кроме того, Высшая инстанция подчеркнула, что любые разногласия по размеру встречных предоставлений при сальдировании в случае их инициирования конкурсным управляющим должны рассматриваться вне рамок дела о банкротстве – в ординарном общем исковом порядке путем предъявления должником в лице управляющего исковых требований о взыскании с контрагента неосновательно «зачтенных» денежных средств. Адресатом данного разъяснения, направленного на исключение не отягощенных банкротным элементом споров из компетенции банкротных судей, вероятно, в первую очередь являются арбитражные управляющие, оспаривающие результаты сальдирования обязательств должников.
Поэтому Верховному суду приходится из раза в раз брать на рассмотрение споры, позволяющие обратить внимание сообщества на отдельные ориентиры, которых необходимо придерживаться при их рассмотрении. В комментируемом случае коллегия обратила свое внимание на необходимость защиты добросовестного участника порочной сделки должника (как парадоксально бы это ни звучало на первый взгляд). Подход, занятый высшей инстанцией, призван защитить добросовестных лиц, ненамеренно ставших участниками сделки, заключенной между заинтересованными лицами с целью нарушения прав кредиторов должника. Так, в рассматриваемом случае Верховный суд встал на сторону кредитора, давшего согласие на перевод его долга на должника с иной аффилированной должнику компании на формально возмездной основе.
В рассматриваемом случае он был нарушен тем, что финансовый управляющий, согласовав в суде положение о реализации единственного пригодного для проживания объекта недвижимости, принадлежащего должнику, уклонился от постановки перед судом вопроса о порядке определения замещающего жилья, заявив процессуальный отказ от соответствующего заявления. С таким подходом нельзя согласиться, поскольку он ставит в очевидно несправедливое положение должника и членов его семьи, лишая их гарантированного Конституцией права на жилище. К аналогичному выводу пришел и Верховный суд.
Актуальность данного кейса заключается не столько в результатах рассмотрения конкретного спора, сколько в выражении общей идеи о невозможности ухудшения положения пострадавшей от неправомерных действий управляющего стороны по причине банкротства одного из страховщиков. Последовательное проведение такой позиции позволит сгладить негативные последствия недобросовестных действий арбитражных управляющих, которые, к сожалению, по-прежнему распространены на практике.
Мнимый характер обязательств (в данном случае между должником и кредитором, а также между кредитором и третьим лицом, которому за кредитора платил должник) свидетельствует об отсутствии оснований для перечисления каких-либо средств должником. Следовательно, они подлежат возврату в конкурсную массу. В рассматриваемом случае нижестоящие суды данную обязанность не выполнили: в деле отсутствовал ряд доказательств, ссылки на которые содержались в обжалуемых судебных актах, сведения о взаиморасчетах сторон не позволяли установить, во исполнение каких обязательств совершались перечисления денежных средств. Подозрительно также выглядел и размер встречных требований – они совпадали вплоть до копейки. Подобные обстоятельства свидетельствуют о фиктивности обязательств и подлежат обязательному учету судами.
Закон не дает ответа на вопрос о том, к какому страховщику пострадавшая конкурсная масса должна предъявить требования в первую очередь: к страховщику по основному полису арбитражного управляющего либо к страховщику по дополнительному полису. В этой связи правовая позиция высшей судебной инстанции по данному делу фактически ликвидирует указанный пробел, что должно положительно сказаться на унификации судебной практики по данной категории споров.
Данное разъяснение в целом должно стимулировать суды внимательнее исследовать все фактические обстоятельства, касающиеся личности и поведения должника, при решении вопроса о дальнейшей судьбе его обязательств перед кредиторами и принимать решение о сохранении обязательств только при наличии исключительных обстоятельств, указанных в законе. В развитие этой мысли судебная коллегия ограничительно истолковала норму пункта 4 статьи 213.28 закона о банкротстве, указав, что не любые незаконные действия должника, приведшие к возникновению непогашенных обязательств, являются основанием для отказа в их списании. Для применения исключительной меры необходимо чтобы такое незаконное поведение подпадало под критерии, установленные указанной нормой, то есть носило умышленный характер и было непосредственно направлено на уклонение от погашения задолженности, введение кредиторов в заблуждение либо сокрытие имущества.
Основанием для отмены судебных актов послужило неправильное применение части 5 статьи 321 АПК РФ, включенной в кодекс в рамках реализации позиции постановления Конституционного суда РФ от 10.03.2016 № 7-П. Данная норма несколько ограничивает право взыскателя на неоднократное предъявление исполнительного листа, устанавливая, что отзыв исполнительного листа взыскателем влечет сокращение срока на его предъявление, однако только на период времени, в течение которого лист находился на принудительном исполнении. Коллегия отметила, что за вычетом указанного временного промежутка, срок на предъявление исполнительного листа начинает исчисляться заново после его отзыва взыскателем, на что прямо указано в части 2 статьи 22 закона об исполнительном производстве. В то время как суды ограничились ссылкой на истечение 3-летнего объективного периода с даты вступления решения суда в законную силу, тем самым необоснованно ограничив права правопреемника взыскателя, осуществлявшего свои права в пределах срока действия исполнительного листа разумно и добросовестно.